Чувство одиночество в конечном итоге мы сами и создаем. Мы хотим, чтобы люди разделяли наши мысли, слова, отвечали взаимностью на наши чувства, но, как часто бывает в жизни, мы наталкиваемся на стену непонимания. В принципе нормальное явление воспринимается как трагедия. Во-первых, не нужно быть слишком требовательными к своим близким. Во-вторых, стоит ли переживать из-за мнения людей, которое никоим образом не повлияет на вашу судьбу? Мы проявляем кипучую энергию, когда пустота начинает навещать нашу душу. Мы ищем не дружбу или любовь; на самом деле их найти невозможно – сие даруется нам как приз за праведную жизнь. Мы с легкостью находим себе партнера по одиночеству, на некоторое время успокаиваемся и пытаемся от него добиться любви, дружбы, понимания… Но в результате оказывается, что в нашей жизни появился совершенно лишний человек, и хорошо если удастся скоро от него избавиться. Попытка ускоренными темпами решить проблему одиночества может превратить жизнь в ад, потому что любовь и дружба не совместимы с эгоистическими желаниями. Изначально мы закладываем заведомо утопичную программу: кто-то должен придти и позаботиться о нас, скрасить наше одиночество. Увы! В магазине, чтобы получить понравившийся товар, нужно отдать некоторое количество денег. Если рассматривать с тех же понятных нам позиций, сферу духовную, то прежде чем надеяться на что-то хорошее в будущем, человек сегодня и сейчас должен отдать тепло своей души, свою заботу тем, кто в них нуждается. Впрочем, это не означает, что от каждого, кому вы сделали добро, обратно получите если не заботу, то, по крайней мере, понимание. Наш мир ужасно несовершенен, но каждое доброе дело не останется без ответа, удача улыбнется вам с другой, порой неожиданной стороны. Чем лучше вы живете, чем счастливее, тем больше будет у вас завистников и недоброжелателей, тем больше рядом будет людей, которым что-то от вас нужно. Большинство этих «друзей» не окажется рядом, когда вам действительно станет плохо. Заболей, чтобы узнать настоящего друга – таким незатейливым способом кодекс самурая рекомендует проверять дружбу. «Спаси меня Господь от друзей, а с врагами я и сам справлюсь», – еще более категоричен Наполеон. Сам собой напрашивается ответ на вопрос: «Так ли необходимо человеку множество друзей?» Мы чего-то от них ждем, но вместо этого приходится, по меньшей мере, отдавать друзьям часть своей бесценной жизни – свое время. А когда мы вспомним: сколько раз нас обманывали и предавали близкие люди, то одиночество не покажется таким жутким. Недостаток дружбы и любви человек заполняет работой. Этот, в целом верный, путь не обходится без нюансов. Мы хотим быть востребованными, необходимыми, и даже мечтаем быть незаменимыми, но не всегда дело, которым мы занимаемся, кому-то нужно. Почему бы не попробовать сменить профессию, род занятий, место работы? Возможно вы просто не нашли смысл жизни. Бог каждому дает таланты, и наша задача только в том, чтобы открыть их в себе и развивать. Найти любимое дело, иметь заветную мечту и день за днем к ней идти – это обязательно, это нам не заменят никакие друзья. Когда великое явление произойдет, нам не придется больше страдать от одиночества. Важно лишь не остановиться на пути самосовершенствования, не прекратить поиска, не опустить руки – даже когда что-то не складывается. Уныние – это грех. Безделье – когда человек не знает чем заняться и куда себя деть – это прямой путь к деградации; и естественно такого человека будет одолевать чувство одиночество, потому что если человек ничем не интересуется, он становится неинтересен никому. Во время непрерывного движения у вас появятся действительно родственные души. А друзья… Мы поймем Наполеона, мы будем радоваться, что их стало немного, и они нас не отвлекают от великой цели. Потому что, если у вас много друзей, значит, у вас нет друга. Мы начнем ценить каждое мгновение, у нас не возникнет желания тратить жизнь на болтовню о погоде. Все лишнее, наносное отсеется само по себе, а рядом останется действительно важное и нужное. Когда мы заполним свою жизнь смыслом, времени для переживаний не останется. Человеку необходимо признать, что такого как он – нет больше в целом мире, что он неповторим и уникален, и никто не поймет до конца его восприятие мира, его состояние души и не разделит даже его индивидуальную зубную боль. С другой стороны, не нужно пытаться влезть в чужую душу (тем более, такое вторжение почти никто не терпит), не надо пытаться быть на кого-то похожим и желать кому-то понравиться. Можно оставаться таким, каким быть самому удобнее, можно не играть роль в бесплатном театре по имени «Жизнь», а жить по-настоящему. Это не значит, что нужно отвергать всех, не принимать ни от кого помощи и никому ее не оказывать. Все это можно делать, тщательно оценив: так ли необходимо твое участие; и ни в коем случае нельзя жертвовать собственным временем и силами с той лишь целью, чтобы понравиться, чтобы о тебе у кого-то сложилось положительное мнение. Это работа животного, которого за услужливость хозяин ласково потреплет за ушком и даст кусочек сахара; у свободного человека должна быть совершенно иная мотивация. Все отношения между взрослыми людьми должны начинаться с принципа: я никому не должен, и мне никто не должен. Нельзя перекладывать свои проблемы на чужие плечи, как это любят делать пожилые члены семьи. Родители не должны постоянно напоминать детям, мол, мы тебя растили, кормили, а значит, ты должен делать то и то. Дети не должны ничего уже по той причине, что они должны прожить СВОЮ неповторимую жизнь, а не состоять рабами при своих родителях. Долг поколений исполняется сам собой: ведь о родителях, когда они были маленькими, тоже заботились их родители. В конце концов, от детей мы получим столько тепла и доброты, сколько на них потратим. «Memento mori» К чувству одиночества добавляется страх смерти – и он тем сильнее, чем больше за плечами прожитых лет. Мы видим, как уходят наши близкие, и понимаем, что когда-нибудь наступит наш последний час. Мы основательно устраиваемся в этом мире, организуем свой быт так, как будто собираемся жить вечно, и вдруг, на примере друзей и родственников осознаем, что вещи, на которые потрачена жизнь, в один миг могут потерять цену, стать совершенно ненужными нам. Размышляя дальше, приходим в ужас: у кого-то на земле остается незавершенным миллион больших и малых дел, кто-то и вообще, как ему кажется, не начинал жить, кто-то жил не так, а время исправить ошибки не осталось. Почти никто из нас не готов к смерти! Люди осведомлены, что смерть придет ко всем без исключения, и, тем не менее, для каждого это явление становится внезапным, пугающим, непредвиденным. Мы обрели страх перед неведомой границей жизни; и при всем обилии падающей со всех сторон информации, мы оказались безграмотными в самых простых вопросах. Отношение к смерти вырабатывали все народы, все философские школы; и человечество всегда приходило к единому знаменателю: смерть неизбежна, а значит, нет смысла ее бояться. Вот мысли древнегреческого философа Эпикура: «Привыкай думать, что смерть для нас ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений… Поэтому нет ничего страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни. Поэтому глуп, кто говорит, что боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда придет; а потому, что она причинит страдания тем, что придет; что и присутствием своим не беспокоит, о том вовсе напрасно горевать заранее. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют. Большинство людей то бегут от смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом. Как пищу он выбирает не более обильную, а самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, а самым приятным. Кто советует юноше хорошо жить, а старцу хорошо кончить жизнь, тот неразумен не только потому, что жизнь ему мила, но еще и потому, что умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука». Отсутствие страха перед смертью и прочими неприятностями, по мнению Эпикура, делает человека абсолютно счастливым: «Кто, по-твоему, выше человека, который и о богах мыслит благочестиво, и от страха перед смертью совершенно свободен, который размышлением постиг конечную цель природы, понял, что высшее благо легко исполнимо и достижимо, а высшее зло недолго или нетяжко для того, кто смеется над судьбою». Не только философы учили умирать легко. Греческие города-государства заботились о том, чтобы люди без лишних раздумий и сожалений расставались с жизнью – когда она требовалась отечеству. Фукидид описывает погребенье павших героев во времена Пелопонесской войны; происходило оно в торжественной обстановке и за счет государства: «Останки павших за три дня до погребенья по обычаю выставляются в разбитом для этого шатре, и всякий приносит своему близкому дар, какой пожелает. При погребении останки везут на повозках в кипарисовых гробах… Несут еще одно покрытое ковром пустое ложе для пропавших без вести, тела которых после битвы нельзя было найти и предать погребению. Любой из граждан и иностранцев имеет право присоединиться к похоронной процессии. Участвуют в погребальной церемонии также и женщины, оплакивая на могиле своих близких. Павших погребают в государственной гробнице, находящейся в красивейшем предместье города. Здесь афиняне всегда хоронят погибших в бою, за исключением только павших при Марафоне, которым был воздвигнут могильный курган на самом поле битвы как дань их величайшей доблести. Когда останки преданы земле, человек, занимающий в городе, по всеобщему признанию, первенствующее положение за свой высокий ум и выдающиеся заслуги, произносит в честь павших подобающее похвальное слово. Затем все расходятся. Так происходит у афинян торжественная церемония погребения». «Помни о смерти» («Memento mori») – есть у римлян такое крылатое выражение. Смерть у римлян являлась своеобразным подведением итогов; на это печальное событие они работали всю сознательную жизнь. Если гражданину не удалось совершить ничего значимого, то и погребение было скромным, незаметным. Но если человек занимал государственную должность, успешно сражался с врагами, был известным политическим деятелем, то похороны превращались в грандиозное зрелище. Траурная процессия останавливалась на римском форуме, актеры, игравшие знаменитых предков покойного, усаживались в инкрустированные слоновой костью кресла высших должностных лиц, а сын (или из-за его малолетства, близкий родственник) произносил похвальную речь покойному. Перечислялись все его заслуги, а также заслуги предков; таким образом, однажды совершенный подвиг постоянно упоминался на похоронах потомков – до тех пор, пока не пресечется род. Впереди похоронной процессии шли флейтисты и факельщики. Рим наполняли причитаниями и стенаниями специально нанятые плакальщицы, певцы исполняли траурные песни. Ликторы со склоненными к земле пучками розог сопровождали покойного, если тот занимал государственную должность. Актеры и мимы разыгрывали сцены, относящиеся к жизни покойного. Кто-то в маске изображал самого покойного; некоторые надевали маски его прославленных предков, причем если кто-то из родственников покойного был консулом, то актер облачался в консульскую тогу с пурпурной каймой. Затем несли добычу, захваченную покойным в походах. На похороны непременно собирались легионеры, служившие под его началом. Благодарные граждане приносили на погребальный костер целые горы благовоний. В 264 г. до н. э. Децим Юний Брут впервые устраивает гладиаторские игры в память о своем умершем отце, – сражались три пары бойцов. Так появилась традиция давать гладиаторские сражения в честь покойных, а счет специально обученных для смертельного боя воинов пойдет на десятки и сотни. Знаменательные моменты жизни покойного отражались в эпитафиях на памятниках и стенах гробниц, иногда их писали знаменитые поэты. Римляне периодически пытались ограничить расходы на погребенья, которые разоряли целые семьи. И, тем не менее, похороны всегда оставались важнейшим событием в жизни римлянина. Потому граждане долго не размышляли, когда приходила пора совершить подвиг и пожертвовать своей жизнью. Римляне помнили о смерти, мысли о последнем дне придавали их поступкам мужества, смелости, решительности. Умирать умели не только римляне, но и римлянки. Плиний Младший в письме к своему знакомому сообщает: «Пишу тебе в глубокой печали: младшая дочь нашего Фундана умерла. Я не видел такой милой девочки, более достойной не то что долгой жизни, а почти бессмертия. Ей не исполнилось еще и 14 лет, но в ней были благоразумие старухи, серьезность матроны и в то же время прелесть девочки вместе с девичьей скромностью. Как она бросалась на шею отцу! Как ласково и застенчиво обнимала нас, друзей отца! Как любила своих нянек, педагогов, учителей – каждого за его службу ей! как усердно занималась чтением, как понимала прочитанное! как скромно и осмотрительно шутила! Как спокойно, терпеливо, даже стойко переносила она последнюю болезнь! слушалась врачей, уговаривала сестер и отца; ослабев физически, поддерживала себя силой духа. Эта сила оставалась у нее до самого конца: ее не сломали ни длительная болезнь, ни страх смерти». Самоубийство в Риме было явлением распространенным; особенно во время гражданских войн. Но неверно думать, что для римлян жизнь мало что значила. Наоборот, они никогда не жертвовали ей напрасно, и самоубийцы вызывали у всех осуждение – висельников общество презирало, им был запрещен доступ к местам общих захоронений. Самоубийство принималось и приветствовалось лишь в случае, когда чести или доброму имени римлянина угрожала опасность; смерть предпочиталась позору. Второй повод для самоубийства частично принимался обществом. Он связан с философией стоиков, пришедшей в Рим из Греции: ее сторонники считали нормальным покончить с собой, если человека одолела неизлечимая болезнь, если он не в состоянии себя обслуживать, и нет никаких перспектив на выздоровление. Плиний Младший тяжело переживает добровольную смерть друга, хотя последние 27 лет жизни его сопровождались ужасными страданиями: «Тяжкая постигла меня утрата: я лишился такого человека, как Корнеллий Руф. Он умер, умер добровольно, и это растравляет мое горе. Особенно ведь скорбишь о смерти, которую не считаешь естественной и предопределенной. Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость; о тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить. Корнеллия подвиг на это решение разум; люди мудрые повинуются разумному, а не неизбежному. А у него было много причин жить: сознание незапятнанного прошлого, незапятнанное имя, большая авторитетность, а затем еще дочь, жена, внук, сестры и среди стольких близких истинные друзья. Его мучила болезнь такая длительная и такая опасная, что смерть и ее доводы одержали победу над жизнью и всем, что было в ней ценного. На тридцать третьем году, как я слышал от него самого, он заболел подагрой. Эта болезнь у него от отца; болезни, как и прочее, передаются по наследству. Пока он был молод и силен, он побеждал болезнь, одолевая ее жизнью воздержанной и чистой; в последнее время, когда со старостью она усилилась, выносил ее с помощью сил душевных, хотя страдания были невероятные и пытки жесточайшие. Боль уже не сидела только в ногах, а ходила по всем членам». Корнеллий, оказывается, терпел такую муку, «чтобы хоть на один день пережить» ненавидимого им императора Домициана. «Бог услышал его молитву, – продолжает рассказ Плиний Младший. – Она исполнилась: он спокойно ожидал смерти, чувствуя себя свободным, и оборвал то многое, что привязывало его, но уже слабо, к жизни, Болезнь росла, он старался смягчить ее воздержанием, но перед ее упорством дрогнула его стойкость. Прошел второй день, третий, четвертый, он ничего не ел. Жена его, Гиспулла, послала ко мне общего нашего друга Геминия со скорбной вестью: Корнеллий решил умереть, он не склоняется к мольбам ни ее, ни дочери, и я единственный человек, который может вернуть его к жизни. Я кинулся к нему и был уже совсем близко, когда Юлий Аттик сообщает мне со слов той же Гиспуллы, что и я ничего не добьюсь: он все прочнее утверждается в своем намерении; «я решил» – сказал он врачу, поднесшему пищу. Это слово оставило в душе моей столько же восхищения, сколько и тоски. Я думаю, о том, какого друга, какого человека я лишился. Ему исполнилось шестьдесят лет: даже для очень крепких людей это срок длинный – знаю, он избавился от хронической болезни – знаю; он умер, оставив близких живыми, здоровыми, а государство, которое было ему дороже всех, в благополучии – и это знаю. И все же я горюю о нем, как о юноше, как о человеке полном сил, горюю (можешь считать меня малодушным) ради себя». Плиний Младший стремится спасти безнадежно больного человека, ни о какой эвтаназии он даже не помышляет. Он желает отговорить Корнеллия от рокового шага, хотя при такой боли тому смерть видится спасением. Плиний не принимает самоубийства. Наука умирать существовала в феодальной Японии. Один из певцов самурайской эпохи в первой главе обозначает необычную цель жизни для своих героев: «Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги – что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед, и насладиться долгой жизнью». Если самурай забудет о смерти, «он будет беззаботен и неосторожен» – в общем, он может натворить много глупостей, которые исправить не хватит самой долгой жизни. Самурай всегда должен помнить о смерти, «ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина». Путь воина внушает самураю, что смерть всегда рядом, а, следовательно, нужно жить здесь и сейчас без промедления: «Воистину нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения. Вся жизнь человека есть последовательность мгновений. Если человек до конца понимает настоящее мгновение, ему ничего больше не нужно делать и ни к чему стремиться. Живи и оставайся верным подлинной цели настоящего мгновения. Людям свойственно опускать настоящее мгновение, а затем искать его, словно оно находится где-то далеко. Но никто, кажется, не замечает этого. Однако если человек глубоко это осознал, он должен, не задерживаясь, переходить от одного переживания к другому. Тот, кто однажды постиг это, может об этом забыть, но он уже изменился и стал не таким, как все. Если человек сполна понимает, что означает жить в настоящем мгновении, у него почти не останется забот». Воину полагалось «тщательно взвешивать каждое слово и не вдаваться в бесполезные споры». Казалось бы, самурай нисколько не должен ценить жизнь, коль его философия и профессия неразрывно связаны со смертью. Но, нет… Кодекс воина советует беречь тело, что и вело к активному долголетию: И знатные и простые воины, «если они забывают о смерти, склонны к нездоровым излишествам в еде, вине и женщинах, поэтому они умирают преждевременно от болезней печени и селезенки, и даже пока они живы, болезнь делает их существование бесполезным». Но, «те, у кого всегда перед глазами лик смерти, сильны и здоровы в молодости,… болезни не иссушают их, а жизнь их долга и прекрасна». У многих сложилось впечатление о самураях, как о племени самоубийц, готовых по всякому поводу сделать себе харакири. Это не совсем так, вернее, совсем не так. Путь воина – это наука преданности сюзерену, школа жизни в суровых условиях, это – уроки благородства и человеческого достоинства, это – искусство взаимоотношений в семье и обществе, это – японская Библия и Домострой. А Смерть… Смерть – важнейшее событие в жизни самурая, и она имеет высокую цену: «Самурай должен умереть, потому цель его – умереть так, чтобы своей великой доблестью поразить и друга, и врага, чтобы о его смерти пожалел и господин, и командующий, чтобы его славное имя осталось в памяти будущих поколений. Иная участь ждет презренного труса, который наступает последним и отступает первым, который, атакуя укрепления врага, прячется за своих товарищей, чтобы уберечься от стрел. Сраженный случайной стрелой, он падает и умирает как собака, а его товарищи могут даже втоптать его в грязь». Все-таки они очень похожи: римляне и японцы, хотя оба народа и не подозревали о существовании друг друга. Вот латинское «Помни о смерти» на японский манер: «Каждый самурай, большой или малый, высокого ранга или низкого, должен прежде всего думать о том, как встретить неизбежную смерть. Как бы ни был он умен и талантлив, если он беспечен и недостаточно хладнокровен, а потому, оказавшись лицом к лицу со смертью, выглядит растерянным, все его предыдущие добрые дела потеряют свой смысл, а все порядочные люди будут презирать его, и на него ляжет несмываемое пятно позора». Самураю совсем не обязательно умирать в бою, но он обязан умереть достойно в любом месте, в любое время: «Насколько же жалок тот, кто отказывается считать свою болезнь неизлечимой и беспокоится о смерти; кто радуется, когда люди говорят, что он выглядит лучше, и печалится, когда они говорят, что ему стало хуже, при этом приставая к врачам и взывая к бесполезным мольбам и услугам, пребывая в волнении и смущении. Когда силы покидают его, он никому ничего не говорит и встречает смерть, подобно собаке или кошке. Это происходит потому, что он отказывается все время помнить о смерти, но, наоборот, бежит от нее и думает, что он будет жить вечно, жадно цепляясь за свое существование. Тот, кто с подобным трусливым духом идет в битву, не умрет славной смертью, увенчанный ореолом верности, и потому воин, исполненный самурайского духа, должен уметь умирать и от болезни на циновке». На поле битвы самураю умереть, конечно, почетнее, чем в постели. Но о чем должен думать самурай в свой последний час? Он должен следить за тем, чтобы его падающее тело было обращено лицом к врагу. Даже человек с отрубленной головой обязан правильно упасть. Вот типичная история из самурайской эпохи: «В одной из битв воины господина Иэясу не одержали победы, однако впоследствии о нем говорили: – Иэясу – великий полководец. Среди его воинов, которые пали на поле боя, ни один не был поражен в спину. Все они погибли, смело глядя в лицо врага». Во всяком деле имеет значение лишь его конец, жизнь человека оценивалась по ее итогу, то есть, смерти. «Путь самурая подразумевает практику смерти изо дня в день: размышления о событиях, которые могут привести к ней, представление самых достойных способов умереть и решимость достойно встретить смерть». И завершим экскурс в японскую историю самурайской притчей: «Человек по имени Такаги поссорился с тремя крестьянами, жившими поблизости, и однажды был избит ими по пути с поля домой. Его жена спросила у него: – Не забыл ли ты, что говорят о смерти? – Нет, конечно же! – ответил он.