– Я работаю в галерее Руби, – ответила я, отведя глаза. – У нее очень красивые подборки, хоть это и студенческая галерея. – Ого, в галерее Руби? – Бен-джун смутился. – Да, точно, я слышал о ней… там лишь студенческие работы? – Пока да, – кивнул Ханбин. Он смотрел на книги, водя пальцем по корешкам. – Это практика для нее. – Конечно, – зачастил Бен-джун. – Что ж, надо пойти для дружеской помощи. Посмотреть работы юных художников, которые достойно заменят нынешних! – Он хохотнул, глянул на Ханбина и спешно добавил: – В смысле не то чтобы Руби нуждалась в помощи… – Это небольшой проект, который она затеяла для развлечения, – отчеканил Ханбин. – Михо может рассказать поподробнее. Он даже не взглянул на меня, и от этого мне стало дурно. Сердце прыгало, замирало и падало одновременно. А что творилось с моим лицом! Оно пылало. Может, и хорошо, что Ханбин смотрел в сторону. – Вот. – Чжэ подлил в мой стакан виски и протянул мне. – Кто-нибудь хочет еще? Бен-джун согласился. Чжэ налил и ему. – Ты вся красная, – резко сказал Ханбин. Подняв глаза, я поняла: он обращается ко мне. – Ярко-красная. Я коснулась ладонями щек и удивилась, какие они горячие. – Возможно, тебе лучше перестать пить, если не хочешь выглядеть так дико, – закончил Ханбин. – Просто принимай фамотидин, – посоветовал Чжэ. – Им и я пользуюсь, потому что тоже жутко краснею. Вот. – Достав из кармана кошелек, он вытащил упаковку белых пилюль и протянул мне. – Уже не поможет, их нужно принимать до выпивки, – заметил Ханбин. Я не знала, что такое фамотидин. Лекарство или вообще наркотик? Но мне было не до вопросов. Я взяла таблетки и убрала в сумочку. – В следующий раз попробую, – слабым голосом произнесла я. – Мне нужно в уборную. Мне было необходимо увидеть себя в зеркале – так ли дико я выглядела? Выходя из кабинета и минуя Ханбина, я услышала его тихий голос: – Тебе лучше уйти, Михо. Не позорься. Это очень неловко. Едва дверь закрылась, по моим щекам потекли слезы. Я поспешила в ванную, которая располагалась прямо по коридору. Запершись там, я разрыдалась по-настоящему, но, увидев себя в зеркале, в ужасе остановилась. Мое лицо, покрытое красными пятнами, исказилось. Оно правда выглядело дико. Понурив голову, я закрыла глаза. Я сгорала от стыда. «Разве ты не лоринг?» – сказали бы девочки из центра, увидь они меня сейчас. «Перестань быть таким лорингом», – я прямо слышала, как они глумились. Ведь даже мы втайне использовали это слово – и по отношению друг к другу, и по отношению к себе. Ара Я не люблю возвращаться в Чхонджу. Из-за этого я переживаю, ведь мои родители не виноваты, что единственная дочь не видела их три года. Знаю, другая прислуга Большого Дома сочувствует им вдвое сильнее: во-первых, их дочь немая, а во-вторых, неблагодарная. Она лучше проведет праздники одна, чем отправится домой, как вся страна. Может, поэтому с Суджин и Михо я чувствую себя как дома. Никто из них не тоскует по семье. И только они не обвиняют меня в том, что я плохая дочь, и не удивляются, почему я, не нашедшая счастья в неспокойном городе, не возвращаюсь на родину. Мои родители пожилые. Им бы добрую, щедрую дочку, посылающую проценты с каждой зарплаты и регулярно приезжающую в гости с новостями о повышении и романтических победах. Дорамы пестрят такими образами – испуганные героини морщатся от боли, отказывая сказочно богатым ухажерам ради любимых обездоленных родителей, ведь невозможно жить в двух мирах. В реальности я не встречала таких дочерей – возможно, они все дома и по уши в творении добрых дел? Кьюри вот дорожит семьей, но у нее свои проблемы, которые погубили бы маму и сестру, если бы те узнали правду. Лишь ради Суджин я думаю поехать домой на Лунный Новый год и взять ее с собой. Всю неделю она снова расстраивается и нервничает, глядя на себя в зеркало. Я задалась вопросом, как отвлечь подругу от мыслей о состоянии ее лица. Прошло немало времени, но оно упорно опухает. Суджин на грани отчаяния. – Девушки в блогах писали, что опухоли у них спали гораздо быстрее. Прошло два месяца! Это ведь ненормально, так? Мне нужно связаться с доктором Шимом, верно? Ты так не считаешь, Ара? И когда я иду, то слышу, как щелкает моя челюсть. Так быть не должно, иначе в клинике меня бы предупредили, разве нет? Это правда: ее челюсть выглядит распухшей. В то же время рот словно бы стал слишком впалым, и если раньше Суджин немного походила на рыбу, то теперь кажется беззубой. Хотя я пытаюсь убедить подругу, что по красоте она обойдет всех блогеров на свете – из-за длительного восстановления превращение будет более эффектным, – она отодвигает блокнот всякий раз, когда я пишу эти строки. Еще на поездку меня вдохновил Тэин. В последнем сообщении на «Свитчбоксе» он сказал, что перед туром «Краун» обязательно заглянет домой в Кванджу. С его дебюта это возвращение станет первым. Тэин добавил, что именно корни делают нас теми, кто мы есть, и он бы не променял трудности прошлого ни на что на свете, ведь именно на этом опыте выросли его лирика, музыка и даже танцы. И если Тэин нашел в сердце желание навестить одинокую мать и четырех старших братьев, которые все это время игнорировали его, а затем потребовали долю с его заработков, то я тоже смогу съездить домой. Должна признаться: то, что моя поездка совпадает по времени с поездкой Тэина, согревает меня. Уверена: поначалу Суджин откажется и спросит: «А как же наша традиция?» Каждый большой праздник мы ходим в новую баню на целый день, кочуя из одной тематической комнаты в другую, из одной каменной ванной в другую, а ночью засыпаем перед телевизором с улиточными масками на лицах и маслом цветка чеджу на ломких волосах. И все эти годы мы не переставали удивляться количеству людей в банях. Приятно осознавать, что не мы одни не рвемся домой. Я тоже невероятно люблю нашу традицию, но где-то я читала, что после операции лучше месяц не посещать сауны: можно подцепить инфекцию. И хотя Суджин перенесла хирургию более двух месяцев назад, я бы все равно не хотела, чтобы она парилась. Да и взгляды незнакомых людей ее расстроят. Поэтому, когда мама присылает мне свое обычное сообщение, в котором робко интересуется о планах на Лунный Новый год, надеется на мой приезд и намекает, что у нее ко мне важный разговор, я соглашаюсь. Тут же я добавляю, что Суджин приедет со мной. «Она восстанавливается после трудной операции, ей нужно сменить обстановку», – так я предупреждаю маму, чтобы она не решила, будто визиты станут обычным делом. Представляю, как она, получив такой неожиданный ответ, в поисках моего отца несется в гараж Большого Дома. В поездке Суджин придется приложить все силы, чтобы не дать мне загрустить и разнообразить мои скудные впечатления. И это точно ее отвлечет. Так что все для ее же блага. * * * Мы выезжаем в день празднования Нового года, поскольку билеты на другие даты давно распроданы. Михо с нами – она узнала, что мы собираемся в Чхонджу, и присоединилась, чтобы навестить могилу своего учителя из «Лоринг-центра». Я чувствовала, что должна позвать ее, и она согласилась, несмотря на формальность приглашения. Кьюри несколько дней назад уже уехала к маме, и я выдохнула с облегчением, что не нужно звать и ее. «Будет очень неудобно, – предупредила я Михо, несколько раз подчеркнув слово “очень”. – Тебе придется спать на полу, и не на матрасе, а на тонкой простыне. Горячая вода заканчивается уже к полудню – ну или когда работает слишком много душевых кабинок. И в туалет ходить придется на корточках». – Все в порядке, – спокойно ответила Михо, накручивая на тонкое запястье свои длинные волнистые волосы, убранные в конский хвост. – Я мою голову всего два раза в неделю, к тому же я слышала, что дом твоих родителей – огромный ханок[25], которому уже несколько веков, так? Кажется, Суджин говорила мне об этом, когда мы были помладше. Я и правда хочу его увидеть. – На ее живом привлекательном лице появилось выражение ожидания. Я покачала головой. – Подожди, ты живешь не в ханоке? – спросила она. Я вздохнула и задумалась: как описать ей невероятные условия жизни моих родителей? К тому же зачем бы я до изнеможения работала в салоне, если бы была наследницей многовекового ханока? Удивительно, как Михо выживает в этом мире, не располагая здравым смыслом в достаточном объеме. Я отправилась искать Суджин. Та была в ванной и снова смотрелась в зеркало; спутанные волосы закрывали ее лицо и опускались на плечи, делая подругу похожей на призрака. – Ох, просто оставь меня, – раздраженно отмахнулась она. Я снова постучала ей по плечу, но уже сильнее. «Ты можешь помочь мне? – написала я и показала ей. – Михо думает, будто я из богатой семьи, и мне нужно, чтобы ты объяснила ей, каково это – жить в моем доме». Суджин не оставалась у меня, но несколько раз заходила в гости, когда мы учились в средней школе, еще до несчастного случая. – С чего она это решила? – спросила Суджин; в ее глазах появился проблеск осознанности, и она ринулась мимо меня к Михо. «Благодаря тебе и решила», – хотелось добавить мне вслед. – Тебе определенно нужно уяснить некоторые моменты, – услышала я властный голос Суджин, обращавшейся к Михо, и, зайдя в комнату, закрыла за собой дверь. И вот мы втроем – Суджин, Михо и я – сидим в хвосте грохочущего автобуса со сложенными в высокую кучу сумками. Даже в центре Чхонджу – не говоря уже об окраинных холмах, где живут мои родители, – мы будем выделяться: бодрая, шумная Суджин, прячущаяся за солнцезащитными очками и пестрым шарфом; воздушная Михо, укутанная в изумрудное пальто, словно в кокон; и я, боязливая мышка с яркими волосами. В приступе паники, охватившем меня десять дней назад, после покупки билетов домой, я покрасила их в цвет фуксии. Корни уже показались и выглядят круто, надеюсь. Господину Квону понравилась моя идея, и он даже сам решил сделать обесцвечивание. Он вообще всегда подталкивает нас к экспериментам с внешностью, чем безумнее, тем лучше. Он говорит, что клиенты намного охотнее доверяют волосы людям с воображением. Знаю, что к следующей неделе цвет потускнеет, но сейчас я счастлива и будто посылаю миру какие-то сигналы. Я уже заметила, что люди с большей осторожностью реагируют на человека с волосами цвета фуксии, пусть даже он и немой. К счастью, автобус наполовину пуст: многие уехали в свои провинции еще несколько дней назад. Путь займет не больше трех часов. Подруги спорят о том, стоит ли Суджин навестить вместе с Михо «Лоринг-центр» и могилу мисс Лоринг. Суджин не была там с самого отъезда в Сеул. – Не понимаю, я думала, что мисс Лоринг тебе нравилась, – с горечью говорит Михо. – Да ты бредишь. – Суджин глядит на меня дикими глазами. – Спроси у Ары. Разве мне хоть кто-то нравился в «Лоринг-центре»? Особенно белая женщина! Не могу поверить, что ты так считала! Я глажу ее по спине и пишу в блокноте: «Она всех ненавидела». Суджин протягивает написанное Михо. – Но мисс Лоринг была такой доброй! Она оставила все свои деньги нам! Наши школьные и художественные принадлежности, одежда – все за ее счет. Ты должна это ценить, разве нет? – Михо в ужасе. Суджин сердито надувает губы и, помедлив, возражает: – Она любила тебя за красоту и талант. А я даже ни разу не зашла в комнату для творчества. Ей нравились только особенные дети – так она чувствовала себя лучше, возясь с нами. Помнишь Енми – девчонку на год младше нас? Мисс Лоринг и ее обожала: такая красавица, да еще и умела петь. Потому-то и отдала ее в музыкальную школу. – Суджин пожимает плечами и уточняет: – Я не имею в виду, что она не любила всех остальных, просто… Ах, да неважно, ты все равно не поймешь. К тому же я не спорю, что принесла ей кучу проблем. Естественно, меня-то она и недолюбливала. – «Я не имею в виду, что она не любила всех остальных» – твои же слова, – напоминает Михо. – Все, хватит об этом, – отрезает Суджин. Михо хмурится и, яростно ерзая на сиденье, толкает кучу сложенных рядом с ней сумок. Лежавшая на самом верху – ее собственная – падает с оглушительным стуком. – Вот дерьмо, – шипит сквозь зубы Михо, уставившись на нее. Мы недоуменно смотрим на подругу. – Это был мой подарок твоим родителям, – жалобно поясняет она, наклоняется и кладет сумку на колени. Расстегнув молнию, Михо достает большую черную коробку. На ней выгравированы паутинная дизайнерская надпись и логотип магазина «Джой». – Что там было? – шепчет Суджин. Я им обеим говорила, что не нужно покупать моим родителям подарки, деньги на ветер. Но подруги проигнорировали мою просьбу. Суджин купила огромный кремовый торт с зеленым чаем в новой пекарне, открывшейся в «Шиньян плаза», – ради этого она отстояла очередь длиною в квартал. «Ну, если твоим родителям не понравится, сама съешь», – ответила подруга, когда я раздраженно сообщила ей правду: мои родители не едят западных сладостей и никогда не узнают, что десерт обошелся ей в сто тысяч вон. А если вдруг узнают, их головы взорвутся. Они сочтут Суджин не только транжирой, но и вообще конченым человеком. Михо заглядывает под крышку и радостно вздыхает. Высокая квадратная коробка заполнена стоящими в ряд невероятными алыми розами. Их чарующий аромат заполняет спертый воздух автобуса. Мы с Суджин переглядываемся. Я никогда не видела такой красоты; без сомнений, они безумно дорогие. И да, цветы – худший подарок таким людям, как мы! Михо не стоило тратить деньги! Я снова тяжело вздыхаю, но Суджин толкает меня локтем и говорит: – Они прекрасны. И при падении ни капли не пострадали.