* * * Тевису Клайду Смиту, июль 1929 года Салям! Я написал это письмо, в основном, для того, чтобы процитировать то, что написал мне Мэссер, редактор журнала «Современная поэзия»[13]. Я, конечно, крайне самоуверен; я никогда не отрицал этого. Я тщеславен и поэтому процитирую письмо полностью, или хотя бы его главную часть: «Я не знаю, кто вы; простите, но я никогда не слышал о вас раньше; но, клянусь Юпитером, мир узнает о вас в скором будущем, если вы сможете покорить еще более высокие вершины той темы, которая прослеживается в тех стихотворениях, которые вы прислали мне. Они великолепны! Вы должны избавиться от некоторых недочетов, как-то: использования „о'ег“ и прочих устаревших форм и выражений. Вы должны научиться выражать свою мысль более сжато — поэма об ужасах приобретает нужное звучание именно благодаря намекам, а не изобилию слов и сваленных в кучу образов и прилагательных. Но я вовсе не критикую ваши произведения. В действительности, ваши стихотворения очень порадовали меня, возможно, из-за того, что подобная тема находит отклик в моей душе (моя новая книга называется „В зарослях алоэ“, или „Книга неприятных стихов“, — видите, у нас есть что-то общее!). Жаль, что в обоих моих журналах так мало свободного места; мне не следовало бы добавлять никаких новых рассказов к уже имеющемуся огромному количеству, но я обязательно хочу опубликовать по одному вашему стихотворению в каждом журнале, и я с благодарностью напечатаю „Приливы“ в „Современной поэзии“[14], а великолепный „Алый гром“ в „Неделе поэзии“[15] Я очень сожалею, что ни один из журналов не в состоянии заплатить за стихотворения, но мы, разумеется, пришлем вам несколько бесплатных копий журнала». Он также написал, что не смог найти Кросс Плэйнс в атласе, но хочет встретиться со мной в октябре, когда поедет в Даллас, чтобы читать там лекции о современной поэзии — я думаю, он собирается объехать со своими лекциями всю страну. Все это, конечно, очень хорошо, и я восхищаюсь его добротой, но с трудом могу разделить его энтузиазм. Я пишу, наверное, неплохие стихи, но Бог мой, в глубине сердца мне отлично известно, что я никогда не стану поэтом, и чем больше будут люди превозносить меня, тем больше я буду укрепляться в мнении, что мои стихи — просто пустая раковина; с виду они, может, и неплохие, но когда люди дадут себе труд внимательно проанализировать их, они не найдут в них ни глубины, ни цельности — а это как раз то, что должно отличать поэзию. Если бы я только мог писать стихи, как ты… но поэтами не становятся, поэтами рождаются. Твой Р. Г. * * * Хэролду Прису, сентябрь 1929 года. Салям! Я прочитал «Залив Судьбы»[16], и эта книга оставила у меня неприятное ощущение. Помню, как несколько лет назад я купил журнал, в котором был напечатан один из тех рассказов[17]. Некоторое время я жадно читал их и помню свое глубочайшее изумление, когда обнаружил, что герои были, оказывается, проклятыми оранжистами. Я был не только изумлен, но и поражен. Тогда я по своей необразованности считал, что единственные ирландцы, писавшие приличные вещи, были выходцами из Южных земель. Я, естественно, думал, что все ирландские писатели и мыслители — уроженцы Юга, а уроженцы Ольстера, сознавая свою физическую и умственную немощность, стараются как можно надежнее скрыть свой позор. Какая наивность! И тут этот оранжист, выставляющий напоказ этот позор, размахивающий позором своего народа прямо перед моими глазами — бесстыдно, во всей красе обнаруживая свои истинные взгляды и явно гордясь ими. Я часто испытывал шок после прочтения литературных произведений, но с этим вряд ли что-нибудь может сравниться. Я почувствовал себя оскорбленным. Наконец я все-таки снова взялся за эту опвратительную вещь и попытался читать ее, но вся прелесть уже улетучилась. Воспитанный в духе Мюнстера и Коннота, или, по крайней мере, впитавший в себя передаваемые из поколения в поколения традиции, я испытываю острую ненависть ко всему, связанному с оранжистами, и она совершенно естественна; она — часть меня, так же, как и любовь к родине и любовь к полосатому флагу, свойственная любому среднему американцу, вскормленному на идеологии бой-скаутов. Но я знаю больше, у меня более широкий взгляд на вещи. Я уже не похож на моего старого приятеля ирландца из Лейнстера, которого едва не хватал апоплексический удар всякий раз, стоило кому-нибудь заикнуться о Белфасте. Но я до сих пор испытываю отвращение от всех этих оранжистских штучек, которыми пестрят все поздние произведения Бирна — хотя, может, и не все. Он с восторгом отзывался о национальных достоинствах своего народа — но я считаю, что он говорил неправду. Однако не стоит отзываться плохо о мертвых, ведь он на самом деле любил Ирландию, даже если его чувства распространялись только на ее северную часть. Великий Боже, ну почему древние ирландские кланы должны были встать на сторону англичан? Конечно, Мак Фарлейны не могут похвастаться происхождением от норманнов. Либо они — коренные ирландцы, либо старейшины их кланов лгут, говоря, будто они произошли от парфян или египтян. Но Бирн не может согласиться с такой страшной несправедливостью. Ему нужно обязательно впутать шотландцев, финикийцев и бог знает кого еще. Кого он прославлял в «Крестовом походе»? Конечно же, О'Нилов — Бог свидетель, что в их жилах течет только ирландская кровь, но главный герой — наполовину норманн, и почему же он тогда выбрал О'Нилов? Потому что они из Ольстера; может быть, это и есть причина, почему бог не проклял Ольстер много лет назад. Он отметает всякую мысль о том, что в жилах О'Доннелов может течь хотя бы одна капля другой крови. Их клан, как, впрочем и другие ирландские кланы, он называет аборигенами. Ты говорил, что он наполовину Д'Арси, кажется?[18] У меня начинают появляться подозрения по поводу всего, что связано с кельтами. Я ожидаю, что за каждым прямым потомком Костованов и О'Брайенов скрывается Фитцпаул или Фитцджеральд[19]. Хорошо — я ничего не имею против древних ирландско-норманнских кланов. Но я бы хотел, чтобы к коренным ирландцам относились справедливо. Ни одна нация не является совершенной. Все люди — мерзавцы, в большей или меньшей степени; у каждого народа есть свои преступники и свои святые. Но какое мне до этого дело? Что мне Ирландия со всеми ее несчастьями или блистательными победами — если бы я вернулся туда, я был бы чужаком в чужой стране, у меня не было бы ни перед кем никаких обязательств. Что мне Ольстер или Коннот? Ха! Мои предки не очень-то расстроились, когда покинули Ирландию — я имею в виду тех, которых не изгнали из страны за подстрекательство к мятежу. Поэтому судьба Ирландии меня не очень занимает. Америка, в которой перемешались всевозможные нации, в шутку дала мне английское имя, хотя в моих жилах бежит лишь малая толика английской крови и чуть больше шотландской — на самом деле я, слава Богу, выходец из южной Ирландии, и «Воды Война»[20] заставляют мое сердце биться быстрее В «Лирике»[21] на следующей неделе будет идти «Красный танец». Если предоставится такая возможность, мне бы хотелось сходить на него. С тех пор, как я здесь, я видел один чертовски хороший фильм — «Удар молнии». Джордж Бэнкрофт играл потрясающе. Фильм был как раз из тех, что мне нравятся — в нем была грубость, свирепость, жестокость — в общем, все, что свойственно тиграм. А все это пение, танцы и прочая чушь наводит на меня жуткую тоску. «Песня Пустыни» — ха! Извините, но меня сейчас стошнит. Единственный момент, который хоть чего-то стоил — это комедийная сценка Джонни Артура и Луизы Фазенда. «Королева ночных заведений» — еще лучше! Вспоминаю все последние нашумевшие фильмы, что я смотрел: «Поющий глупец», «Ирландская роза Эйби» — да зачем, черт возьми, перечислять. Повторяющиеся мелодии и несколько жалких водевильных актеришек, проделывающих свои пируэты на сцене. Дайте мне настоящих киноактеров — хотя единственное, чем могла похвастаться «Ирландская роза», так это хорошим составом исполнителей. Но Боже мой, ведь мир кино кишит бездарными актерами… Я могу прямо сейчас перечислить все звуковые фильмы, которые мне действительно понравились: «Удар молнии», «В Аризоне», «Письмо», «Террор». Меньше мне понравилась «Война гонгов». Я получил большое удовольствие от «Железной маски» и «Плавучего театра». Что же касается остальных — ха-ха! Стоп — я забыл о самом лучшем: «Душой и сердцем в Дикси». Слюнявые, тощие, приподнимающиеся на цыпочки, срывающиеся на писк в попытке изобразить сопрано пустоголовые девчонки, которые пытаются казаться очаровательными, распевающие на разные лады одни и те же унылые повторяющиеся мелодии: бр-р-р, какой ужас! Дайте мне жестокий, грубый сюжет, мгновенную смену событий и нескольких прожженных, заросших парней: Джорджа Бэнкрофта, Мэттью Бетца, Лайонела Бэрримора, Вика Мак Лаглена, который однажды дрался с Джеком Джонсоном, Лу Вольхайма, Боба Армстронга, Билла Бойда, Эрнеста Торренса, Эда Лоуи, Уорнера Бакстера, Тома Кеннеди, Тома О'Брайена, Карла Дэйна, Блю Вашингтона, Фреда Колера. А если им нужна главная героиня, то возьмите на ее место какую-нибудь видавшую виды девицу с бесстрастным, ничего не выражающим лицом и крепкими кулаками, которая не падает духом и сможет постоять за себя: Эвелин Брент, Фэй Рэй, Лилиан Ташмэн, Флоренс Видор, Луизу Брок, Бакланову, Лилу Дамита — можно перечислять до бесконечности! Когда эта блондинка француженка с ураганным темпераментом начинает действовать, все остальное отходит на задний план. Пришло время задраить люки, взять риф и приготовиться рубить мачты, если в этом возникнет необходимость. Я однажды видел такую женщину — но только однажды. «Мост в Сан-Луисе». Скажу тебе по секрету, именно из-за нее обрушился этот мост. Ты меня понимаешь. Да! Она перешла через него и подожгла эти чертовы подпорки. День или два назад ко мне приезжали старые приятели из Кросс Плэйнс. Намечалась ярмарка, и мы решили сходить туда. Ладно, я наговорил уже достаточно всякой чепухи. Ответь, когда сможешь. Твой Р. Г. * * * Тевису Клайду Смиту, декабрь 1929 года Итак, вот я вернулся на свое старое место и снова работаю; по крайней мере, пытаюсь. Не знаю, получится ли у меня написать хоть что-нибудь стоящее. Я получил рождественскую открытку от Фарнсуорта. Как всегда, я не отправляю ни одной, а получаю их десятками. Возможно, в следующем году я отправлю три-четыре сотни. Мне не приходит на ум ничего такого интересного, о чем можно было поведать. Я даже не знаю, зачем пишу это письмо, наверное, для того, чтобы ты прислал мне на него ответ. Не знаю, когда мне снова удастся приехать в Браунвуд. Это, вероятно, будет не скоро. Но я жду, что вы ко мне приедете. Хорошо бы вам приехать на мой день рождения. О черт, зачем заставлять мозг думать о чем-нибудь, когда писать совершенно не о чем? Отвечай. Поскорее. Ты ведь ответишь? Фир Дан (На языке галлов это означает «смуглокожий человек». Как только смогу, посмотрю, смогу ли я перевести твое прозвище и Труэтта на гаэльский). Отвечай сразу же, как получишь письмо. Твой Р. Г. * * * Тевису Клайду Смиту, январь 1930 года Огромное спасибо за то, что написал Фарнсуорту. Твое произведение появилось в последнем выпуске «Eyrie» за этот месяц. Мне оно безусловно нравится. В этом же номере появилось и мое незаконнорожденное детище. Я хочу сказать, что не знал, что его опубликуют в этом месяце, потому что никто не прислал предварительных экземпляров. Я хотел бы, чтобы ты прочел его, если, конечно, не возражаешь. Ни один журнал, кроме «Сверхъестественных историй» не стал бы публиковать такой рассказ — я знаю, что говорю, ведь я отсылал его почти в каждое издание. Тебе удалось продать еще что-нибудь? Кстати — не мог бы ты дать мне адрес журнала «Десять рассказов»? У меня есть кое-какие вещи, которые я хотел бы напечатать, и в моей коллекции еще не было писем с сообщением, что рукопись отвергнута. От «Десяти рассказов» — пробел, который стоит немедленно восполнить. Ты прав насчет жизни, судьбы и всего прочего. Как ты сказал, мы можем сами выбрать путь, по которому пойдем, но все равно будем похожи на человека, который выбрал дорогу, чтобы та привела его к виселице. «Скрижали» наконец-то вернул мне мои стихотворения. Скатто очень удивил меня. Я ожидал праведного гнева, чуть ли не анафемы, уничтожающей критики и язвительных замечаний о том, что в моих душевных излияниях напрочь отсутствуют какие-либо достоинства, но он написал вот что: «Твои стихотворения великолепны во многих отношениях, но им не хватает ритма». Как тебе это? И он прислал мне красочную брошюру, озаглавленную «Ритмические и обычные ударения», с объяснениями для начинающих. Ха-ха-ха! Ну и жалкий же он тип! Но кое-что я все-таки из этого извлек — меня достаточно критиковали и раньше, но никто и никогда не. говорил мне, будто бы моим стихам не хватает ритма. Ах, я знаю причину этого — даже две: ритмическое построение некоторых стихов показалось этому типу слишком сложным и запутанным, ведь ему, кажется, медведь на ухо наступил. А остальные оказались просто ему не по зубам, но у него, разумеется, не хватило духу признаться в этом. Все равно он не смог бы опубликовать их, потому что они не согласуются с тематикой журнала. Это было бы, как если бы волка пустили в стадо овец. Почти все старые девы, любительницы изящных искусств — ха-ха! — расцветающие сладкоголосые певички и сентиментальные рифмоплеты, размазывающие слезы с сахаром по страницам своих юношеских опусов, подскочили бы от ужаса, натолкнувшись на тех змей, что свернулись в кольца между страницами моих книг. Я не собираюсь наделять свои произведения каким-то особенным могуществом — наоборот, они очень сдержанные и спокойные. Но ты ведь знаешь, до чего чувствительно большинство людей. Он попросил меня прислать ему еще несколько стихотворений, в которых есть ритм! Ха-ха-ха! Но я уже вырос из подобных вещей. Единственное, о чем я жалею, — о деньгах, которые потратил на эту подписку. Такой журнал хорош для дилетантов — даже чертовски хорош, в определенной степени, но работая в нем вряд ли удастся достигнуть особых высот. Но он вполне сойдет для начинающих, которые ни разу еще не видели свои произведения напечатанными, или для дилетантов, которые никогда не смогут написать что-либо стоящее. Но он плох вот в чем — как, впрочем, и большинство этих журналов, — он с большой долей вероятности может сузить кругозор юного рифмоплета, но, черт возьми, если начинающий поэт позволяет лепить из себя черт знает что, значит, он никудышный человек. Я хочу сохранить письмо Скатто, меня оно очень повеселило. Я получил первую из многочисленных отклоненных рукописей. Похоже, что мне так и не удастся ничего продать. Получил письмо от «Дома фэнтези». Я написал о «Железном человеке». В редакции мне сказали, что рассказ никто не видел, но они попытаются найти его. Я сказал, что перепишу его еще раз и отправлю, если им так и не удастся его найти. Надеюсь, что его все же найдут, и примут. Не понимаю, как письмо с четко указанным на нем адресом могло затеряться на почте. Мне также сказали — в ответ на мое замечание, что я работаю над продолжением истории о Стиве Костигане — «мы очень рады услышать, что Стив Костиган намерен снова появиться на страницах „Борцовских рассказов“. Мы здесь все за него». А следующие семнадцать рассказов мне вернут. Я не собираюсь обрушивать на головы редакторов проклятья, как когда-то. Я пишу хороший рассказ, они приходят от него в восторг, а в следующий раз я настолько отклоняюсь от принятых стандартов — неважно, в чем именно, — что они разочаровываются во мне и забывают про меня совсем. Ну что же… В любом случае приезжай сюда 18-го или в любое другое время. И отвечай поскорее. Фир Дан * * * Хэролду Прису, февраль 1930 года Ты ведь сейчас в Канзасе, верно? Представляю, что ты чувствуешь. Я никогда не был в Канзасе и не хочу там оказаться. По мне, это самая мерзкая из всех задворок преисподней. Но такова жизнь.