Даже в то время считалось, что личность посла неприкосновенна. Поэтому действия афинян и спартанцев были расценены как предложение персов прийти и атаковать – если осмелятся, конечно. Спартанцы бросили послов в колодец, сообщив, что там есть и земля – на дне, и вода, то есть все, что им необходимо. Пока флот проходил канал через Афонский перешеек и корабли начинали скользить по сверкающей водной глади, защищенной священной горой, армия двигалась по суше. Ее путь был рассчитан так, чтобы выйти к морю у города Фермы, где впоследствии возникнет город Фессалоники. В заливе Фермы флот в конце концов встретился с армией. Теперь все было готово для наступления на Грецию. В соответствии с принятой стратегической политикой – сражаться на передовых рубежах, – чтобы не допустить врага на свою землю на севере, греки уже отправили спартанский и афинский контингент на прибрежную Темпейскую равнину. Афинские войска возглавлял лично Фемистокл, а спартанский военачальник стоял во главе войск Пелопоннеса. Решение удерживать прибрежную узкую Темпейскую равнину было разумным в теории, однако на практике оказалось невыполнимым. Местные фессалийцы жаждали договориться с персами, а южные греки, к своему большому разочарованию, обнаружили, что персы могут обойти Темпейскую равнину, двигаясь окольными путями, о которых они раньше не знали. Учитывая, что местные жители были готовы «продать» эти пути персам, и оставаться на территории, где население проявляло к ним открытую враждебность, было трудно, афиняне и спартанцы решили уйти. Они вернулись на свои корабли и поплыли на юг. Фемистокл, который, вероятно, не одобрял эту операцию, с радостью вернулся со своим новым флотом в Афины. А спартанцы были уверены, что исход кампании против персов должен решиться на земле. Зато Фемистоклу инстинкт моряка подсказывал, что огромную армию вторжения, для возвращения домой зависящую от своих кораблей, лучше всего разгромить, уничтожив ее флот. Когда персидская армия перешла в наступление, в Греции воцарилось уныние. Даже Дельфийский оракул (возможно, не оставшийся равнодушным к золоту персов) сообщил грекам, что их положение безнадежно. Из разных сохранившихся неутешительных ответов, данных городам, которые по желали узнать, что им делать, приведем два. Народ Дельф получил совет молиться ветрам. В другом совете, среди многих туманных фраз, было сказано, что в «божественном Саламине» будет уничтожено много людей («остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь»). Поскольку именно в Саламинском заливе Фемистокл и его люди планировали защищать свой город, эти слова не могли не вызвать страх. Учитывая, что Дельфийский оракул обращался к грекам, многие решили, что пророчество о гибели многих людей относится к греческому флоту. Фемистокл, однако, был оптимистом. Он не сомневался, что его трактовка пророчества верна: уничтожены будут не греки, а персы. Самым важным пунктом в позиции греков был залив Артемисий, названный так по маленькому храму богини Артемиды, стоявшему на мысе в северной части острова Эвбея. Этот остров, доказавший свою важность во время первой персидской кампании Дария, защищал Аттику и остальную Грецию от вторжения с севера. Лишь немногие из морских командиров были настолько безрассудными, что рисковали своим флотом у его незащищенного восточного берега, особенно когда дует северный ветер. Очевидное решение – пройти через Артемисий и дальше по узкой полоске воды, отделяющей Эвбею от Аттики. Поскольку флоту предстояло основную часть времени идти на веслах, было нетрудно определить, что корабли вторжения (скорость которых будет, вероятнее всего, ограничена примерно полутора узлами) должны будут постоянно держаться под защитой Эвбеи. Иными словами, Артемисий – ключ ко всей военно-морской кампании. И две сотни греческих трирем, среди которых были и афинские, и пелопоннесские корабли, были поставлены, чтобы охранять вход в пролив. После ухода из Темпейской равнины греческие позиции в Артемисии находились под угрозой с севера. Было еще одно место на материковой Греции, где военные силы могли не пропустить персидскую армию. Это узкий Фермопильский проход, через который персы должны были пройти, чтобы захватить Аттику и отрезать греческий флот в Артемисии от базы. Снова было, как и во время предыдущего сражения, полнолуние. Но на этот раз спартанцы признали, что нависшая над Грецией опасность слишком велика, чтобы поставить религиозный долг выше военного. Тем не менее они были готовы послать только одного царя (в Спарте их было два) и ограниченный военный контингент. Оставив своего коллегу в Спарте, царь Леонид с отрядом телохранителей из 300 спартанцев и 2000 илотов, не имевших права голоса представителей самого низкого класса, выступил на север. Леонид также взял с собой 2000 человек из Аркадии и 700 – из Беотии. Таким образом, имея при себе около 4000 человек, спартанский царь Леонид намеревался удержать Фермопилы. Вскоре после того, как спартанцы заняли позиции, Ксеркс, разославший лазутчиков по всей стране, отправил всадника, чтобы узнать, как много воинов ожидает его у Фермопил и какова их дислокация. Гонец вернулся и поведал потрясенному монарху, что силы противника на удивление малы. Они не только не попытались схватить его, но вообще не обратили на него внимания. Он увидел, как «одни из них занимались телесными упражнениями, другие расчесывали волосы». Выслушав своего человека, Ксеркс решил, что он шутит или лжет. Он послал за греческим ренегатом по имени Демарат, который заверил его, что это обычное поведение спартанцев. «Эти люди пришли сюда, чтобы сражаться с нами за этот проход, и они готовятся к битве. Таков у них обычай: всякий раз, когда они идут на смертный бой, они украшают себе головы». Ксеркс все еще не мог поверить, что такие мизерные силы намерены противостоять его армии. Демарат ответил: «Царь, поступи со мной, как с лжецом, если не выйдет так, как я тебе говорю». Основываясь на этом знаменитом инциденте, поэт Альфред Эдуард Хаусмен написал следующие строки: Грядет с востока грозный царь, безжалостный в гордыне, К Элладе воинство его за валом катит вал, Но без причины льющий кровь погибнет на чужбине. Спартанцы ждали. Легкий бриз их волосы трепал. (Перевод М. Калинина) Пока армия Ксеркса двигалась к проходу, его флот вышел с якорной стоянки в районе Фермы. Был конец августа, время, когда на Эгейском море нередко дуют сильные ветра с севера. Все Средиземноморье к этому времени уже было перегрето большой жарой середины лета. В таких условиях самого незначительного изменения давления достаточно, чтобы создать дисбаланс. Горячий воздух неожиданно поднимается над морем, как огромный воздушный шар, и на его место врывается холодный воздух с севера. Дельфийский оракул посоветовал молиться ветрам, и греческие молитвы были услышаны. В одном дне пути от Фермы главные силы персидского флота стояли у голого и негостеприимного берега Магнесии. Перед ними находился мыс Сепиада, и остров Скиаф сидел словно чайка на волнах. Участок между Скиафом и соседним островом Скопелос по сей день называют «врата ветров». Не имея возможности обогнуть мыс Сепиада до захода солнца и оказаться в безопасности в Артемисии, персидские капитаны неохотно бросили якоря неподалеку от берега. Первые корабли сумели пристать к берегу, надежно закрепив корму. Но всем места не хватило, и они остались качаться на волнах. «Ранним утром при затишье море вдруг заволновалось и разразилась страшная буря при северо-восточном ветре, который местные жители называют Геллеспонтием. Maistro, «повелитель ветра», именно так и налетает – при замечательной погоде и безоблачном небе, никак не предупреждая о своем приближении. Так было и в тот день, когда персидский флот готовился двинуться вдоль берега. Ветер штормовой силы подул с северо-востока, поймав в ловушку сотни кораблей, оказавшихся на подветренном берегу. «Все, кто заметил крепнущий ветер и кому место стоянки дозволяло это, успели еще до начала бури вытащить свои корабли на берег и, таким образом, спаслись вместе с кораблями. Те же корабли, которые буря застигла в открытом море, [силой ветра] частью отнесло к так называемым Ипнам на Пелионе, частью же выбросило на берег. Иные корабли потерпели крушение у самого мыса Сепиада, другие были выброшены на берег у города Мелибеи или Касфанеи. Это была буря неодолимой силы. …Во время этой бури погибло, по самому скромному счету, не менее четырехсот кораблей, несчетное число людей и богатства». Афиняне, согласно Геродоту, призвали на помощь Борея, бога северного ветра. «Когда они стояли на якоре у Халкиды на Эвбее и заметили, что приближается буря (или уже ранее того), то стали приносить жертвы». Бог пошел им навстречу. Буря продолжалась три дня, что довольно необычно, поскольку августовские шторма обычно стихают в течение суток. (После войны афиняне не забыли свой долг перед божеством и построили ему святилище у реки Илисос.) Геродот, вероятно, преувеличил потери, так же как преувеличил количество кораблей в составе персидского флота. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что в этой катастрофе персы лишились десятой части своего флота. А греческие корабли пережили ненастье, удалившись под защиту острова Эвбея. Когда же греки вернулись на север, чтобы снова занять свои позиции, они с удивлением убедились, что очень много персидских кораблей тоже пережили непогоду и теперь направляются в безопасность залива Пагаса, что к северу от входа в пролив. Они сумели отсечь одну эскадру из пятнадцати кораблей, командир которой совершил роковую ошибку – решил, что греческие суда в районе Артемисия – часть персидского флота. Еще одно подразделение персидского флота позже было отправлено на юг, чтобы обогнуть Эвбею и занять канал Андроса (тем самым отрезав греков от их базы). Оно попало в шторм, и корабли потерпели крушение у недружелюбных берегов Эвбеи. Пока, во всяком случае, в море боги вроде бы благоволили к грекам. Теперь им предстояло испытание на земле. Атаку греческих позиций при Фермопилах начали мидийские войска Ксеркса. Царь, несомненно, был уверен, что столь большого численного преимущества достаточно, чтобы уничтожить незначительные силы греков, занимавших узкий Фермопильский проход. И он, и его генералы, вероятно, не могли понять, что на таком узком пространстве, как Фермопилы, преимущество всегда будет у стойких дисциплинированных войск, тщательно выбравших оборонительную позицию, а не у дезорганизованной толпы, для которой большая численность является препятствием. После того как стало ясно, что наступление мидийских войск завершилось весьма дорогостоящей неудачей, против греков были отправлены «бессмертные». Но и они успеха не добились. Геродот отмечает лучшее обучение и оружие спартанцев. Он также описывает один тактический прием, с помощью которого спартанцы несколько раз обманывали врага: сделать вид, что отступают. При этом персы сразу начинали ликовать, считая, что битва выиграна. Но в какой-то момент спартанцы разворачивались и начинали убивать персов, которые пребывали в радостном беспорядке, с точностью и методичностью, выработанными дисциплиной. Одно оружие давало грекам значительное преимущество над персами – грозное длинное копье. У персов тоже были копья, но вдвое короче греческих. Два дня подразделения персидской армии поочередно атаковали оборонительные позиции греков, но так и не смогли добиться успеха. Греков нельзя было заставить покориться одним только численным превосходством. В качестве свидетельства лаконичного подхода спартанцев к многочисленности персидской армии Геродот цитирует некоего Диенекеса, который, получив известие о том, что у персов так много лучников, что их стрелы закроют солнце, ответил, что это хорошая новость, значит, «мы будем сражаться в тени». Над такой силой духа не могло быть легкой победы. Утверждают, что за первые два дня Ксеркс трижды в ужасе вскакивал на ноги, потрясенный грандиозностью своих потерь. На третий день, в попытке ослабить давление на армию, а также надеясь, что победа на море ослабит греков, которые будут обойдены с фланга, персы «спустили на воду все свои корабли и… поплыли в залив, ведущий к Пагасам». Греческие триремы сразу вступили в бой, и началось ожесточенное сражение, длившееся весь день. В конце этого морского боя, получившего название «битва при Артемисии», обе стороны понесли большие потери. Афиняне потеряли почти половину своих кораблей. Потери персов тоже были велики, и обе стороны были рады, когда заход солнца положил конец бою. Пока шел первый морской бой, спартанцы при Фермопилах были сражены. Как это нередко случалось и случается до сих пор, их предали. Грек-предатель Эфиальт (Эпиальт у Геродота) пришел к персидскому монарху и сказал, что знает тропу, ведущую через гору. Она ведет в длинное ущелье между двумя хребтами. Пройдя по ней, войско обойдет греков с фланга. Секрет, который Эфиальт обещал раскрыть, – это узкая горная тропинка, которая приведет персов в это ущелье. Ксеркс и его советники решили отправить по ней «бессмертных», самых дисциплинированных воинов из всей персидской армии. Все они были персами, а значит, привычными к горным дорогам. Леонид, знавший, что существует возможность обхода его позиций с фланга, поставил тысячу фокейцев, чтобы охраняли гору. Однако, как утверждает Геродот, «поднимались персы на гору незаметно, так как вся она густо поросла дубовым лесом. Стояла полная тишина, и, когда внезапно раздался сильный треск (от листвы, шуршавшей под ногами воинов), фокейцы (у Геродота фокийцы) вскочили и бросились к оружию». Персы были уже на вершине. Фокейцы были застигнуты врасплох и имели недостаточную численность. Они отступили под градом стрел к возвышенности и приготовились защищаться до последнего, ошибочно предположив, что персы атакуют именно их. Но те их проигнорировали и со всей возможной скоростью продолжили движение вниз. К рассвету они уже были на побережье, обойдя греков с фланга. Леонид знал, что это конец. Он отослал всех своих пелопоннесских союзников, оставив при себе, кроме спартанцев и илотов, только воинов из Беотии. Их земля, лежавшая к северу, уже была утрачена, и вполне можно было ожидать, что они и сами пожелают остаться и умереть вместе со спартанцами. В тот день, пока в море шло сражение, крошечная сила, оставшаяся на берегу, приготовилась дорого продать свою жизнь. Леонид и его воины все знали наперед. Еще до начала войны Дельфийский оракул предрек, что царь Спарты должен умереть, чтобы его родная страна не подверглась вторжению. Вполне вероятно, что Леонид с готовностью пошел на смерть. С ним был прорицатель Мегистий, который, рассмотрев внутренности жертвенного животного, предсказал грядущую гибель всем эллинам в Фермопилах. Несмотря на то что Леонид заранее отослал его в безопасное место, Мегистий предпочел остаться с царем до конца. «Между тем Ксеркс совершил жертвенное возлияние восходящему солнцу и, выждав некоторое время, выступил». Он знал, что очень скоро «бессмертные» спустятся с горы и ударят в тыл грекам. Но Леонид и спартанцы не собирались покорно оставаться на месте и ждать смерти. «Эллины бросились врукопашную уже вне прохода, и в этой схватке варвары погибали тысячами… они проявили величайшую боевую доблесть и бились с варварами отчаянно и с безумной отвагой». Персы были потрясены поведением этих людей, и даже в этот день определенной победы они не могли не ужасаться своим потерям. «За рядами персов стояли начальники отрядов с бичами в руках и ударами бичей подгоняли воинов все вперед и вперед. Много врагов падало в море и там погибало, но гораздо больше было раздавлено своими же. На погибающих никто не обращал внимания». По крайней мере, так пишет Геродот. По его же словам, сосчитать мертвых было невозможно. В конце концов греки были сломлены. Сам Леонид пал в гуще сражения. «За тело Леонида началась жаркая рукопашная схватка между персами и спартанцами, пока наконец отважные эллины не вырвали его из рук врагов (при этом они четыре раза обращали в бегство врага)». Тело царя принесли туда, где греки приготовились стоять насмерть. Их последняя оборонительная позиция находилась в узкой теснине, в месте, где ее пересекает стена. Именно здесь уцелевшие греки объединились в небольшой сплоченный отряд. Они сражались с отчаянием обреченных, и, когда их мечи и щиты были сломаны, в ход пошли камни, а потом руки и зубы. При Фермопилах греки потерпели физическое поражение, при этом одержав моральную победу. Хотя в то время весть о гибели царя Леонида и его элитной гвардии потрясла всю Грецию, позже стало ясно, какую огромную цену заплатил за эту победу персидский монарх. Более того, после морского боя при Артемисии, хотя греки и понесли тяжелые потери, персидский флот, уже обескровленный потерями у мыса Сепиада и у восточного побережья Эвбеи, был в весьма непрезентабельном состоянии. Греки сумели вернуться из Артемисия через канал Эвбеи в Афины. За ними была дружественная им территория, они имели время и средства для ремонта. Персы, с другой стороны, были вынуждены держаться в море у враждебного побережья. Лето подошло к концу, и снабжение огромной армии, если оставить ее в Греции на зиму, представляло собой большую проблему. Ксеркс и его командиры, опустошив побережье Фокиды и Эвбеи и открыв дорогу в Грецию, могли поздравить себя с победой. Но они выиграли дорогостоящее сражение. Войну они еще не выиграли. Фермопилы стали легендой. Их слава была вполне заслуженной, хотя, произведя беспристрастный анализ, становится ясно, что диспозиция войск могла быть более продуманной. Возможно, какое-то число спартанцев следовало добавить к фокейскому фланговому охранению, поскольку ни один тренированный спартанец не позволил бы застигнуть себя врасплох во время ночного дежурства, и едва ли он смог бы неверно оценить ситуацию и позволить «бессмертным» с легкостью пройти мимо себя. Подходящая, лишенная эмоций эпитафия была высечена на камне, поставленном на месте гибели Леонида и его воинов. Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне, Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли. Афины были поспешно эвакуированы, и остался лишь гарнизон волонтеров на Акрополе. Тем временем объединенные греческие флоты собрались в Саламинском заливе. Здесь персы должны были одержать решающую победу, чтобы оккупировать Грецию. Теперь большая армия из Пелопоннеса заняла позиции поперек Коринфского перешейка, исполненная решимости не допустить врага в Южную Грецию. Персы не могли высадить свои сухопутные войска в тылу этих позиций, пока мощь греческого флота была так велика. Как часто случалось в истории кампаний, которые изменили облик средиземноморского мира, исход зависел от господства на море. После обороны Акрополя, которая была столь же героической, как оборона спартанцами Фермопил, Афины были покорены. Их сопротивление задержало продвижение персов на несколько недель и позволило спартанцам и их союзникам закрепиться на Коринфском перешейке. Это также дало военно-морским силам время для ремонта и подготовки к дальнейшим действиям. Передышка была важна, поскольку персидский флот, который теперь двинулся на Фалерон, все время находился в море, во враждебных водах. У персов не было возможностей, которые имелись у афинян и их союзников, – выполнить работы по ремонту, очистке корпусов, а также продолжить тренировку команд. Эксплуатационные показатели древних флотов быстро снижались – корабли разрушались, а моральный дух команд, когда люди долго находились вдали от дома, ухудшался еще быстрее, чем состояние корпусов и такелажа. Более того, как показали войны на протяжении всей истории, чем дальше захватчики удалялись от родного дома, тем быстрее они утрачивали решимость, которой было в избытке у защитников своего дома. Остров Саламин, длиной около 10 миль и примерно такой же шириной, расположен на юге бухты Элефсис (Элефсин). Он находится в пяти милях к востоку от Афин и господствует над южной частью Саронического залива до Пелопоннеса. Он стоит, словно щит, поперек бухты Элефсис, защищая узкий Коринфский перешеек. На этот остров удалились афиняне, когда афинские войска отступили. С отступающими войсками ушли магистраты и ведущие горожане. С острова Саламин афиняне решили продолжать войну. Аналогичным образом Уинстон Черчилль в 1940 году решил продолжать войну с немцами из Канады, если Британия окажется в руках врага. Саламин был важнейшей целью Ксеркса, который быстро организовал свои сухопутные силы на строительство искусственного мыса с берега в сторону острова. Он определенно собирался навести от мыса до острова мост из кораблей, перейти на него, так же как он перешел Геллеспонт, и захватить. Только время работало против него. Приближалась зима, и афиняне не имели намерения позволить Ксерксу беспрепятственно выдвинуть вперед первоначально завоеванный плацдарм. Его людей постоянно обстреливали лучники с кораблей. Судя по всему, сражение имело место не у восточной оконечности Саламина, а между островом и побережьем Аттики. Старая венецианская наблюдательная башня на мысу, с которой можно было видеть всю бухту, вероятно, стоит на том самом месте, где Ксеркс пожелал установить свой трон. Оттуда, в окружении секретарей и придворных, он наблюдал разыгрывающийся перед ним, словно на гигантской сцене, последний акт драмы. Он был уверен в исходе. Объединенный греческий флот, состоящий главным образом из кораблей Афин, Спарты, Мегары, Коринфа и острова Эгина, состоял, вероятно, из 200 кораблей – не более того. Они были тяжелее, чем корабли персов, и, возможно, не так маневренны, поэтому их надо было использовать так, чтобы превратить недостатки в преимущества. Но сначала хитрый Фемистокл сумел заманить Ксеркса в ловушку. Греки даже в столь судьбоносный момент своей истории оставались не в ладу друг с другом. Фемистокл, со своей стороны, был уверен, что в рядах греков были люди, симпатизировавшие персам, которые не скрывали от него внутренних разногласий. Некоторые считали, что флот следует отвести к югу и там вступить в морской бой, другие – что афиняне намерены сражаться у Саламина, поскольку это «последний рубеж» Афин. Самого Фемистокла называли «человеком без города». Ему пришлось указать, что если он пожелает вывести афинский контингент, у других, не останется никаких надежд. (На самом деле он, похоже, даже прибег к шантажу, заявив, что, если его не поддержать в намерении воевать у Саламина, он погрузит все афинские войска на афинские корабли, уведет их в Италию или на Сицилию и построит там новые Афины.) Убедившись, что Ксеркс знает об отсутствии согласия в рядах греков, Фемистокл отправил к царю гонца, который сообщил, что сам Фемистокл и его афиняне готовы перейти на сторону персов. Среди греков, сообщил он, обострились разногласия, и Ксерксу надо послать часть своего флота, чтобы блокировать западный конец пролива между Саламином и материком, чтобы не позволить грекам спастись через него. Одновременно ему следует смело наступать через восточный конец острова мимо мола, находившегося в процессе строительства. Ксеркс попался на крючок. Он разделил свой флот, послав египетскую эскадру – одну из лучших – обойти Саламин с запада. Остальной флот он направил в узкое горло пролива. Сражение произошло при условиях, больше всего благоприятствующих более тяжелым и неповоротливым греческим кораблям. Используя остров Саламин, находившийся за ними, как якорь, на котором они медленно покачивались, греки явили персам неприступный фронт. Одновременно, заманив врага в пролив, где персы ожидали встретить разрозненные или даже уже бегущие силы греков, Фемистокл поймал персов в капкан между собственным полукруглым строем кораблей и неприступными берегами Аттики. Хотя сражение велось в море и было результатом тщательного планирования, использованные методы напоминали бой при Фермопилах. Персам снова помешало собственное количество, и опять дисциплинированность греков показала свою высокую ценность. Сидя на своем троне, поставленном высоко над проливом, Ксеркс видел, как рухнули все его надежды. Дул западный ветер, и только с его помощью уцелевшим персидским кораблям удалось добраться до Фалерона. Потери греков составили сорок кораблей. Зато им удалось захватить или уничтожить две сотни кораблей врага. Эсхил, который, согласно традиции, присутствовал и при Артемисии, и при Саламине, описывает сражение в пьесе «Персы». «Сначала удавалось персам сдерживать напор. Когда же в узком месте множество судов скопилось, никому никто помочь не мог, и клювы направляли медные свои в своих же, весла и гребцов круша. А греки кораблями, как задумали, нас окружили. Моря видно не было из-за обломков, из-за опрокинутых судов и бездыханных тел, и трупами покрыты были отмели и берег сплошь. Найти спасенье в бегстве беспорядочном весь уцелевший варварский пытался флот. Но греки персов, словно рыбаки тунцов, кто чем попало, досками, обломками судов и весел били. Крики ужаса и вопли оглашали даль соленую, покуда око ночи не сокрыло нас» (перевод С. Апта). Вся операция действительно была схожа с mattanza. Греки заманили персов в camera della morte между островом Саламин и побережьем Аттики. Потом они захлопнули ловушку и начали убивать. Зима была уже совсем близко, флот уменьшился, и у персов не было шансов восстановить преимущества. Ксеркс воспользовался советом генерала Мардония и поспешно отбыл в Персию. Но сам Мардоний выразил желание остаться в Греции с отборным войском. Возможно, он считал, что, если царь не будет мешать, у него появится свобода действий, и в следующем году он сможет завоевать всю Грецию. Одновременно с победой при Саламине – согласно более поздним легендам, в тот же самый день – греки на Сицилии под командованием Гелона разгромили карфагенян на севере острова у реки Гимера. И на западе, и на востоке греческий мир был спасен. Необычайный расцвет искусства и культуры в Афинах в течение последующих пятидесяти лет – весна западной цивилизации – имел место на земле, удобренной кровью и героизмом. На ней вырос урожай, закаленный заморозками выносливости. Весной 479 года до н. э. Мардоний, армия которого зимовала в Фессалии, возобновил военные действия. И потерпел неудачу. В решающей битве при Платеях персы были разгромлены, а сам Мардоний убит. Таков был конец великого персидского вторжения. Вскоре после битве при Платеях объединенные силы Афин и Спарты нанесли удар в Эгейском море и освободили от персов остров Самос, после чего догнали вражеский флот при Микале, что на материковом побережье Ионического моря, напротив Самоса. Битва при Микале, не так хорошо известная, как предшествующие сражения этой войны, завершилась почти полным уничтожением персидского флота. Она была в высшей степени важна, поскольку обеспечила, по крайней мере на какое-то время, свободу Эгейского моря для греческого судоходства. Она также помогла ускорить восстание ионических греков против персидского господства. К концу 479 года до н. э. Греция была полностью избавлена от угрозы со стороны персов. Флоты персов и их союзников ушли. На Сицилии благодаря победе при Гимере (которая нанесла сокрушительный удар по могуществу и престижу Карфагена) Гелон Сиракузский изрядно поколебал моральный дух карфагенян. Даже в самом великом африканском городе распространились слухи, что греки вот-вот вторгнутся на его территорию. Отпор, данный карфагенянам и этрускам (две нации, которым угрожали греки, на Сицилии стали союзниками), считался сицилийскими греками столь же важным, как греческая победа при Саламине. Хотя вся история этой войны взята из греческих источников (естественно, имевших антиперсидский уклон), трудно утверждать, что персидская победа могла бы ускорить развитие средиземноморской цивилизации. Персидское правительство было, судя по результатам его деятельности на Ближнем Востоке, бюрократическим в самом худшем смысле этого слова, не направленным на свободу мысли или развитие культуры. Представляется возможным, что персидское завоевание Греции, за которым неизбежно последовала бы экспансия на Сицилию и в Италию, дало бы западному миру зороастрийскую религию вместо греческого и латинского язычества. Также возможно, что, видоизменившись за века, деликатное и довольно логичное объяснение, даваемое этой религией происхождению вселенной, превратилось бы в вероучение, которое распространилось бы по всему средиземноморскому миру. Глава 10 После войны Сокрушительное поражение карфагенян на Сицилии сделало греческих колонистов владельцами почти всего острова, за исключением его западной оконечности. Только в Панорме, Мотии и Лилибее, что в тени горы Эрикс (Эриче), еще остались финикийцы. Их торговые корабли и некогда победоносные биремы, двигавшиеся между Карфагеном и Сардинией, держались западных гаваней Сицилии, подальше от сферы влияния греков. Война между карфагенянами и греками продолжалась на Сицилии (в 409 году до н. э. карфагеняне даже захватили Гимеру и уничтожили греческий город), но силы Карфагена постепенно убывали. Все чаще карфагеняне обращали свои взоры на запад, к Геркулесовым столбам, атлантическим торговым путям и внутренним регионам Африки. В эти годы карфагеняне впервые начали экспансию вглубь континента и приобрели обширные плодородные территории Туниса. Карфагену нужна была земля, чтобы прокормить растущее население, и люди для пополнения своей армии наемников. Карфаген не стал бы грозной имперской силой, если бы не греческое давление. Карфагеняне, как и их предки финикийцы, были бы рады обходиться без колоний, а строить лишь торговые поселения по всему Средиземноморью. Теперь, как и на протяжении всей своей истории, их главным интересом была международная торговля – и ничего больше. Но только греческая экспансия лишила их многих восточных, а теперь и сицилийских рынков. Таким образом, именно греки, сами того не желая, заставили Карфаген стать чем-то большим, чем великий промышленный и торговый город. Они вынудили его превратиться в империю, распространившуюся на обширные регионы Северной Африки. Тем временем этруски потерпели новое поражение от греков. Когда жители Сиракуз освободили греческую колонию Кумы, что на берегу Неаполитанского залива (которую осадили этруски), они заставили этрусков уйти из всей южной части Италии. Их сфера влияния быстро уменьшилась до их древних материковых городов Этрурии, а также поселений на Корсике, Эльбе и других островах.