Не все народы укладываются в перечисленные типы, но как в солнечной системе наряду с планетами время от времени появляются кометы, столь же скоро исчезающие в безднах пространства, так и в мире человечества «есть еще временно появляющиеся феномены, смущающие современников, как гунны, монголы, турки, которые, совершив свой разрушительный подвиг, помогши испустить дух борющимся со смертью цивилизациям и разнеся их остатки, скрываются в прежнее ничтожество». Действительно, Европа живет слишком долго. Если условно принять 476 г. за дату ее рождения (когда был низложен последний римский император, то возраст Европы побольше, чем у государства-долгожителя – Рима. Сегодня она ведет себя, как старик, всего добившийся своим трудом и теперь, на склоне лет, решивший пожить в собственное удовольствие и поучить жизни молодых. За ширмой самой передовой демократии попираются тысячелетние библейские принципы и разумные человеческие нормы. В большинстве европейских стран отсутствует прирост населения среди титульной нации. Старик не в силах рождать себе подобных и заботиться о них. Вместо этого парламенты один за другим принимают законы об однополых браках. Легализуются наркотики, эвтаназия. Человек пытается отнять у Бога право распоряжаться данной Им жизнью. Западная цивилизация пытается представить себя защитником общечеловеческих моральных ценностей. Но что общего имеют ее нынешние ценности с Заповедями Божьими? Свобода во всем… Но… Чрезмерная любовь к свободе так нелепо погубило одно процветающее европейское государство. То была Речь Посполитая. Европа стремительно дехристианизируется, древние храмы передаются под мечети и увеселительные заведения. Собственное благосостояние становится единственным богом европейца. Новые молодые силы – выходцы из Африки и мусульманской Азии – стремительно заселяют дряхлеющий Старый Свет. Пока что они выполняют за вознаграждение самую черную работу, которую европейцы с презрением отвергают. Старушку Европу мало заботит, что она впустила в собственный дом жильцов, которые ненавидят ее, все для них здесь чужое: культура, религия, законы; все презирается, кроме материальных благ, здесь получаемых. В Северной Америке, ряды растолстевших ленивых англо-саксов активно пополняются юркими латиноамериканцами – и недалек тот час, когда и здесь большинство населения будет иметь весьма смуглый вид. «Народу, одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет – на Востоке или на Западе», – приходит к такому печальному выводу Н.Я. Данилевский. Значит ли это, что Европа фатально идет навстречу своей гибели? Скорее да, чем нет. Впрочем, пример Китая показывает, что худшего возможно избежать. В XIX в. русский философ видел эту страну умирающей: «Но иногда, хотя в редких случаях, потому ли, что вредоносные внешние влияния действуют слабо, или организм успешно им противится, умирает он тем, что называется естественной смертью или старческой немочью. Китай представляет именно такой редкий случай. Тело столь однородно и плотно, так разрослось в тиши и уединении, что скопило огромную силу противодействия, как те старики, про которых говорят, что они чужой век заживают, что смерть их забыла. Живая, свежая деятельность давно заснула в них, но животная жизненность, или, скорее, растительная прозябаемость, – осталась». Конфуций учил, что все люди, дабы развиваться гармонично, всю жизнь должны меняться: только последний глупец и величайший мудрец никогда не меняются. Верный этому учению, Китай долго, иногда чрезвычайно болезненно менялся – до тех пор, пока не изобрел собственную модель успеха, не понятную Западу, но весьма эффективную. Европейские страны также попеременно переживали времена упадка и стремительного роста. Какая-нибудь сила, событие давали толчок для подъема экономики и всех сторон жизни. Испания, например, стала великой мировой империей благодаря тому, что королевская чета поверила бредовым идеям Христофора Колумба и потратилась на сомнительную экспедицию. В любом случае требуются постоянные изменения, иногда кардинальные, противоречащие общепринятым традициям, правилам, подчас, безрассудные. Речь Посполитая считалась самой демократической в мире шляхетской республикой. Избыток демократии, о которой так заботится нынешняя Европа, и погубил ее, превратив свободу в анархию. Возродиться Польша смогла лишь на волне революции 1917 г., как факт, что даже потеря независимости – не есть окончательная гибель. На этот раз не демократические свободы сделали Польшу сильной, а железная воля и рука Юзефа Пилсудского. Однако в Польше народ через столетия пронес свою мечту о независимой родине, свою национальную идею. Нынешние идеи Европы слишком потребительские, чтобы стать для нее спасительными. Чем привлекает Европа сегодня. Прежде всего, своим благосостоянием, но это явление временное. Как свидетельствует мировая история, чем богаче страна, тем больше желающих овладеть ею. Однако обратимся к взаимоотношениям России и Европы. Раньше они существенно отличались; более того, если проникнем в глубокие исторические пласты, то с удивлением откроем: отношения были противоположными нынешним. Во времена великого князя Ивана III Васильевича (1440–1505 гг.) иноземцы толпами устремлялись на заработки и на постоянное место жительства в Россию. Среди православных русских братьев искали спасения византийцы после падения Константинополя в 1453 г. Софья (Зоя) Палеолог ― племянница византийского императора Константина XI, внучка императора Мануила II ― стала женой московского князя Ивана III. Венецианский дипломат Амброджо Контарини нашел в Москве много талантливых соотечественников. Аристотель Фьерованти из Болоньи строил Успенский собор в Кремле, ювелир Трифон из Катаро обеспечивал своими великолепными изделиями двор великого князя. Добычу железной руды под Тулой во времена Михаила Романова (1613–1645 гг.) организовали рабочие из Саксонии. Рядом с копями был построен оружейный завод, который впоследствии получит мировую славу. В Московию стремились не только мастеровые люди и представители возвышенных профессий, но и простые крестьяне. В 1649 году из Москвы ко двору шведской королевы отправилось посольство, чтобы уладить спор о перебежчиках. Было решено вернуть на историческую родину беглецов последних двух лет. «Так как на русской стороне гораздо больше оказалось шведов, ― передает итог соглашения Олеарий, ― чем русских на шведской стороне, то постановлено было, чтобы его царское величество заплатил за это сумму в 190 000 рублей…». Сегодня трудно представить, чтобы шведские фермеры толпами ринулись в Россию, но такое было. Этот же автор перечисляет тех, кто находился в России на заработках: «Его царское величество содержит также, с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся; они и в мирное время получают большое вознаграждение». Вместе с тем великий князь заботился о том, чтобы оградить собственных подданных от иноземного влияния: «Четвертая часть города ― Стрелецкая слобода ― лежит к югу от реки Москвы в сторону татар и окружена оградою из бревен и деревянными укреплениями. Говорят, что эта часть выстроена Василием, отцом тирана для иноземных солдат; поляков, литовцев и немцев ― и названа, по попойкам, «Налейками», от слова «Налей!». Это название появилось потому, что иноземцы более московитов занимались выпивками, и так как нельзя было надеяться, чтобы этот привычный и даже прирожденный порок можно было искоренить, то им дали полную свободу пить. Чтобы они, однако, дурным примером своим не заразили русских, то пьяной братии пришлось жить в одиночестве за рекою». Петр I (1682–1725 гг.) стал первым русским царем, для которого Запад явился образцом для подражания. Молодому самодержцу понравилась веселая жизнь немецкой слободы. Там он научился курить трубку, пьянствовать в компании со смазливой Анной Монс, заботливо подложенной немцами к нему в постель. Царь все без разбора тащил в Россию: бритье бород и микроскопы, парики и корабли, иноземный строй войска и кафтаны вместо традиционных русских шуб. Россияне до сих пор жестко расплачиваются за привычки, привитые Петром. И до Петра заимствования у Западной Европы слишком дорого обходились русскому народу. Именно оттуда пришел на Русь феодализм в чистом виде, который воспевали менестрели и трубадуры. Только все эти независимые благородные графы, герцоги, маркизы явились на Руси в образе удельных князей, которые шли бесконечной войной брат на брата, и в результате разорванная на части отчизна стала добычей свирепых воинов Бату-хана. А ведь византийские императоры зорко следили за тем, чтобы не усиливалась местная аристократия до такой степени, чтобы бросать вызов басилевсу и беззаконно нападать на владения соседей. Не имелось в этом государстве никаких феодальных лестниц, сеньоров и вассалов. Это Западная Европа подарила России крепостничество, которое низвело собственных граждан едва ли не до положения античных рабов. И за это Россия будет презрительно именоваться азиатской страной. Но византийские императоры делали все, чтобы предотвратить закабаление крестьян крупными землевладельцами, в этой, большей частью, азиатской стране ни близко не имелось рабства, подобного европейскому. Все худшее в Россию пришло именно из Европы. Европа благожелательно относилась к русским князьям, которые имели общее с европейскими феодалами желание обособиться от центральной власти; меж ними охотно заключались брачные союзы. Благожелательность сменилась подозрительными настроениями по отношению к России при первых великих князьях; тем не менее, Запад находился далеко от внезапно возникшего государства Ивана III, собранного из удельных княжеств – интересы России и Западной Европы до поры до времени не пересекались. В XIX в. отношение к России, как пишет Н.Я. Данилевский, стало иным: «Взгляните на карту, – говорил мне один иностранец, – разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар?» Пугала величина российских владений? Но Британия со своими колониями превосходила по площади Россию, не уступала Испания со своими завоеваниями в Новом Свете… Причем, эти территории Англия и Испания завоевали, подчас истребляя туземные племена до последнего человека, Россия же приросла за счет присоединения практически необжитых, малолюдных земель Сибири и Дальнего Востока. Боялись, презирали и ненавидели не Советскую Россию, а царскую – когда наши самодержцы состояли в родстве практически со всеми правящими домами Европы. На Западе постоянно шли столетние, тридцатилетние, семилетние войны – их участники завоевывали друг друга, ниспровергали завоевателей, мирились – и все это происходило без неискоренимой ненависти. И только Россию не любили всегда, хотя у нее не имелось особых интересов на Западе. Более того, российские войска чаще приходили, чтобы спасти от гибели европейские страны: умерить аппетит и разбить Наполеона, спасти христианские народы от турок, остудить захватнический пыл Пруссии, помочь Австрии разобраться с собственными восставшими подданными. С Россией вступали в союзы, заключали соглашения, но только, когда это было выгодно западным странам или когда не имелось другого выхода. Все мирные договора преспокойно забывались, когда в них отпадала нужда. И всегда Европа не прочь была пощипать Россию, ради этого недавние друзья с готовностью объединялись даже с заклятыми врагами христиан – турками. Недаром появилось выражение: у России только два союзника – ее армия и флот. Выставлять Россию в качестве душителя свободы и жандарма Европы также неправомерно, потому что в «Священном союзе» всем заправлял австриец Меттерних. Русский солдат спас Европу от самой свободной Франции, русские с симпатией относились к борьбе Северных Штатов против Юга, Россия одной из первых признала независимость Итальянского королевства, русские воины сражались за независимость православных собратьев от турецкого владычества, и дипломатическими путями Россия пыталась облегчить участь христиан, которые оставались под властью османов. Чем же вызывала Россия недовольство Европы, коль обычные нападки европейцев едва ли можно признать весомыми? Причину еще в XIX в. определил Н.Я. Данилевский, и его выводы не утратили актуальности в XXI в.: «Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т. д.,– материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему, как прежде было надеялась, как особливо надеялись немцы, которые, несмотря на препрославленный космополитизм, только от единой спасительной германской цивилизации чают спасения мира. Европа видит поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить, – которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, – которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью. Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно – чтобы не сказать невозможно – перенести это. Итак, во что бы то ни стало, не крестом, так пестом, не мытьем, так катаньем, надо не дать этому ядру еще более окрепнуть и разрастись, пустить корни и ветви вглубь и вширь». Сегодня может кого-то удивлять размах западной информационной войны, которая ведется против России в связи с событиями в Украине в 2014 г. Оказывается, ничего не изменилось за последние сто пятьдесят лет. Во времена Н.Я. Данилевского пропагандистская машина Европы работала на тех же оборотах, что и сегодня: «Русский в глазах их (европейцев) может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей, – вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу; посмотрите, как ведут себя иностранные управляющие с русскими крестьянами; обратите внимание на отношение приезжающих в Россию матросов к артельщикам и вообще биржевым работникам; прочтите статьи о России в европейских газетах, в которых выражаются мнения и страсти просвещенной части публики; наконец, проследите отношение европейских правительств к России. Вы увидите, что во всех этих разнообразных сферах господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоятельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения… Одним словом, удовлетворительное объяснение как этой политической несправедливости, так и этой общественной неприязненности можно найти только в том, что Европа признает Россию и славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным». Впрочем, напрасно думать, что одна лишь Россия не вписывается в «западную компанию». Весь остальной мир для стран «золотого миллиарда» – это подсобные рабочие и прислуга. Не случайно в центре цивилизованной Европы в 30-х годах XX в. родилась самая человеконенавистническая идеология о превосходстве одной расы и неполноценности остальных. Задолго до этого события Н.Я. Данилевский выделил важнейшую черту, которую «вправе мы… принять за нравственный этнографический признак» народов романо-германского типа. Русский философ именовал эту характерную особенность насильственностью: «Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему. Такое навязывание своего образа мыслей другим, такое подчинение всего – своему интересу даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма, чрезмерного чувства собственного достоинства чем-либо несправедливым. Оно представляется как естественное подчинение низшего высшему, в некотором смысле даже как благодеяние этому низшему». Без долгих размышлений о гуманизме и прочих нравственных ценностях были уничтожены индейские государства в обеих Америках, изведены туземцы Тасмании до последнего человека. Отдельная позорная страница цивилизованного Запада: торговля неграми для последующего использования на американских плантациях. Побережье Черного континента обезлюдело, миллионы африканцев стали рабами, сотни тысяч человек погибли от рук охотников за живым товаром, не выдержали перевозки в трюмах и были сброшены за борт. И это происходило спустя полторы тысячи лет, как пал рабовладельческий Рим; во времена, когда в самой Европе была ликвидирована личная зависимость крестьян, и Запад гордился завоеванными демократическими свободами. Азия, Африка, Америка, Австралия стали колониями Европы, и неудивительно, что Запад недоволен был самим существованием России, которая не-Европа и почему-то независима. Впрочем, со стороны Запада имелось немало попыток исправить это досадное недоразумение. Потомки тех, что шли на Россию под знаменами Карла XII, Наполеона I, Адольфа Гитлера по-прежнему думают, что победить их предкам помешали мороз, весенняя распутица, третьи силы, случайность, но не русский дух, русский ум и русское оружие. Как сытый не поймет голодного, так и Запад не станет другом России. У Запада есть свои моральные ценности, а всякие другие – по определению ошибочные. Сегодня, упивающиеся своим могуществом, Америка и Европа хотят иметь в услужении остальной мир. Сытые и довольные, они почему-то напоминают ворчливую старуху из сказки о золотой рыбке, которая в конце оказалась наедине со своим неважнецким корытом. В XX в. Россия претерпела ряд жесточайших трансформаций, несколько раз менявших ее облик до неузнаваемости. Казалось бы, странным, но никакой ее облик не вызвал теплых чувств у стран Заходящего солнца. Запад не любил Россию царскую, ненавидел советскую… Затеянная М.С. Горбачевым перестройка (неожиданно для самого архитектора) перевела стрелки Советского Союза с пути строительства коммунизма на путь строительства капитализма. 25 декабря 1991 г. и само государство рабочих и крестьян прекратило свое существование. Отпадение от России окраин вызвало дружные аплодисменты Европы. Потом Россия, кажется, начала исполнять все пожелания своих «доброжелателей». Хотели, чтобы у нас было много демократии? Да, пожалуйста… Скопировали все демократические институты, избрали всем народом президента на конкурсной основе, ввели свободу слова, прессы, собраний, многопартийность… Ошарашенный Запад подозрительно морщится и недоверчиво ворчит: «Все равно что-то не так у вас, у нас как-то все по-другому…» И вот, уже в Европе сидят, как полноправные ее члены, бывшие союзники Советского Союза: Польша, Венгрия, Румыния, Болгария, разделенная на две части Чехословакия и осколки разваленной и разбомбленной Югославии. Нашлось в Европе место и для стран Балтии. Остальные советские республики подвергаются активным ухаживаниям со стороны престарелого демократического жениха, стремящегося пламенно подружиться с молоденькими невестами, или, по крайней мере, оторвать их от материнского влияния. Но ведь европейская семья приросла исключительно благодаря тому, что в России начались демократические реформы, и Германия объединилась с российского согласия, и мир облегченно вздохнул, почувствовав окончание напряженной «холодной войны». И все равно не приняла Европа самую крупную территориально европейскую страну, не позволила России даже почувствовать себя частью Европы. В результате бывшие дружественные страны вдруг стали врагами России и дружно вступили в НАТО. Приличней бы им остаться нейтральными… Не так было б обидно России. Она ведь в результате стремления к демократизации потеряла огромные территории, заботливо собираемые многими поколениями Романовых, миллионы русских оказались на территории чужих государств. А вот друзей не приобрела. Даже Болгария покорно присоединилась к санкциям против России – та самая Болгария которую русские освободили от османского ига, а потом фашизма, на территории которой лежат сотни тысяч русских солдат. Европа с радостью приняла бы Россию в европейскую семью, если б в ней продолжился процесс, запущенный 25 декабря 1991 г., и шел бы до тех пор, пока вся Россия не уместилась бы в границы Московской области. Вот только России не имеет смысла идти на такие жертвы ради сомнительной дружбы, и нет смысла еще и потому, что нелюбовь к России у старой Европы заложена на генетическом уровне – и ей не одна сотня лет. России нет нужды стремиться в европейскую семью, пораженную неизлечимыми недугами, и Россия никогда не станет своей для Запада. Впрочем, никто не утверждает, что не следует, искать свои интересы, как торговые, так и политические в ЕС, равно как и не помешают добрые отношения со всеми странами к западу от Смоленска. Но, не более того… Европейничанье Н.Я. Данилевский считал страшным злом, способным разрушить нацию: «Болезнь эта в целом препятствует осуществлению великих судеб русского народа и может, наконец (несмотря на все видимое государственное могущество), иссушив самобытный родник народного духа, лишить историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы, а, следовательно, сделать бесполезным, излишним самое его существование, – ибо все лишенное внутреннего содержания составляет лишь исторический хлам, который собирается и в огонь вметается в день исторического суда». «Noli me tangere – civil romanus sum» или российская национальная идея В знаменитом романе Р. Джованьоли «Спартак» нищие плебеи ограждали себя от оскорблений и неуважения одной фразой: «Noli me tangere – civil romanus sum» («Не прикасайся ко мне – я римский гражданин»). Одно лишь римское гражданство давало право самому ничтожному человеку ощущать себя хозяином вселенной. То была великая римская национальная идея. За нее сражались до последней капли крови и умирали без сожаления, когда требовали обстоятельства; но чаще – побеждали в бесконечных войнах. Великий Рим умер, когда пришла ему пора. Но его национальная идея удивительным образом продолжала жить даже спустя тысячу лет после кончины хозяина. Римлянами продолжали себя гордо именовать жители Византии, хотя настоящих римлян там почти не имелось. Невероятная разноплеменная смесь восточного осколка римской империи общалась между собой на греческом языке. Кстати, Византией Восточную римскую империю начали именовать только в 14 в. европейские источники и мы следуем их примеру. Византийцы называли свое государство Романией, а себя ромеями (римлянами) – вплоть до гибели Византии в 1453 г. Москва позаимствовала у Византии необычайно много во всех сферах жизни и государственного строительства. Прежде всего, из Константинополя пришло к нам православие. А вместе с ним храмы и целые города, создаваемые с помощью византийских мастеров, первые книги и школы, мозаика и фрески, иконы и тончайшие произведения искусства. Царская власть с ее атрибутами и символами также была унаследована от восточных римлян. Византия дала Руси все необходимое для того, чтобы считаться цивилизованным государством. Поэтому, никто, вероятно, не удивился в XVI в., что национальная идея Московии также была связана с матерью, ее вскормившей. В конце 1523 или в начале 1524 года монах Псковского Елизарова монастыря Филофей в частном послании к псковскому дьяку Михаилу высказал мысль, которой будет суждено стать русской национальной идеей: «Итак,… скажем несколько слов о нынешнем преславном царствовании пресветлейшего и высокопрестольнейшего государя нашего, который во всей поднебесной единый есть христианский царь и правитель святых Божиих престолов, святой вселенской апостольской церкви, возникшей вместо римской и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве… Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство; ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать. Много раз и апостол Павел упоминает Рим в посланиях, в толкованиях говорится: «Рим ― весь мир». Во времена московских князей ходили различные сказания, возводившие их власть от римских и византийских императоров, но теория Филофея оказалась слишком смелой для своего времени. Вторая жизнь идеи «Москва – Третий Рим» началась в 60-х г. XIX в., когда сочинения псковского монаха были опубликованы в журнале «Православный собеседник». К этому времени Россия превратилась в мировую державу первой величины, и мечты Филофея не казались такими уж несбыточными. Россия императорская боролась уже не за духовное наследие своей матери – Византии, а за вполне реальное – земное. При последнем самодержце из дома Романовых она была невероятно близка к Константинополю. 29 октября 1914 г. турецкие корабли обстреляли Одессу. Война с Турцией вызвала всплеск патриотических настроений. В обществе утвердилось мнение, что Константинополь должен быть русским городом, а Черное море должно стать русским озером. 5 апреля 1916 г. русская армия взяла древний Трапезунд. То было знаковое событие: когда в 1204 г. под ударами крестоносцев пал Константинополь, Трапезунд объявил себя столицей Византийской империи. Успехи русских войск в войне с Турцией вынудили Англию и Францию подписать соглашение с Россией о передачи ей после войны Босфора и Дарданелл. Заветная мечта ― столица Второго Рима – как никогда была близка к России. Военная операция по захвату проливов планировалась на 1917 г. Революция отменила все планы и саму национальную идею: Москва – Третий Рим. В XIX в. Россия обзавелась еще одной национальной идеей – хорошего не может быть много. Разработал ее граф С.С. Уваров, назначенный в 1833 г. министром народного просвещение. Идея была призвана соединить власть с народом, а всех вместе с Богом. Звучала она так: «Православие, самодержавие, народность», а широкое распространение получила в виде лозунга: «За Бога, Царя и Отечество!». Случилась Октябрьская революция, и пришли другие национальные идеи – притягательные, простые и понятные тем, кто сражался за новые идеалы: «Фабрики – рабочим, земля – крестьянам, мир – народам!» А для совсем непонятливых можно еще упростить: «Грабь награбленное!» Действовали лозунги безотказно, поднятая ими волна смела до основания и трехсотлетний дом Романовых, и саму степенными шагами двигающуюся тысячелетнюю Россию. От той России – до 1917 г. – ничего не осталось. Когда все разграбили у себя, родилась мечта проделать то же самое с остальным миром. Победители Деникина, Колчака и Врангеля грезили новой идеей – мировой революции, всемирным государством рабочих и крестьян – без кровопийц-капиталистов и кулаков-мироедов. В других странах трудовой народ от таких планов был не в восторге, но мечта осталась запечатленной на советских денежных знаках: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!»