Монтальватский цветочный горшок, расписанный яркими глазами, ртами и ушами, скакал по фургону с реквизитом, уворачиваясь от Кароля. Потом запрыгнул на перекладину под потолком, ставшим вдруг высотою в три метра, и, устроившись там в полной недосягаемости для ловца, насмешливо показал ему язык. – В чем дело? – сердито спросил Кароль. – Ну-ка иди сюда, сейчас же! – А не пойду, – сказал горшок. – Почему? – А не хочу. – Как это не хочешь? Домой пора! Тебя хозяева ждут… – Вот именно, – сказал горшок. – На фига мне сдались эти хозяева? Поставят на полку, и стой там до посинения!.. Нет уж, на свободе гораздо лучше. Веселее, во всяком случае. Гуляю в свое удовольствие из мира в мир… представь, за триста лет сколько я успел повидать! – Голосок его сделался вкрадчивым и мечтательным. – Я украшал собой прелестных женщин. Я был оружием в руках отважных мужчин. Я радовал детей и утешал стариков. Каких историй я только… – Ты убивал! – сурово оборвал его задушевный монолог Кароль. – Я не хотел, – сказал горшок прежним нахальным тоном. – Нет, ты дослушай… – Не желаю ничего слушать, – снова перебил Кароль. – У меня задание. – Фу, капитан, – поморщился горшок. – Чья бы корова мычала? Сам без воли жить не можешь, а меня, значит, без всякой жалости хочешь в тюрьму упрятать, причем пожизненно? – Что ты мелешь? – рассердился Кароль. – Какая тюрьма? Горшок – он и в Африке… – Сам ты горшок! Я живой, между прочим. И тоже, между прочим, чувства имею. Это сообщение заставило капитана озадачиться. – Правда? Кавалер Виллер не говорил… – Откуда ему знать-то? – усмехнулся горшок. – Разве что ты расскажешь. Так и передай моим – не хочу я домой. Не пойду. И тебе меня вовек не поймать, и им меня не найти! И с этими словами вожделенный артефакт растаял в золотистом тумане… * * * Двумя часами ранее молодой аркан Раскель, который предусмотрительно угостил своего напарника по конюшенным делам стаканчиком вина с сонным зельем, услышал долгожданный храп, донесшийся из свободного денника. И тут же принялся седлать, насвистывая, лучшего хозяйского жеребца – горячего двухлетку, серого в яблоках… всякий соблазнился бы! Подоспело, наконец, полнолуние – самое благоприятное время для того, чтобы выкрасть Налачи Бахт. Предварительно наслав дурманный сон на дежурного сторожа… да и на всю труппу разом – на всякий случай. Внезапный отъезд театра из Байема помешать планам Раскеля не мог. Какая разница, где фургоны будут стоять ночью – в Байеме, в Брете, в глухом лесу? Главное, что будут стоять, а две полные луны добавят силы и без того могучим древним заклинаниям. Способным усыпить даже и таинственных светлых – несостоявшихся покупателей Дурной Удачи. А только эти странные люди, чье присутствие близ жалкой кучки неудачников, именуемой «Божественным» театром, он чуял постоянно, и представляли собой какую-то опасность для соглядатая. Да еще пронырливый комик – по имени то ли Волчок, то ли Князь, не разберешь… – по-прежнему тревожил сердце молодого аркана, хотя причин для этого как будто не было. Раскель не раз успел прощупать мысли и намерения нового актера, и не раз убедился, что тот – самый обычный человек. Жулик, возможно, готовый спереть все, что на глаза попадется, но и только. Не охотник за Налачи Бахт, не соперник. Тревожиться смысла нет, и все-таки… Но ничего, ничего… сегодня он, наконец, распрощается с проклятым театром, надоевшим ему до полусмерти, и вернется домой. Жаль, краденого жеребца придется бросить – с собою сквозь быстрый ход, да еще через несколько миров, этакую здоровенную животину не протащишь. Но пусть это будет его, Раскеля, последним несчастьем, как говаривала двадцать лет назад бабушка, смазывая целебным отваром синяки и ссадины внука… Продолжая насвистывать, он вывел серого из конюшни, огляделся – никого, вскочил в седло. И вскоре уже несся галопом по дороге среди полей, стремительно приближаясь к синей лесной гряде на горизонте, наслаждаясь скоростью и бьющим в лицо ветром, вдыхая всей грудью воздух, напоенный ароматами жаркого лета, радуясь силе и ловкости своего молодого тела. Доскакав до опушки, он успокоил разгоряченного коня и пустил его неспешным шагом. Нагонять театр и лишний раз глаза мозолить светлым не следовало. Пусть думают, что он замешкался в Байеме, а то и вовсе отстал. Авось, утратят бдительность, и легче будет застать их ночной вылазкой врасплох. * * * В том, что произошло далее, Папаша Муниц мог винить только самого себя, поскольку ехал во главе каравана. Ну еще и черта, конечно, – по каковой причине окрестные чащобы все-таки огласились проклятьями антрепренера и сотрясались ими довольно долго. Капитан Хиббит, разбуженный криком «Тпру!», обнаружил, что его многоопытная упряжка уже остановилась сама, не дожидаясь указаний кучера, и что все остальные фургоны тоже стоят – на узком лесном проселке. А вокруг – ни малейших признаков городишки Брета или хоть какого-нибудь человеческого жилья. Наскоро протерев глаза, Кароль соскочил с облучка и отправился выяснять, в чем дело. Дракон бушевал. Какого дьявола, не мог он сбиться с дороги, по которой ездит вот уже двадцать лет!.. Это козни лешего, происки адских сил или… или чертовы клячи выжили из ума!.. Высыпавшие из фургонов актеры столпились на обочине. От Титура Полдня Кароль узнал, что положенные четыре часа пути уже минули, а Брета все не видать, и появляться он, похоже, не собирается. Старик, должно быть, задремал и проворонил развилку. Спохватился вот только сейчас… Задремал? Проворонил? Всякое, конечно, бывает… Капитан окинул деланно равнодушным взглядом окрестности. Вроде бы ничего подозрительного. Тишина, покой. Солнце стояло еще высоко, мирно распевали птицы. Кроны деревьев стыли в сонном оцепенении – ветер спал. Жара сменилась тяжелой, липкой духотой, предвестием грозы. Ни следа разбойников и прочих лихих людей, ничего похожего на засаду, которую мог бы устроить черный гений… Муниц, накричавшись вдоволь, выдернул из своего баула карту Нибурского королевства, едва не разорвав ее при этом, и, сосредоточенно сопя, принялся водить по ней толстым пальцем. Актеры вокруг терпеливо переминались с ноги на ногу. С видом – у всех до единого – заспанным, равнодушным и нисколько не подозрительным. – Вот, – сварливо сказал Дракон, тыча в какую-то точку. – Мы потеряли, считай, четыре часа, чтоб мне сдохнуть! Развилка тут всего одна, аккурат на полпути к Брету, и это, стало быть, у нас дорога на Овру, в Богом забытую дыру с тремя десятками душ, где нам совершенно нечего делать! – Позвольте взглянуть, – попросил «злодей» Ворон. Старик отшвырнул карту, не заботясь о том, поймает ее актер или нет. – Черт возьми, тут и развернуться-то негде! По обеим сторонам дороги, узкой настолько, что фургоны на ней едва помещались, стеной стоял высокий густой кустарник, усеянный ягодами. – Проедем еще немного вперед, – вяло предложил герой-любовник, Беригон Ветер. – Найдем поляну пошире, там и развернемся… – Этак мы будем в Брете только в шесть! – сообразил вдруг Муниц, после чего злобно зарычал: – И это в лучшем случае! Два часа обратно да два туда… все пропало!!! Ни афиши расклеить не успеть, ни сцену подготовить… да и кто пойдет на представление на ночь глядя?! Тут Ворон протянул ему карту с вопросом: – А стоит ли возвращаться? – и показал на другую точку. – Смотрите… из Брета мы собирались ехать в Тоссель, не так ли? Но туда можно и из Овры добраться – через Виринту, которая ничем не хуже Брета. Даже лучше! Антрепренер выхватил у него карту. – Ты предлагаешь в лесу ночевать?! Стемнеет раньше, чем мы до Овры доедем!.. – Он снова засопел. – Виринта… где это? А, вижу. Не бывал там ни разу. Далековато от приморского тракта… Лучше Брета, говоришь? Аглюс кивнул: – Городок побольше – и зрителей побольше. Что же до ночевки в лесу, так ничего страшного. Еда у нас с собой есть, без воды тоже не останемся – озера тут на каждом шагу. С утра по холодку и доедем. Остальные актеры дружно закивали и сказали радостным хором: – Мы согласны, – явно будучи не прочь устроить перерыв в череде бесконечных представлений. Папаша Муниц окинул свою оживившуюся труппу злобным взглядом, задумался. Потом безнадежно махнул рукой. – Ладно, поехали в Овру, – проворчал. – Не люблю возвращаться – примета плохая. Да и назад тут – никак… – Он, кряхтя, полез на козлы. – Хотя, чует мое сердце, лучше было бы вернуться! Сердце капитана Хиббита отчего-то чуяло то же самое. Ни с того ни с сего он оказался вдруг во власти самых дурных предчувствий, и от давешней расслабленности его не осталось и следа. Однако выступать с предложениями было поздно – Дракон уже принял решение. Да и все остальные так обрадовались возможности отдохнуть… Только Кобра хмурилась, но даже и она не смела слова поперек сказать мужу и господину. Кароль нехотя зашагал к своему фургону. Маленький караван снова тронулся в путь. И вскоре капитан, продолжая неведомо зачем настороженно поглядывать на заросли кустарника, вроде бы нашел объяснение своим дурным предчувствиям. Опасаться по большому счету ему было нечего. Включись наконец неведомый черный гений в игру всерьез, появись угроза для жизни – на этот случай в труппе присутствует монтальватец. Дело самого капитана – по-прежнему искать, не ища, чертов универсус. И только. Беспокоиться не о чем. Он вспомнил сон о свободолюбивом горшке, невольно усмехнулся. И снова посерьезнел. Предчувствия могли говорить лишь об одном. Универсус уведут. Красу и гордость квейтанской разведки оставят с носом. Чего допустить капитан не мог ни в коем случае – ни как профессионал, ни как просто человек, наделенный самолюбием. И если на Овринском проселке театр оказался неспроста… если это означало, что близится какая-то развязка, ему следовало с этой минуты быть настороже. Глядеть в оба. И никакого больше дуракаваляния.