– Уже, – кивнул гориллоподобный. – Помилование вступило в силу час назад. – П-помилование? – Тошнота подкатила к горлу с новой силой. Что, чёрт возьми, происходит? – Да, – буркнул охранник, снял с пояса наручники и шагнул к нему. – Уж не знаю, кто за вас вступился, но казнь заменили каторгой. Пожизненной каторгой. Глава двадцать четвёртая Поезд мчался сквозь пустошь. Нырял в бесконечно длинные, тёмные тоннели, взлетал на исполинские мосты, взбирался в гору, падал вниз, гудел, пыхтел и чухал. За окном мелькали выжженные радиацией равнины, обугленные рощи, иссохшие реки, озёра, полные ядовитой воды, и города, от былого величия которых остался лишь пепел. Призраки прошлого. Эхо войны. Война... Великая война, прозванная Последней... Она родилась из бесчисленных локальных конфликтов, как бушующее пламя рождается из мириада искр. Клубок противоречий превратился в лавину ненависти, и уже было не разобрать, кто прав, кто виноват. Версий хватало. В Образовательном Центре рассказывали про всесильных лидеров могучих сверхдержав, одержимых идеей мирового господства. В Библиотеке Ким читал о религиозных фанатиках, объявивших священную войну неверным. Это точка зрения, к слову, имела особый вес – именно из-за неё все известные человечеству конфессии находились теперь под строжайшим запретом. Мага же, понизив голос и округлив глаза, рассказывал о сетевом заговоре и загадочных призраках, обитающих в Интернете... Как всё было на самом деле – неизвестно. Да и вряд ли теперь кто-то узнает правду: вся более-менее достоверная информация хранилась на электронных носителях (верх легкомыслия!), которые приказали долго жить после высокочастотных цунами. Да разве и важно, с чего всё началось? Главное – чтобы не повторилось. Поэтому и назвали войну "Последней". Поэтому и нет сейчас государств, которые могли бы бороться за зоны влияния, нет религий, сбивающих с толку честный трудовой народ, нет Интернета, нет женщин... Женщин... Давным-давно, в юности, Ларго читал о войне, которая началась из-за женщины. Кажется, её звали Елена... Ослеплённые страстью мужчины не поделили красавицу, и началась война... Мы уничтожаем себя сами, - мрачно думал Ларго, любуясь красотами искалеченного мира. Мира, в котором нет больше весны, лета и зимы. Только осень. Вечный ноябрь... Мы уничтожаем себя сами. Своими руками. За окном мелькнули очередные развалины, и Ларго уткнулся лбом в стекло. Его мутило. Мутило немилосердно и жестоко. За сорок часов пути он блевал дюжину раз и дважды терял сознание. А ещё он тосковал по старому доброму другу – блокноту. Растрёпанному, обгоревшему, но такому родному, что без него ощущал себя сиротой. Блокнот отобрали ещё в резиденции Лопеса, но Ким помнил каждое записанное на пожелтевших листах слово, каждую букву, закорючку, зарисовку, пометку... Каждое имя и каждый вопрос. Самое обидное, что именно блокнот стал главным свидетелем против своего хозяина: Рион Штерн перевернул с ног на голову фразу за фразой и использовал так, как ему требовалось. Ларго закрыл глаза. – Опять накрывает? – Скрипучий голос принадлежал долговязому патлатому типу по прозвищу Хома. Младший санитар Центральной больницы, Хома нашёл выгодный приработок: торговал веществами особого назначения, за что получил двенадцать лет с полной конфискацией. Мелкий наркодилер оказался на редкость заботливой нянькой. Если бы не он, Ким откинулся бы ещё до прибытия на Рудник. – Они вкатили тебе слоновую дозу подавителя агрессии. Откисать придётся месяц, а то и дольше. Дело говорю. Ларго тяжело вздохнул и прислушался к стуку колёс. Чух-чух чух-чух… Чух-чух чух-чух… Откисать месяц… Месяц слабости и убогой беспомощности среди матёрых уркаганов. Лучше не придумаешь... Я уничтожил себя сам. Своими руками, – мрачно подумал он и снова прилип к окну. – А может…того? Уравновесим? Кол колом, всё такое. Дело говорю! – Хома лукаво подмигнул. Он предлагал закинуться с завидной регулярность. Ким мотнул головой. Хватит с него наркоты. Двухголовое чудовище с пастью на пузе до сих пор снилось в кошмарах. – Охота тебе дурь на него переводить? – Здоровенный бугай толкнул Хому мощным плечом. Ларго не помнил имени великана. Да и к чему? Скоро у всех них будут новые имена: цифры, выжженные лазером на запястьях. – Замолкни, – отмахнулся Хома. – Не видишь? Человеку плохо. – Он не человек. Он – легавый, – буркнул здоровяк и подкрепил слова смачным плевком. Легавый… С таким ярлыком на каторге долго не прожить. Ким скрипнул зубами и отвернулся. Бугай, до хруста сжав пудовые кулаки, сверлил его тяжёлым взглядом исподлобья. Хома засунул под язык крошечную пилюлю и блаженно закатил глаза. Страшно представить, где он прятал наркотик всё это время. На верхней полке жалобно поскуливал ещё один арестант: молодой парень не старше Маги. В начале пути бедолага уткнулся носом в стену и ни разу ни с кем не заговорил. Только плакал. В соседнем отсеке кто-то громогласно проклинал судьбу, а поезд летел на Восток, не оставляя надежды на спасение. *** Осужденные вместе с конвоирами занимали только два вагона: уровень преступности в Агломерации с каждым годом становился всё ниже. Остальной состав, обшитый свинцовыми пластинами и покрытый отражающей эмалью, шёл порожняком. На Руднике ждал ценный груз – тонны релидия. Горы твёрдой, как алмаз, маслянисто-чёрной субстанции. Добывая эту ценную породу, ежедневно погибали сотни заключённых. Ларго плохо разбирался в химии, но слышал, что этот сверхметалл по тепловыделяющей способности многократно превосходил все известные энергоносители, включая уран. Релидий открыли после войны. Существовал ли он до неё в недрах планеты, или образовался в результате термоядерных взрывов, массированного зета-излучения и бесконечных высокочастотных цунами, Ким не знал, но помнил: релидий – смертельно опасен. Не важно, какой у каторжника срок: радиация сведёт в могилу любого. Многие не протянут и года. С Рудника не вернётся никто... Лучше б меня повесили, – вздохнул Ларго. – Это куда гуманнее. Он устроился поудобнее, прижимаясь к костлявому боку Хомы. Дилер не возражал: наркотик унёс его в неведомую даль, где нет боли, страха и усталости. Бывший санитар улыбался странной улыбкой и пялился в одну точку остекленелыми глазами. Сидевший напротив бугай уснул, привалившись к стене. Руки его так и остались зажатыми в кулаки. Цепь, соединявшая запястья, натянулась. С верхней полки раздался всхлип, другой. Потом свесилась взлохмаченная белобрысая голова. На какое-то мгновение Ларго померещилось, будто Альбер Ней восстал из мёртвых. Но нет. Другой человек, хотя и похож до изумления. Ещё одно наказание… Парень громко шмыгнул носом. Губы его дрожали. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но так и не решился. Жалко его, подумал Ларго. Совсем ведь ребёнок. – Эй, – шепнул он. – Пить хочешь? Мальчишка кивнул, и жёлтые пряди упали на глаза. Такие же синие, как у Альбера Нея... Ким протянул бутылку, и молодой арестант присосался к горлышку. Пил он жадно: вода пролилась и потекла по подбородку. Ларго мрачно усмехнулся: если его сведёт в могилу статус легавого, то мальчишку погубит смазливая морда. – Спасибо, – чуть слышно вымолвил юнец и снова шмыгнул носом. Ким ответил кивком. – Я – Лео, – представился белобрысый и почему-то покраснел. – А вы… Вы тот самый знаменитый детектив? Ларго сморщился. Какой он теперь к чёртовой матери детектив? – Зови меня Ким. – Хорошо…Ким… – Лео покраснел ещё сильней. – Я… Я не верю в ту грязь о вас. Ни слову не верю. Ларго хмыкнул, но от комментариев воздержался. Хотелось курить, а не беседовать. – Меня тоже подставили! – шёпотом выпалил парень, и глаза его заблестели. – Я тоже невиновен. Как и вы! Вне всякого сомнения, – угрюмо подумал Ким и отвернулся. За окном как раз пролетала очередная выжженная радиацией равнина – смотри не хочу. – Таким как мы надо держаться вместе! – В синем взгляде мелькнула надежда. Трепетная и робкая, как солнечный зайчик промозглым утром, и стало не по себе. Неуютно как-то. Мерзостно. Он что, в друзья набивается? Разумно. Мальчишку отымеют в первую же ночь... если никто не вступится. Хреновый из меня защитник, – мрачно ухмыльнулся Ларго, вспоминая Магу и Альбера Нея. Я никого не могу спасти. Никого. Прости, парень… – подумал Ким и сжал кулак до хруста в костяшках. Поезд, басовито гуднув, нырнул в тоннель, и серый свет сменился непроглядным мраком, будто глаза полопались от высокочастотных волн. Так даже лучше: лица не разглядеть...