Март Лео с Конрадом ругаются. – Черт подери! – орет Лео. – Меня это уже достало, достало!.. – Я слышу грохот его кулака об стену. – Позорище! – вопит Лео. – Ты понимаешь? Понимаешь? – Пап, пожалуйста. – Уберись в комнате! – снова слышится грохот. Я только что вернулась домой от девочки, с которой сижу, когда ее родителей нет дома, я подрабатываю, и мне отчаянно нужно в туалет. Я заглядываю в коридор. Дверь в комнату Конрада широко открыта. Он сгорит от стыда, если узнает, что я все слышала, но чтобы попасть в туалет, мне нужно пройти мимо его комнаты. Я кладу вещи, вешаю жилет на крючок и на цыпочках иду по коридору, надеясь остаться незамеченной. – Пап, пожалуйста, я старался. У меня просто не получилось. – Что у тебя не получилось?! – орет Лео. – Запомнить, что Де-Мойн – столица Айовы? Это география, а не ядерная физика. Если ты снова завалишь контрольную, тебя выгонят из школы. Ты это понимаешь?! – Да, сэр. – Второго шанса не будет. – Я же не специально ее завалил, – отвечает Конрад несчастным голосом. – Я просто в этом не разбираюсь. – В географии нельзя не разбираться, можно просто лениться. – Неправда, – говорит Конрад дрожащим голосом. – Хочешь сказать, я вру? – Нет, я… Лео замечает меня, когда я крадусь мимо. – Попроси Элинор тебя подготовить. У нее в этом семестре одни пятерки. Элинор, зайди на минутку. Я останавливаюсь на пороге. – Мне не нужна ее помощь, – отмахивается Конрад. – Я справлюсь, обещаю. – Твоя сестра так хорошо учится, потому что хорошо соображает. Она усердно трудится и старается оправдать наши ожидания. – У меня просто хорошая память. – Она мне не сестра! – злобно выплевывает Конрад. Когда он смотрит на меня, его глаза полны яда. – Мне нужно в туалет, – говорю я. – Лео? – зовет откуда-то из недр квартиры мамы. – Тебе налить выпить? Мои глаза закрыты, но я чувствую влажное дыхание Конрада. Он наклоняется к моему лицу, смотрит, не подам ли я признаков жизни. Я стараюсь дышать медленно, ровно. Он придвигается еще ближе, гладит меня по волосам. Я шевелюсь, притворяясь, что вот-вот проснусь. Он убирает руку и отступает в тень, чтобы подождать и посмотреть, буду ли я еще шевелиться. Я переворачиваюсь на другой бок. Этого хватает, чтобы лишить его присутствия духа. Уже поворачиваясь, чтобы уйти, он что-то говорит едва слышным голосом. Но я его слышу. – Когда-нибудь я засуну его в тебя по-настоящему, – шепчет он. – Сделаю так, чтобы ты залетела. И кто у них тогда будет идеальным ребенком? К моему горлу подкатывает тошнота, но я сдерживаю ее. Не шевелю и мускулом. Апрель Клиника битком набита женщинами. Пожилыми женщинами, беременными девушками. Напротив меня сидят три пуэрториканки. – Эй, мамасита, – дразнит меня одна. – Завела себе дружка? Остальные смеются. Я, не отрываясь, смотрю на оранжевое пластиковое сиденье своего стула. На улице идет снег, убивая первые цветы вишни. Мои походные ботинки насквозь промокли. По дороге от метро к бесплатной клинике, проходя мимо сугробов из снега и лепестков, я почти теряю решимость. Но вот я здесь и жду, когда вызовут номер на моем розовом билетике, как будто я в кафе-мороженое. Медсестра вызывает нас по пять за раз. Я протягиваю ей поддельное письмо от мамы с разрешением выписать мне противозачаточные, потому что мне всего пятнадцать. Медсестра, почти не глядя, бросает его в кучу других писем, вероятно, таких же. Меня заводят в отгороженную ширмой секцию вместе с пуэрториканками и одной беременной. Соцработница рассказывает нам о рисках противозачаточных, о возможности отдать ребенка на усыновление, а потом дает каждой из нас тест на беременность. Беременная спорит, что это трата теста, но медсестра объясняет, что таковы правила. Три девицы не сводят с меня глаз, как будто раздевая взглядом. – В чем дело, блондиночка? Папик не хочет платить за настоящего доктора? Я несу тест в туалет и писаю на полоску. Мама думает, что я пошла с Бекки в кино на «Виктора/Викторию». Она даже дала мне денег на попкорн и газировку. Мне хочется рассказать ей правду, умолять спасти меня, но я не могу так с ней поступить. Это разобьет ей сердце, разрушит ее брак. Она так счастлива с Лео, а я сильнее ее – достаточно сильна, чтобы нести этот груз. В том, что случилось, моя вина. Я была мила с Конрадом, впустила его на порог. «Потом пеняй на себя», – сказала мне Анна в тот вечер, когда я страдала из-за ядовитого плюща. И она была права. Теперь, куда бы я ни пошла, мне не избавиться от веса его тела, его влажного дыхания, потных рук, ужасных мясистых членов. После того как с нами поговорили, нас заводят в раздевалку и выдают по бумажному платью. – Снимайте все, кроме обуви, – велит нам медсестра. На длинной скамейке сидит очередь из женщин в тонких бумажных платьях и тяжелых, припорошенных снегом ботинках. Проходит два часа, прежде чем называют мое имя и медсестра ведет меня в кабинет. Доктор в маске, закрывающей рот. Мне не видно его лица, только рассеянные глаза. – Пожалуйста, попросите пациентку лечь на стол и положить ноги на подпорки, – обращается он к медсестре. – Мне только нужен рецепт на противозачаточные, – говорю я. Он поворачивается к медсестре. – Вы объяснили ей, что она не может получить рецепт без осмотра? Медсестра кивает и прожигает меня раздраженным взглядом. – Да, конечно, доктор. Она подписала согласие. Когда я лезу на стол, платье рвется. Как мне теперь вернуться обратно в раздевалку так, чтобы никто не увидел мое голое тело? Я ложусь на спину и даю медсестре положить мои мокрые ботинки на металлические подпорки. В комнате жарко, но я не могу перестать дрожать. Раздается стук в дверь. – Войдите, – отзывается доктор. В кабинет заходит молодой азиат в белом халате. – Это студент-медик из Киото, он изучает наши методы контрацепции. Не возражаете, если он поприсутствует? – спрашивает доктор. Потом жестом приглашает парня подойди к столу, не обращая внимания на ужас в моих глазах. Протягивает ему маску. Азиат церемонно кланяется мне, прижав руки к бокам, после чего сует голову мне между ног и смотрит в мою вагину. – Интересно, – говорит он. – Девственная плева еще цела. – Да, – отвечает доктор. – Будет немного холодно. 15 1982 год. Ноябрь, Нью-Йорк Вода хлещет по окнам. Моя комната кажется запечатанной гробницей. Я зевая сажусь на постели и смотрю вниз во внутренний дворик. Дождевая вода собралась посередине, образовав квадратное озеро. На его поверхности плавает одноразовый стаканчик, за которым, как хвост медузы, тянется обрывок пленки. Я тянусь к часам. Сегодня на первом уроке контрольная по истории, и я поставила будильник на 06:00, чтобы успеть повторить. Сейчас 07:45. Я понимаю, что проспала, и меня захлестывает паника. Я начинаю бегать по комнате, бросая вещи в рюкзак и вслух проверяю себя: борьба против акта о гербовом сборе, «нет налогам без представительства», «выстрелы, услышанные во всем мире». Я поспешно натягиваю брошенную вчера на пол одежду и уже почти выбегаю за дверь квартиры, когда вспоминаю о своих противозачаточных. Несусь обратно в комнату, лезу глубоко в шкаф, хватаю овальный контейнер телесного цвета, спрятанный в старом коньке, и проглатываю «вторник». На той неделе, когда я начала принимать противозачаточные, Конрад перестал ходить ко мне в комнату по ночам. Сначала я подумала, что это совпадение. Через шесть дней после моего похода в клинику Конрад уехал в Мемфис, чтобы провести летние каникулы с матерью и чудаковатой Розмари, которую я не видела три года и которая вполне могла уже стать невестой Христовой. В первые несколько недель после его возвращения я лежала по ночам в постели, заставляя себя не спать, в ожидании, когда скрипнут половицы, зашуршит его одежда, расстегнется молния. Но ничего не происходило. Я как будто приняла волшебную таблетку. Конрад вернулся домой из Мемфиса другим. Счастливым. Поездка прошла очень удачно. Его мама пригласила его приехать снова в июне и остаться на все лето.