– Я этого не хотел, – сказал мужчина несколько секунд спустя, заботливо склоняясь над открывшим глаза Филлипсо. Протянул руку, словно желая помочь ему встать. Тот мгновенно вскочил на ноги и отпрянул, только потом вспомнив, что мужчина не может его коснуться. Филлипсо скорчился в углу, выпучив глаза и хватая ртом воздух, а мужчина с сожалением покачал головой. – Мне действительно жаль, Филлипсо. – С чего бы? – выдохнул Филлипсо. Мужчина впервые проявил замешательство. Он смущенно посмотрел сначала на один глаз Филлипсо, потом на другой и поскреб голову. – Я забыл про это, – задумчиво сказал он. – Разумеется, это важно. Ярлыки. – Сфокусировав взгляд на Филлипсо, мужчина продолжил: – У нас есть название для вашего вида, которое приблизительно переводится как «Ярлычники». Не обижайтесь. Это классификация, как «двуногие» или «всеядные». Она означает сознание, которое не способно осмыслить то, что не может выразить словами. – Кто вы? – Ах да, прошу прощения. Зовите меня… м-м, зовите меня Хурензон[7]. Ведь вы должны как-то меня называть, хотя это не имеет значения. Полагаю, именно так вы меня назовете, когда узнаете, зачем я здесь. – Я не понимаю, о чем вы говорите. – Так давайте все обсудим, чтобы вы поняли. – Ч-что обсудим? – Мне ведь не нужно вновь показывать вам корабль? – Пожалуйста, не надо, – попросил Филлипсо. – Послушайте, – мягко сказал Хурензон, – поводов для страха нет, есть только повод для беседы. Пожалуйста, выпрямитесь и расслабьте мышцы. Так-то лучше. А теперь сядьте спокойно, и мы все обсудим. Ну вот и отлично! Трясущийся Филлипсо рухнул в кресло, а Хурензон устроился сбоку от него на шезлонге. Филлипсо с ужасом уставился на полудюймовый просвет между мужчиной и шезлонгом. Хурензон посмотрел вниз, пробормотал извинение и опустился на подушку. – Иногда я проявляю невнимательность, – пояснил он. – Приходится столько всего держать в голове одновременно. Сами знаете, стоит чем-то увлечься – и вот ты уже блуждаешь без светового искривления или отправляешься купаться, позабыв про гипнополе, как тот дурак в Лох-Нессе. – И вы действительно… инопланетянин? – О да, разумеется. Внеземной, внесолнечносистемный, внегалактический – и все такое. – Но вы не… то есть я не вижу… – Знаю, я не похож на инопланетянина. Но и на это я тоже не похож. – Мужчина обвел руками свой костюм. – Я бы мог продемонстрировать, как выгляжу на самом деле, но это неразумно. Мы пробовали. – Он печально покачал головой и повторил: – Неразумно. – Ч-чего вы хотите? – А. Наконец мы перешли к делу. Вы бы хотели рассказать миру обо мне – о нас? – Ну, я уже… – Я имею в виду, правду о нас. – Согласно имеющимся у меня доказательствам… – весьма пылко начал Филлипсо. И быстро остыл. Лицо Хурензона выражало безграничное терпение. Внезапно Филлипсо понял, что он может рвать, и метать, и приказывать, и объяснять до самого Михайлова дня, а это создание просто возьмет его измором. Он также понимал (хотя и не позволял себе в этом признаться), что чем больше будет говорить, тем скорее столкнется с противоречиями, причем с худшими из них – с цитатами из самого себя. Поэтому он быстренько дал задний ход и попробовал другой путь. – Хорошо, – смиренно произнес он. – Расскажите мне. – Ах… – Это был долгий вздох, полный глубочайшего удовлетворения. – Полагаю, я начну с того, что сообщу вам: сами того не ведая, вы привели в действие некие силы, которые могут оказать серьезное влияние на человечество, и последствия этого влияния будут ощущаться на протяжении сотен, даже тысяч лет. – Сотен, – выдохнул Филлипсо, и его глаза заблестели. – Даже тысяч. – Это не предположение, – сказал Хурензон, – это расчеты. А влияние, оказанное вами на вашу культурную матрицу… позвольте провести аналогию с вашей недавней историей. Цитата: «Часть идеи пришла в голову Лонгу, часть – Маккарти. Маккарти ничего не добился и проиграл со своей третьей партией, потому что нападал и уничтожал, но ничего не давал. Он апеллировал к ненависти, но не к жадности, не к личной выгоде и не к обогащению». Это из работ исправившегося убийцы, который теперь пишет обзоры для «Нью-Йорк хералд трибьюн». – И какое отношение это имеет ко мне? – Вы – Джозеф Маккарти[8] среди тех, кто пишет про летающие тарелки. Глаза Филлипсо засияли ярче. – Надо же, – выдохнул он. – И, – продолжил Хурензон, – его пример может пойти вам на пользу. Если бы… нет, достаточно цитат. Вижу, вы не понимаете моих намеков. Нужно выражаться точнее. Мы прилетели сюда много лет назад, чтобы изучить вашу занимательную маленькую цивилизацию. Она выглядит весьма многообещающей – настолько, что мы решили помочь вам. – Кому нужна ваша помощь? – Кому нужна помощь? – Хурензон надолго задумался, словно отправил курьера за словами и теперь ждал их прибытия. Наконец он продолжил: – Я был неправ. Точность не требуется. Детальные объяснения лишь покажутся банальными. Любой пересказ Десяти заповедей всегда кажется человеку банальным. Список проблем, в решении которых вам нужна помощь, неоднократно озвучивался. Вы прокляты испытывать неприятие, и ваше неприятие рождает злобу, а злоба рождает преступление, а преступление рождает вину – а вся ваша вина не приемлет невинность и уничтожает ее. На этом колесе вы катитесь по кривой дорожке, и единственная корзина, куда можно сбросить вашу вечную уязвимость, – это вечный страх, а потому все, что делает эту корзину больше, радует вас… Вы понимаете, о чем я говорю и почему я обсуждаю это с вами? Страх – ваш бизнес и ваш товар. Вы жируете на нем. Человечество дрожит на краю неизведанного, и на этом неизведанном вы плодите страх. Этот страх – что нектар; он нескончаем. Смерть из космоса… И всякий раз, стоит огню знания вспыхнуть немного ярче и отогнать тени, вы тут как тут, кричите, что владения темноты только выросли… Вы что-то хотели сказать? – Я не жирую, – заявил Филлипсо. – Вы вообще меня слышите? – выдохнул рыжеватый мужчина. – Здесь ли я? – Вы же сами сказали, что нет, – невинно откликнулся Филлипсо. Хурензон закрыл глаза и с бесконечным терпением произнес: – Послушайте меня, Филлипсо, потому что, боюсь, это наша первая и последняя беседа. Нравится вам это или нет – и вам нравится, а нам нет, – вы превратились в центральную информационную службу по Неопознанным летающим объектам. Вы добились этого ложью и страхом, однако сейчас это не имеет значения. Главное, что вы это сделали. Из всех государств на Земле эффективно сотрудничать мы можем только с вашим. Прочие так называемые сверхдержавы конституционно мстительны, или слабы, или истощены, или первое, второе и третье. Среди всех людей в этом государстве, с которым мы можем сотрудничать – в правительстве, или крупных учреждениях, или церквях, – мы не нашли никого, кто смог бы справиться с безумием и глупостью вашего предприятия. Поэтому мы вынуждены иметь дело с вами. – Надо же, – сказал Филлипсо. – Ваши люди прислушиваются к вам. Больше людей, чем вы думаете, прислушивается к вашим людям – зачастую сами того не понимая. У вас есть что-то для каждого землянина, кто чувствует себя ничтожным, напуганным и виноватым. Вы говорите, что у них есть основания бояться, и это дает им повод для гордости. Вы говорите, что человеческий разум не в силах постигнуть противостоящую им мощь, и они утешаются своим невежеством. Вы говорите, что враг непобедим, и они в ужасе сбиваются кучками единомышленников. И в то же время вы остаетесь в стороне, заявляя, что только вам под силу их защитить. – Что ж, – ответил Филлипсо, – раз вам приходится иметь дело со мной, значит, так оно и есть. – Это не так, – холодно возразил Хурензон. – Защита подразумевает нападение. Которого не было. Мы пришли помочь вам. – Освободить нас, – уточнил Филлипсо. – Да. Нет! – Хурензон впервые проявил раздражение. – Не нужно загонять меня в ваши лживые хитроумные силки, Филлипсо! Под освобождением я подразумеваю избавление, а вы – то, что русские сделали с чехами. – Ну хорошо, – осторожно сказал Филлипсо. – Вы хотите нас избавить. От чего? – От войн. Болезней. Нищеты. Уязвимости. – Да, звучит банально, – ответил Филлипсо. – Вы мне не верите. – Я пока об этом не задумывался, – честно сказал Филлипсо. – Может, вам под силу все это. Но чего вы хотите от меня? Хурензон вскинул руки. Филлипсо моргнул: в одной появился «Человек, который спас Землю», в другой – «Мы не сдадимся». Затем он понял, что настоящие книги, очевидно, находятся на корабле. Зародившийся было гнев немного угас; вернулось вялое удовольствие. – Вот этого, – ответил Хурензон. – Вы должны их отозвать. – Что значит – отозвать? – Не сразу. Вы ведь собираетесь написать новую книгу? Конечно, вам придется ее написать. Филлипсо не понравилось легчайшее ударение на «придется», но он промолчал. Хурензон продолжил: – Вы могли бы совершить новые открытия. Откровения, если хотите. Интерпретации. – Не мог бы. – У вас будет помощь всего мира. И из-за его пределов. – Да, но зачем? – Чтобы лишить вашу ложь яда. Чтобы нас не пристрелили на месте, когда мы покажем себя. – У вас нет защиты? – От пуль? Конечно, есть. Но не от того, что спускает курок. – Полагаете, я соглашусь? – Я же сказал! Никакой нищеты, уязвимости, преступлений… – Никакого Филлипсо. – О. Вас интересует, зачем это нужно лично вам? Неужели не понимаете? Вы поможете создать новый Эдем, где ваш вид будет процветать. Мир, где дети растут без страха, где люди смеются, работают, любят и преуспевают – и, впервые в вашей истории, понимают друг друга. Вы можете сделать это. Только вы. – Представляю себе, – язвительно ответил Филлипсо. – Весь мир – как зеленая лужайка, и я на ней отплясываю моррис. Я не смогу так жить.