Сам Аристотель не в восторге от традиции остракизма: «Несправедливость здесь заключается в том, что одни люди пользуются почетом, а другие лишены его, причем не принимается в соображение достоинство тех и других; справедливость была бы, напротив, в том случае, если бы почет воздавался по достоинству. Превосходство ведет также к внутренним распрям, когда кто-либо – один или несколько – будет выдаваться своим могуществом в большей степени, нежели это совместимо с характером государства и властью правительства. При таких обстоятельствах возникает обыкновенно монархическое или династическое правление. Поэтому в некоторых государствах, как, например, в Аргосе и в Афинах, имеют обыкновение прибегать к остракизму, хотя было бы лучше уже с самого начала следить за тем, чтобы в государстве не появлялись люди, столь возвышающиеся над прочими, нежели, допустив это, потом прибегают к лечению». Фактически первые лица государства становились жертвой страха или зависти сограждан, от непохожих избавлялись по принципу: «Кабы чего не вышло». Люди не хотят учиться на ошибках других. На протяжении тысячелетий мы наблюдаем грандиозные падения титанов, крушения государств и гибель народов – по той причине, что Александр, Цезарь, Наполеон… не смогли остановиться. Древний Рим показал и противоположный пример: когда человек добрался до вершины власти и не был сброшен со скалы; не умер, цепляясь за вершину, а, словно альпинист, спокойно спустился в цветущую долину. Речь идет о Луции Корнелии Сулле (138 – 78 г. до н. э.). В его консульство началась первая гражданская война. Популяры (вожди демократии), воспользовавшись тем, что Сулла воевал в Греции, подняли мятеж, захватили власть в Риме и принялись уничтожать старую аристократию. После упорной борьбы Сулла вернул Рим на круги своя. Он принял тяжелейшую ношу, когда государство фактически поглотило пламя раздора. По словам немецкого историка Т. Моммзена, «Сулла не добивался и не желал трудной и ужасной работы реставрации. Но ему приходилось выбирать одно из двух: предоставить это дело совершенно неспособным людям, или взять его на себя. Поэтому он принялся за него с беспощадной энергией». Сулле часто ставят в упрек жестокость. Он убивал, но не из-за угла и не тайно, как предпочитают диктаторы. Его жертвы служили уроком и предостережением для тысяч сверхактивных граждан. Однажды полководец Суллы Квинт Офелла стал добиваться консульства, хотя не занимал ни одной выборной должности, и, следовательно, по закону не имел на это права. Он уже выступал перед народным собранием в качестве кандидата на должность консула, когда Сулла здесь же на форуме приказал его убить. Диктатор невозмутимо объявил собранию, что Офелла заколот по его приказу, и затем раскрыл причину такого поступка. Он был диктатором с неограниченными полномочиями, граждане бы вручили ему царскую корону, едва он бы ее пожелал, но… когда реставрация старых республиканских порядков была закончена, Сулла сложил с себя полномочия. Поступок невероятного мужества! Чтобы лучше его понять, послушаем мнение Т. Моммзена: «Будучи правителем, Сулла распоряжался жизнью и собственностью миллионов людей, по его знаку рубили головы, на каждой улице Рима, в каждом городе Италии у него были смертельные враги; он довел до конца дело преобразования государства, нарушая при этом тысячи интересов и взглядов, не имея равного себе союзника и, в сущности, не имея также опоры в сплоченной партии. И вот теперь этот человек появился публично на форуме, добровольно отказался от своей неограниченной власти, отослал вооруженную свиту, распустил ликторов и обратился к собранию граждан с предложением высказаться, если кто желает от него отчета. Даже самые черствые люди были потрясены до глубины души. Все молчали. Сулла сошел с ораторской трибуны и пешком, в сопровождении лишь самых близких, людей, прошел мимо той самой черни, которая восемь лет назад разрушила до основания его дом». Цезарю показался поступок Суллы, по меньшей мере, неразумным. Однако диктаторы республиканского Рима так и поступали. Получив неограниченную власть, они добросовестно выполняли свою задачу и немедленно складывали с себя диктаторские полномочия. Подчас они находились в этой должности лишь несколько дней – столько требовалось, чтобы разбить врага в битве. Для римлян поступок Суллы естественен и понятен, а вот Цезарь – нонсенс. Сегодня мы можем рассуждать, что римская республика была обречена, и путь к империи закономерен. Много написано о доброте Цезаря, о том, как он щадил пленных республиканцев, о преданности его легионеров… Но редко кто удосуживается вспомнить простую истину: историю пишут победители. Цезарь, к прочим неоспоримым достоинствам, был талантливым литератором. Античные авторы будут черпать информацию из его «Записок о галльской войне» и оставленных его легатами описаний гражданской войны, – эта же участь уготована и современным историкам. Граждане не приняли Цезаря; была самая кровавая война за всю историю Рима, погрузившая в траур практически каждый дом. И конец диктатора наступил не в теплой постели, а в здании униженного сената под ударами предательских кинжалов. Иным и не мог быть конец человека, предавшего законы и традиции республиканского Рима. А что же Сулла? Спустя несколько месяцев после ухода «на пенсию», он влюбился в молодую знатную римлянку – Валерию. Великий политик, по словам Плутарха, «как юнец, был покорен смелыми взглядами и заигрываниями». Он умер на шестидесятом году жизни, завершив все земные дела (За два дня до своей кончины Сулла закончил писать последнюю книгу своих «Воспоминаний»). Красавица Валерия вскоре родит дочь, которую назовут Постумой – такое имя римляне дают детям, появившимся на свет после смерти отца. Мы вспомнили тех, чья бешеная гонка за счастьем отразилась на судьбе народов. А рядом миллионы трагедий в рамках отдельной личности, когда люди, растратив силы на марафонский забег за птицей Феникс, убеждаются, что это самое счастье лежало у их ног, пока срывались с неба звезды. Звезды тем временем остывают и превращаются в обычный булыжник. Почтенная старость или обуза для общества На российских стариков редкий человек может смотреть без сожаления. Еще печальнее зрелище, когда всеобщие любимцы – артисты кино и эстрады – прозябают в ужасной нищете. (У нас принято смаковать самые непривлекательные подробности их биографий. Что ж… Из миллионов посмотревших передачу, единицы потом скидывается на памятник. Тоже польза…) Как правило, старики одиноки, дети либо далеко, либо их вообще нет, они всегда болеют, с трудом передвигаются и всегда жалуются на жизнь. Во все ли века пожилые люди находились в печальном положении? Скорее наоборот, они были уважаемыми членами обществ на протяжении всей разумной истории человечества (разве что, в первобытном обществе особенно немощных использовали в качестве пищи в критические времена). Старики управляли государствами, передавали накопленный опыт новым поколениям, делились секретами своих профессий… И что удивительно, они сохраняли до глубоких лет не только ум, но и физическую силу. Вот как римский историк Юстин описывает победоносную армию Александра Македонского: «Когда он набирал войско для столь опасной войны, он взял в него не сильных юношей, не людей цветущего возраста, а ветеранов, в большинстве своем уже отслуживших свой срок, сражавшихся еще под командой отца его и дядей, так что можно было подумать, что это не солдаты, а отборные учителя военного дела. Командные должности занимали исключительно люди не моложе шестидесяти лет, так что, если бы ты посмотрел на начальников лагерей, ты бы сказал, что перед тобой сенат какой-то древней республики. Поэтому в сражении никто не думал о бегстве, а всякий ― о победе, каждый надеялся не на быстроту ног, а на силу рук». Кто не знает Марка Порция Катона, твердившего везде: «Карфаген должен быть разрушен!»? Почтенный старец добился своего. Но римлянам показался незначительным тот факт, что мстительный сенатор «родил сына, будучи старше восьмидесяти лет», и об этом его достижении упоминает только Аврелий Виктор. Как мы знаем, римляне управлялись консулами, но в сенате пользовался большим уважением принцепс – первый в списке сенаторов, обычно старейший из бывших цензоров. Древнему старику принадлежало почетное право первым высказывать свое мнение в сенате по запросу консулов. Поскольку первое слово обладало большим весом, то влияние принцепсов на политику государства часто было решающим. Народ настолько уважал главных лиц сената, что императоры, начиная с Октавиана Августа, присвоили себе титул принцепса. Они скромно именовали себя «первыми среди равных» в I в., несколько реже во II–III вв. Впоследствии от этого термина произошло слово «принц», т. е. член правящей монархической фамилии. Самой боеспособной частью римского легиона являлись триарии. Они составляли третий ряд легиона и комплектовались из граждан 40–45 летнего возраста. Заметим, в наших армиях в 45 лет военные становятся пенсионерами. А вообще, сегодня требуются мужчины только до 35 лет, если судить по объявлениям о приеме на работу. Что у нас считается предельным возрастом активной трудоспособности, у римлян было далеким до расцвета сил. Нынешние ученые умы утверждают, что средняя продолжительность жизни римлян едва превышала двадцать лет. Учитывая постоянные войны можно принять и такую цифру, но те из римлян, которым посчастливилось не умереть в младенчестве, не окончить свои дни на полях сражений, не обзавестись неизлечимой болезнью, жили долго и весьма плодотворно (во всех отношениях). Византия своих стариков ценила и уважала за их жизненный опыт. «В монастырской жизни роль старца, которому прислуживает обучаемый им монах, осталась правилом во время всего существования империи, – пишет историк Андре Гийу. – Это всего лишь признание особого места старцев в любых объединениях, закрепившееся в менталитете византийцев. Пришедший из языческой Античности или Библии человек с седыми волосами почитаем, конечно, за его возраст, но в большей степени за те социальные качества, которые он приобрел за годы жизни: мудрость – результат его несчастий и неудач, которые привели его к смирению, а неизбежным следствием стала ученость, вытекающая из опыта». В Средние века старики жили не менее полноценной жизнью, чем в античную эпоху. Приходит на память имя венецианского дожа Энрико Дандоло. Хитрый старик изменил направление Четвертого Крестового похода (1198–1204 гг.): вместо Египта и Палестины рыцари отправились под стены христианского Константинополя. Слепой 92-летний дож – как всегда неутомимый, полный отваги и грандиозных планов – возглавил венецианское войско. И хотя от Дандоло происходили все беды крестоносцев, им восхищается в мемуарах маршал Жоффруа де Виллардуэн: «А теперь вы можете услышать об удивительной доблести: дож Венеции, который был старым человеком и ни капельки не видел, стоял весь в кольчуге на носу своей галеры и держал перед собой знамя св. Марка. И вот он закричал своим людям, чтобы его вывели на сушу, а если не сделают этого, то он их покарает». Первым Энрико Дандоло ступил на берег у самых константинопольских стен. Вот более близкий нам пример: два князя правили Полоцком в неспокойное время целое столетие! – Брячислав (1001–1044 гг.) и Всеслав (1044–1101 гг.). В Японии – в самые суровые времена – отношение к родителям было самым трепетным: «Тот, кто является самураем, должен вести себя в строгом соответствии с долгом сыновней почтительности. Каким бы способным, умным, красноречивым и добрым ни был он рожден, все это бесполезно, если он непочтителен. Ибо бусидо, Путь воина, требует, чтобы поведение человека было правильным во всем… Самурай же понимает, что родители подарили ему жизнь, и что он – часть их плоти и крови». Уважение к родителям – плата за их заботу. Они занимались обучением будущего самурая с семи-восьми лет. Воин должен не только прекрасно стрелять из лука, управляться с конем и владеть всеми известными боевыми искусствами, но и обучаться каллиграфии, постигать книжные науки, – в общем, расти всесторонне развитой личностью. Бусидо осуждает отцов, не заботившихся должным образом о воспитании детей: «Нынешнему воину, в отличие от воина эпохи внутренних войн, безграмотность непростительна. Но самих детей не следует осуждать за отсутствие образованности. Это полностью вина их родителей, которые по незнанию или пренебрежению не осуществляют подлинной любви к детям». (http://www.lib.ru/JAPAN/samuraj.txt_Piece40.01). Бусидо требует не полагаться на принцип «ты – мне, я – тебе»; это было бы слишком просто. Путь воина учит мужеству, стойкости, но он проповедует смирение и верность долгу. Легко быть любящим сыном, когда родитель «воспитывает детей с искренней добротой и оставляет им всю собственность, включая доход выше среднего, оружие и конское снаряжение, и еще драгоценную утварь, а также устраивает для них хорошие браки. Когда такой родитель удаляется на покой, нет ничего особенного и достойного похвалы в том, что дети должны ухаживать за ним и относиться к нему со всей внимательностью… Но если родитель зол, стар и своенравен, если он всегда ворчит и повторяет, что все в доме принадлежит ему, если он не дает детям ничего и, не считаясь со скудными средствами семьи, неустанно требует питья, еды и одежды, и если он, встречая людей, всегда говорит: «Мой неблагодарный сын непочтителен, поэтому я и влачу такую жизнь. Вы не представляете, как тяжела моя старость», тем самым понося своих детей перед чужими людьми, то даже к такому сварливому родителю следует относиться с почтением и, не выказывая никаких признаков раздражения, потакать его плохому характеру и утешать его в его престарелой немощи. Полностью отдавать свои силы такому родителю – вот подлинная сыновняя почтительность». А вот современное отношение к старикам в описании Анастасии Коскелло («(На пороге вечности» http://old.aquaviva.ru/archive/2010/8/767.html): «XX век продемонстрировал способность человека на невероятную жестокость к себе подобным, а ценность человеческой жизни свел в сознании большинства практически к нулю. И социалистическая, и капиталистическая модели мира в равной степени связывали право человека на жизнь с его «производственной мощностью». Иными словами, «кто не работает, тот не ест». На стариков, не способных самостоятельно себя обеспечить, был навешен позорный ярлык «иждивенцев». Их терпели, но не уважали (исключение составляли лишь выдающиеся деятели культуры и ветераны ввиду их вклада в общественное благо). Деление людей на «нужных» и «ненужных», на тех, кто «имеет право», и тех, кого просто терпят из жалости, прочно засело в общественном сознании, особенно в сознании нынешнего старшего поколения. От своей бабушки я не раз слышала слова: «Наше поколение – это отработанный материал. Мы никому не нужны». Убедить пожилого (особенно одинокого) человека в обратном и доказать ему, что ценность жизни – не только в труде на благо общества, крайне сложно». Виновны в таком отношении к себе сами пенсионеры. Весь отпущенный им век люди торопились, нынешняя жизнь построена на суете, а где суета – там нет радости. Раньше жизнь тянулась бесконечно долго, и человек успевал все: совершить великие открытия или совершенствоваться в обретенной профессии, вырастить много детей и порадоваться внукам на склоне лет. Теперь мысли о детях отходят на второй план: работа, карьера, хорошая зарплата, красивый дом в престижном месте, машина – все, что в первую очередь заботит современного человека. Если дети и рождаются, то на них по-прежнему не хватает времени. А между тем работает принцип: сколько отдадим своей любви, доброты, внимания – столько и получим обратно. Есть редкие семьи (из тех, кто не растратил свою жизнь в погоне за призрачным успехом), где на выходные дни за большим столом собираются дети, внуки – здесь старики не чувствуют себя обделенными вниманием и заботой. В единичных семьях под одной крышей уживается несколько поколений. В большинстве же, родители стремятся вытолкать за родительский порог дитя, едва у того появляется семья, и практически не участвуют в его дальнейшей жизни. В такой ситуации трудно рассчитывать на внимание потомков в пенсионном возрасте, когда человек становится ненужным обществу. Наши старики не успевают стать мудрыми, накопить опыт и, естественно, им нечего передать идущему на смену поколению. Сдав экзамены за выпускной класс, большинство отнесет учебники в пункт приема макулатуры, и редко когда книга оказывается в их руках на протяжении всей жизни. Добровольная остановка в развитии приносит свои печальные плоды: к преклонным годам они утрачивают способность критического отношения к простейшим вещам – где уж им постигнуть тайны мироздания. Старики не выполняют главную обязанность, возложенную на них природой и исторической традицией, и потому новое поколение не нуждается в них, смотрит на родителей, как на ненужный балласт. И пусть сколько угодно мы будем слышать, что старших надо уважать, уважение не появится к человеку, лишенному внутреннего содержания. Наши старики совершенно перестают развиваться, они неспособны рассуждать ни о чем, кроме своей плохой жизни, а вся ее радость сводится к добавке к пенсии и дешевым продуктам. Они всегда недовольны жизнью, а терпеть подле себя хмурого человека никто не имеет желания. А ведь немного надо, чтобы всегда оставаться нужным, желанным, уважаемым. Вот, например, универсальный рецепт от римского писателя Плиния Младшего: «Я считаю самым лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается, и воздерживается от ошибок так, словно никому не прощает». Страх одиночества или радость свободы Бывает ситуация, противоположная той, что мы описали выше. Человек не одинок до конца дней своих, но он не менее несчастен, чем покинутый всеми собрат. Ситуацию прекрасно отражает анекдот-быль: Всю жизнь мужчине внушали: человек должен иметь семью, чтобы было кому перед смертью подать кружку воды. И он терпел ворчливую жену, которая и к старости не научилась готовить, терпел все капризы детей – и маленьких, и больших, он работал на нескольких работах, чтобы обеспечить семью. И вот изношенный до предела, не доживший до положенной пенсии, человек умирает. Последними словами его были: «А воды мне и не хочется…» Человек ужасно боится одиночества. Прежняя социалистическая идеология знала о существовании этого страха, и всячески его поддерживала. Нам внушалось, что человек – существо коллективное, вне сообщества обитать и быть счастливым он не может. Тоталитарному государству не нужны здравомыслящие индивидуалисты, лишенные страха. И люди покорно жались друг к дружке, боясь потерять чувство пусть даже ненавидимого локтя. Месткомы и партсобрания помогали сохранять разваливающиеся семьи. Старшее поколение помнит фильмы советской эпохи – незамысловатые, малобюджетные, – в которых главный герой – идеология. Действие происходило на заводе, стройке; передовики производство всей душой болеют за коллектив, за дело, партию, страну, а любовь приходит, как награда за их патриотизм и добросовестное исполнения общественных обязанностей. Все совершается на глазах у коллектива – даже влюбленность и последующее развитие чувств не происходит без помощи товарищей. Пришедшие во времена перестройки американские боевики представили нашему зрителю совершенно другую социальную картину. Оказывается, бравый парень в одиночку может спасти мир, разгромить банду плохих людей, держащих в заложниках дочь миллионера. Наградой герою становилась не чесальщица с ткацкой фабрики, а единственная наследница какого-нибудь Рокфеллера, а также признание заслуг со стороны общества. В затемненном видеозале за просмотром низкосортной продукции Голливуда наш человек познавал истину, что человек в одиночку может добиться всего, что совсем не обязательно таскать нектар в душный тесный улей и кормить трутней, а можно свить свое комфортное гнездо, что вне коллектива можно добиться успеха. Проблема одиночества многогранна и парадоксальна. Можно быть постоянно окруженным толпами народа и чувствовать себя бесконечно одиноким, а можно жить одному, заполнив свой внутренний мир так, что не остается места для пустых тревог. Все зависит от степени духовного развития человека. Путь мудреца – путь к одиночеству! Эпикур пошел еще дальше: «Ни жениться, ни заводить детей мудрец тоже не будет…; правда, при некоторых житейских обстоятельствах он может и вступить в брак, но других будет отговаривать». Чаще всего от одиночества не спасают находящиеся рядом муж или жена, потому что вы такой только один в целом мире, ваши желания и привычки никто до конца не сможет понять и исполнить. Нарастающее разочарование переходит в раздражение друг другом и заканчивается хорошими ссорами. Но едва супруги разбегаются по разным углам, как начинают чувствовать, как им не хватает своей «половины». На самом же деле их соединяет страх, а отнюдь не любовь, и очередная нервотрепка не замедлит возникнуть по самому пустяковому поводу. С концом социализма стало больше разводов, больше одиноких, потому что не стало страха перед всемогущей партией, люди перестали бояться за свой моральный облик, появились новые, ранее недоступные, перспективы и возможности. От опостылевшей половины избавлялись смелее в надежде на новую счастливую жизнь. Но, счастье проносилось где-то мимо, и приходил страх одиночества. Жуткий страх, можно сказать – ужас, потому что от социалистического коллективизма пришло избавление, а новой морали не появилось. Опустевшую нишу души заполнила черная пустота. Впрочем, это приходит потом… Пока мы молоды, красивы, работоспособны, нас волнуют карьера, успех, противоположный пол; пока нужны этому миру, мы не ощущаем недостатка в чужом внимании, и даже не подозреваем о страхах, спящих в глубоких уголках души.