Он встал и пошел к двери. – Не уходите сегодня ночью, пожалуйста. Уже темно, а дорогу вы не знаете. Увидимся утром. Когда утром он вернулся, дверь была открыта, кровать заправлена, а простыни, наволочки и полотенца аккуратно сложены на стуле. Девушка ушла. Он вышел во дворик и стал пристально разглядывать свой бонсай. Раннее солнышко задекорировало золотой глазурью плоскую макушку старого дерева, превратив корявые ветви в изящный рельеф, а грубую поверхность бурых трещин в бархат. Только спутник бонсай (хотя есть еще и владельцы, но они в меньшем почете) в полной мере понимает эту связь. К дереву отношение особенное, личное, потому что это живой организм, а живые организмы меняются, но меняются согласно их собственному желанию, по собственным правилам. Человек смотрит на дерево, в голове рождаются определенные идеи – здесь добавить, здесь продлить, – потом приступает к реализации. А дерево в свою очередь будет делать только то, что может, до последнего сопротивляясь любой попытке пойти против своей природы, или сделать что-то быстрее, чем нужно. Поэтому сформировать бонсай можно лишь путем компромисса и сотрудничества. Человек не может создать бонсай, как и дерево не может стать им самостоятельно. Обязательно нужны оба, и они должны понимать друг друга. Это долгий процесс. Человек помнит свой бонсай, каждую веточку, иголочку, угол каждого сучка, и за тысячу миль от своего дерева, лежа бессонной ночью, когда выдается минутка, он вспоминает ту или иную линию, думает о формировании, он строит свои планы. Проволокой, водой или светом, наклоняя ветки, высаживая сорняки, забирающие воду, или укрывая корни, человек объясняет дереву, чего он хочет. И если делает это хорошо и между ними рождается взаимопонимание, то дерево откликнется, послушается… до определенной степени. Ведь всегда есть место для гордости, для самостоятельных изменений: отлично, я сделаю, как ты хочешь, но сделаю по-своему. И дерево всегда готово все ясно и логично объяснить, часто (с улыбкой) давая человеку понять, что он мог бы эти изменения обойти, если бы лучше дерево понимал. Это самая медленная скульптура в мире, и временами возникают сомнения, дереву ли придается форма или человеку… Так он стоял минут десять, наблюдая, как солнечные лучи золотят верхушку кроны, потом подошел к резному деревянному сундуку и вытащил приличный кусок старой парусины. Отворив окно в атриуме, он укрыл тканью часть корней и земли, другую же предоставил ветру и влаге. Нужно время: месяц или два. Потом, возможно, нужный отросток уловит намек, и неравномерное поступление влаги через слой камбия убедит его продолжить свой путь не вверх, а в сторону. Может, и нет. Тогда потребуются более жесткие меры, придется связывать, обматывать проволокой. Возможно, дерево все-таки захочет расти вверх и будет вести себя столь убедительно, что склонит человека к полноценному и оправдывающему себя диалогу. – Доброе утро. – Ох ты ж, черт возьми! – гаркнул он. – Я из-за вас язык прикусил. Думал, вы ушли. – Ушла. – Она присела в тенек, спиной к стене, лицом к атриуму. – Но задержалась, хотела немного побыть с этим деревом. – И что? – Я много думала. – О чем? – О вас. – И сейчас? – Послушайте, – твердо сказала она. – Я не пойду ничего проверять по врачам. Не хотела уходить, не объяснив этого вам, не убедившись, что вы поверили. – Давайте зайдем внутрь и поищем какой-нибудь еды. Она глупо захихикала. – Не получится. Ноги затекли. Он, не раздумывая, подхватил ее на руки и понес. – Вы мне верите? – спросила она, обвив руками плечи, глядя ему в лицо. Он молча дошел до деревянного сундука, остановился и посмотрел ей в глаза. – Верю. Не знаю, почему вы приняли такое решение, но очень хочу вам верить. Он посадил ее на ящик и сделал шаг назад. – Акт веры, вы сами говорили, – она была очень серьезна. – Нужно испытать его хоть раз в жизни, чтобы больше не повторять таких ужасных слов. Она с опаской переминалась с ноги на ногу на плиточном полу. – Ой! Все онемело, теперь покалывает, – ее лицо исказила болезненная гримаса. – Похоже, вы долго думали. – Долго. Хотите подробности? – Естественно. – Вы сердиты, напуганы. Ему, похоже, стало приятно. – Ну, так откройте мне глаза! – Нет, – тихо произнесла она. – Лучше вы. Я серьезно. Почему вы такой сердитый? – Неправда. – Почему вы такой сердитый? – Говорю вам, я не сердитый. Хотя, – добродушно добавил он, – вы меня и доводите. – Ну так почему? Он долго ее разглядывал, во всяком случае, ей так показалось. – Вы правда хотите узнать? Она кивнула. – Откуда, по-вашему, все это взялось: дом, земля, оборудование? – обвел рукой он свое имущество. Она молчала. – Система выхлопа двигателя, – признался он с уже знакомой хрипотцой. – Способ выведения выхлопных газов из двигателей внутреннего сгорания с помощью вращения. Несгоревшие частицы оседают в выхлопной трубе на стекловолокнистом вкладыше, который просто вытаскиваешь и меняешь на новый, раз в пару тысяч миль. Остатки выхлопов воспламеняются свечами зажигания, что горит, сгорает, а из-за высокой температуры предварительно прогревается двигатель. Остатки, вращаясь, снова попадают в фильтр. То, что в конечном итоге выходит на улицу, по современным стандартам, по крайней мере, экологично. А учитывая прогрев, двигатель на деле и служит дольше. – Так вы заработали кучу денег. – Кучу денег, – повторил он. – Но не потому, что мое изобретение стали использовать на благо окружающей среде. Автомобильная компания приобрела документацию, заплатила деньги, и… похоронила все в сейфе. Новшество им не по вкусу: пришлось бы тратиться на установку оборудования в новых машинах. А их дружкам, что занимаются очисткой топлива, не нравится, когда двигатель работает хоть на сырой нефти. Понятно, тогда я еще плохо соображал, но больше такой ошибки не повторю. Да, я сержусь. Как сердился, когда на нефтяном танкере меня, еще юнца, послали отмывать переборку стружкой хозяйственного мыла и тряпками. Я спустился на берег и купил моющее средство, которое оказалось лучше, действовало быстрее и стоило дешевле. Но когда показал его лоцману, то получил кулаком в челюсть: нечего выпендриваться. Правда, в тот момент он был навеселе. Но самое ужасное началось, когда команда, старые морские волки, ополчилась против меня, окрестив «каждой бочке затычка». Хуже и быть не могло. Я все не понимал, почему люди так противятся переменам к лучшему. – С подобными трудностями я сталкивался всю жизнь. Сам не перестаю задаваться вопросами: «Почему здесь устроено именно так, а не иначе?», «Можно ли сделать наоборот, вот так и эдак?». Всегда нужно задавать следующий вопрос, не важно, речь идет о вещи или о ситуации. Нельзя сдаваться, даже если вам нравится ответ, потому что будет и следующий. А мы живем в мире, где люди не хотят задавать следующий вопрос! – Я получил сполна за вещи, которыми люди не будут пользоваться. И признаю, сам виноват, что все время бешусь, просто не могу прекратить задавать вопросы и находить на них ответы. В этой лаборатории полдюжины стоящих открытий, их никто никогда не увидит, а еще полсотни – в моей голове. Но что можно сделать в мире, в котором люди лучше поубивают друг друга в пустыне, хотя им показали, что ее можно превратить в зеленый цветник? В котором люди гордятся тем, что вливают миллиарды в развитие новых нефтяных месторождений, хотя им неустанно доказывают, что ископаемое горючее нас всех погубит. Да, я сержусь. А разве повод не веский? Она ждала, пока его голос эхом облетел дворик и устремился вверх, помолчала еще чуть-чуть, чтобы он понял, что не один, не безумен, несмотря на свою ярость. Он понял и застенчиво улыбнулся. – А может быть, вы задаете следующий вопрос, когда нужно задать нужный? – спросила она. – Знаю, люди, которые живут по старым поговоркам, пытаются не думать своей головой, но есть одна, к которой все же стоит прислушаться. Если задать вопрос правильно, то ответ получишь сразу. Понимаете, если вы положили руку на горячую плиту, спросите себя, как можно спасти руку, не обжечься? Согласны, что ответ лежит на поверхности? Если мир упорно отвергает то, что вы хотите ему предложить, можно поинтересоваться почему и найти ответ. – Ответ очевиден, – отрезал он. – Люди – глупы. – Вы ведь понимаете, что это не ответ, – сказала она. – А какой ответ? – Этого я сказать не могу! Но когда речь идет о людях, я знаю, что то, как ты делаешь, намного важнее того, что ты делаешь. С деревом вы ведь уже решили, как добиться нужного результата? – Черт возьми! – Люди тоже живые, растущие существа. Я не знаю и сотой доли того, что знаете вы о бонсай, но понимаю, что изначально вы берете не самое здоровое и прямое дерево. Самые красивые экземпляры получаются из хилых и кособоких. Когда приступите к формированию человечества, не забывайте об этом. – Даже не знаю, то ли рассмеяться вам прямо в лицо, то ли двинуть! – Я лучше пойду. Она встала. И только сейчас он заметил, насколько она высока. – Да ладно. Вы же понимаете, это всего лишь выражение. – Нет, я не испугалась. Но все-таки лучше пойду. – Боитесь задать следующий вопрос? – угадал он. – Ужасно. – Задавайте, не стесняйтесь. – Не буду. – Тогда я сделаю это сам. Вы сказали, что я сердит и напуган. И хотите знать, чего я боюсь. – Хочу. – Вас. Я до смерти боюсь вас. – Вы серьезно? – Почему-то вам не хочется лгать, – с трудом признался он. – Знаю, вы думаете, я в принципе боюсь близких отношений. Боюсь того, что нельзя разобрать отверткой, исследовать масс-спектроскопом или высчитать с помощью таблицы косинусов и тангенсов. И я не знаю, как с этим справиться.