Глава 7 Норманны и арабы Викинги побывали на Средиземном море раньше их – это правда. Но первой скандинавской расой, оказавшей большое влияние на общества и культуры этого моря, были норманны. Название «Norman – норманн» это не более чем смягченная форма слова «Northman – северный человек». Какое-то время его применяли ко всем скандинавам. Позже оно стало применяться только к тем северным завоевателям, которые обосновались в Древней Галлии и колонизовали Нормандию – землю северных людей. Конечно, имели место смешанные браки с жителями Галлии, а также с остатками живших здесь германских народов. Норманны приняли французские традиции, язык и христианскую религию. Тем не менее они оставались по своей натуре скандинавами, и склонность северян к сражениям являлась основной чертой их характера. Ее не стерло несколько поколений более легкой жизни на землях Франции. Грабительские набеги викингов, проведших свои длинные лодки по Сене до самого Парижа, были началом завоевания северянами плодородных земель долины Сены. Суровый климат региона (не просто так Руан, столицу Нормандии, назвали «ночным горшком Франции»), как нельзя соответствовал физическим данным и чертам характера северян. Однако зов крови никуда не делся, даже когда пришельцы с севера обосновались на плодородных землях. Их тянуло к морю и дальнейшим завоеваниям, они желали слышать звон мечей и шум моря, бьющегося о борта их длинных судов. Эдвард Фримен в энциклопедии «Британика» процитировал норманнского хрониста Готфрида Малатерру, проанализировавшего характер норманнов: «Он считает норманнов коварными, презирающими собственное наследие в надежде выиграть больше, стремящимися к добыче и господству, склонными к подражательству всякого рода, придерживающимися середины между щедростью и жадностью. В них объединяются эти две противоположных черты. Их вожди особенно щедры, желая хорошей славы. Этот народ искусен в лести, красноречив, так что даже их мальчики становятся ораторами. Народ необузданный, если не удерживается со всей твердостью ярмом правосудия. Они без особого труда терпят тяжелый труд, голод и холод, когда им выпадает такая участь, любят охоту, в том числе соколиную, лошадей и оружие. Любовь к подражательству выражена явно. Лишь очень немногие оригинальные изобретения имеют норманнские корни. Зато ни один народ с такой легкостью не перенимает все, что возможно у других наций. Они с радостью берут на службу и дружат с людьми учеными, опытными и знаменитыми, откуда бы они ни прибыли. Именно этими качествами, возможно, объясняется тот факт, что народ, достигший так многого, покоривший такую большую часть территории Европы, практически исчез с лица земли». Норманны по темпераменту не слишком отличались от арабов, с которыми довольно скоро вступили в конфликт. Они почти ничего не создали, но были достаточно мудры, чтобы приспосабливаться и усваивать. Они были великими воинами. Они также уважали правосудие, но их следовало держать твердой рукой, и они должны были осознавать, что правосудие действительно отправляется. Учитывая эти соображения, можно утверждать, что норманны могли следовать куда угодно и достичь практически всего. Именно это они впоследствии доказали. Их сила была в приспособляемости – ну и, разумеется, во многом другом. Эти люди завоевали Англию, проникли вглубь средиземноморского мира и покорили Сицилию. Впоследствии они или их потомки держали в подчинении большую часть Ближнего Востока. Вскоре после 1057 года два знатных норманна Роберт Гвискар и его брат Рожер высадились в Южной Италии и начали тщательно спланированную атаку на оплоты мусульман в этом регионе. Воодушевленные папой, пообещавшим им все территории, которые они отберут у мусульман, они овладели большей частью региона, называемого Калабрия. Роберт, захватив Реджо и Козенцу в 1060 году, стал правителем почти всей Южной Италии, и папа Николай II утвердил его право на владение территорией. Затем эти два брата, верные сторонники папы в борьбе против неверных, и их норманнские последователи начали систематическую атаку на занятую мусульманами Сицилию. Через год после их успеха в Калабрии они из Реджо переправились через узкий пролив и взяли Мессину. Снова стала очевидна важность господства на море. Если бы мусульмане сохранили свое прежнее военно-морское господство, вторжение на Сицилию стало бы невозможным. Таким образом, норманны были, как писал Эдвард Фримен, крестоносцами еще до того, как началась проповедь Крестовых походов. Норманнские воины и раньше помогали христианам Испании в борьбе с сарацинами на полуострове, и на Сицилии они отобрали великий остров у того же врага. Они стали первыми предвестниками конфликта, которому предстояло веками сотрясать средиземноморский мир, – религиозных войн. Это был новый фактор в средиземноморской истории. До этого войны велись только ради территорий и материальных благ. Великие арабские завоевания (хотя боевой клич арабов заявлял о превосходстве Аллаха и его пророка) велись не ради ислама как религии. Предметом войн между Византией и арабами была безопасность границ. С приходом норманнов (хотя религиозный аспект иногда использовался как повод) религиозные разногласия, предшествовавшие идеологическим разногласиям XX века, теперь стали использоваться как casus belli. Война за Сицилию длилась почти тридцать лет. Следующей после захвата Мессины в руки норманнов перешла Катания. Таормина снова держалась, хотя, на этот раз, под мусульманским правлением, а в 1071 году был взят Палермо. В 1085 году пали Сиракузы. Этот город благодаря своему выгодному положению всегда подвергался длительным осадам. Осталось захватить только Агридженто, Кастроджованни, Нотои еще несколько городов на юге острова. В 1090 году пал последний из них, и острова стали норманнским королевством. Это замечательное достижение Роберта и Рожера Гвискаров, имевших в своем распоряжении сравнительно небольшие силы, открыло новую страницу в беспокойной и кровавой истории Сицилии. Остров расцвел, превратился в одну из самых цивилизованных держав на Средиземноморье. Сочетание наследия арабов с сообразительностью новых норманнских правителей оказалось удачным. Появившиеся в результате культурные достижения и великолепная архитектура стали уникальными – свойственными только Сицилии. Цитируя Гиббона: «После войны, продлившейся тридцать лет, Рожер, имея титул великого графа, получил власть над самым большим и плодородным островом Средиземноморья. Его правление оказалось более либеральным и просвещенным, чем было свойственно его веку и образованию. Мусульмане свободно исповедовали свою религию и имели собственность; философ и врач Мадзары, принадлежавший к расе Мухаммеда, ораторствовал перед завоевателем и был приглашен ко двору; его география семи климатов была переведена на латынь, и Рожер, после внимательного прочтения, предпочел труд араба работам грека Птолемея». Норманн Рожер был достаточно разумен, чтобы позволить и арабам, и грекам сохранять свои уклады и расширять собственные различные цивилизации, что было необычно для того века. Но в результате Сицилия при норманнах стала единой, как никогда раньше, и едва ли она когда-нибудь была такой впоследствии. К религии Мухаммеда повсеместно относились с большой терпимостью и мусульманские войска составляли костяк армии. Одновременно греки продолжали отправлять свои религиозные обряды, согласно ритуалу восточной церкви, и католические священнослужители не оказывали на них существенного давления. Побочным продуктом завоевания Рожером Сицилии стала его экспедиция на Мальтийские острова, которые он захватил, не встретив сопротивления, в 1090 году. Теперь в его распоряжении был не только богатейший остров Средиземноморья, но и великолепные гавани Мальты. Закрепление норманнов в центральной части Средиземноморья означало, что мусульманская власть оказалась перед лицом угрозы отрыва восточной территории от западной. Хотя это было за несколько веков до того, как Испания стала скорее европейской, чем мусульманской, подъем норманнов в Италии и на Сицилии стал предвестником этого события. Мусульманская власть шла на убыль, приливно-отливное течение в средиземноморском бассейне уже было готово повернуться вспять и потечь с Запада на Восток. Блестящее дополнение, которое арабы привнесли в средиземноморскую и европейскую культуру, – оно содержало множество новых научных и художественных идей и форм – было ничуть не менее важно, чем все, что происходило в истории моря. Но теперь на Востоке, как это неоднократно случалось и прежде, уже поднималась новая сила, словно грозовое облако. Этой силе предстояло сокрушить основы древней арабской империи, после чего устремиться к воротам Европы, так же как это когда-то сделали персы. Выносливый кочевой народ уже был готов покинуть степи Туркестана. Как и многие нации до них, арабы использовали другие народы для укрепления своих армий. Римляне использовали для этой цели франков и гуннов, византийцы – булгар и викингов. Старая слабеющая сила всегда стремится отсрочить свой упадок, укрепив себя воинственными, пусть даже примитивными народами. В IX веке арабы начали делать то же самое. Сэр Джон Глабб писал в «Арабской империи»: «9 августа 833 года в военном лагере, где умер Мамун, его брат Мутазим был объявлен халифом. Он был девятым сыном Гарун аль-Рашида и третьим из его сыновей, ставших халифом… Семьдесят лет прошло с тех пор, как Мансур основал Багдад и собрал в Хорасане войска, на которые мог положиться. Но жители Хорасана после разрушительной гражданской войны между Амином и Мамуном отказались от своей традиционной преданности Аббасидам. Мутазим счел своим долгом искать лояльные войска в другом месте. Ему, по-видимому, не нравились арабы, и он возложил надежды на турецких наемников. Многие из них уже состояли на службе, но Мутазим увеличил их число. Он ввез столько людей, сколько смог, из-за Оксуса, и сформировал десятитысячный отряд телохранителей. Он одел их в великолепную форму – некоторые из них носили только шелка – а их ремни и оружие были инкрустированы золотом и серебром. Турецкие войска сильно отличались от предшествовавших им хорасанцев. Персы и арабы – мусульмане, носители высокой культуры. Турки – выходцы из племен варваров…» К тому времени, как норманны начали двигаться на юг через Италию, турки, как и многие наемники до них, стали сами себе хозяевами. Сыновья и последователи турецкого вождя, именуемого Сельджуком, не только захватили Хорасан и Персию, но в 1055 году один из них, Тогрул-бек, был провозглашен султаном в Багдаде. Эти турки-сельджуки стали охотно обращаться в ислам. Как и арабы VIII века, они, в свою очередь, вдохновлялись активным монотеизмом пророка. Примитивные в культурном отношении, привыкшие к трудностям, эти азиатские всадники изменили весь образ жизни в Восточном Средиземноморье. Ничего не принеся с собой, они унаследовали культурный мир персов и арабов, но почти ничего к нему не добавили, кроме своей способности воевать. В годы, когда граф Рожер занимался аннексией Сицилии, турки-сельджуки на Востоке закладывали фундамент своей империи. В отличие от империи арабов империя сельджуков и их преемников – османских турок – внесла лишь небольшой вклад в средиземноморскую цивилизацию. Однако она оказала большое влияние на народы Средиземноморья. Турки настолько основательно терроризировали европейские державы, что в одном или двух случаях едва не объединили их. Османская власть не повысила качество жизни, скорее она действовала как катализатор. Рост империи турок в основном совпал с ростом норманнского господства. Сирия и Иерусалим (магнит для христианских паломников) к 1076 году добавились к другим турецким завоеваниям. Захват Иерусалима сам по себе спровоцировал целую серию вторжений с запада – Крестовые походы. Через пять лет после падения Иерусалима турки нанесли смертельный удар по остаткам некогда всесильной Римской империи, которые Византия много веков охраняла на Востоке. Битва при Манцикерте не слишком хорошо известна, но тем не менее является одним из решающих сражений в мировой истории. Провинция Малая Азия всегда была опорой Восточной Римской империи. Она явилась для Константинополя источником богатства, интеллектуальных ресурсов и самых лучших воинов. При Манцикерте, что возле озера Севан в Армении, Малая Азия оказалась на время потерянной для Запада. Византийский император Роман Диоген, решивший устранить угрозу турок-сельджуков, выступил в Армению во главе 60-тысячной армии. При Манцикерте он встретился с Алп-Арсланом, турецким султаном Багдада, армия которого насчитывала 10 000 человек. Сельджуки, армия которых состояла в основном из конных воинов, не пожелали вести традиционное планомерное наступление на византийцев и их союзников. В некоторых отношениях их тактика была схожа с той, что использовал Вильгельм Завоеватель, нанесший поражение англосаксам при Гастингсе. Турки обрушили град стрел на византийцев, но не стали к ним приближаться и вступать в генеральное сражение, пока византийцы не оказались физически и морально ослабленными. Затем, когда византийцы неосторожно оставили тыл своей армии неприкрытым, налетела турецкая кавалерия и разгромила врага. Сам император попал в плен. Битва при Манцикерте стала катастрофой для Византии. Хотя империя, изрядно уменьшившаяся, продержалась еще четыре столетия, после Манцикерта ее судьба была решена. Вся Малая Азия, богатая провинция Анатолия, теперь перешла к туркам. В отличие от завоевания маврами Испании турецкие завоевания не принесли с собой почти ничего, кроме неприятностей. Словно африканские муравьи, турки уничтожали и забирали с собой все, оставляя лишь выбеленные кости. XI век – это период, когда Средиземноморье оказалось любопытным образом разделено. На западе культурное мусульманское правление преобладало в древней провинции Южной Испании. В центре прорвался через Италию и обосновался на Сицилии новый необычный северный элемент – норманны. На востоке арабов подавили примитивные азиаты, которые – хотя и исповедовали свою религию – не имели ничего общего с арабской или персидской культурой. Турки заполонили богатые сельскохозяйственные угодья Малой Азии и заняли восточное побережье Средиземного моря. Над Византией, веками охранявшей Европу от нашествий с севера и востока, нависла самая серьезная угроза в истории. Если бы не корабли и развитые технологии, она бы, несомненно, пала. Глава 8 Крестовые походы Норманны, викинги с латинской подготовкой, возглавили возобновившееся движение северных европейцев в южное море. Следуя по пути своих предков, побывавших здесь на своих длинных лодках, они покорили Апулию, Калабрию и Сицилию, прибрав к рукам центральный бассейн Средиземноморья. Они вступили в конфликт с византийцами не только на этих территориях, но даже в самой Греции. К счастью для Византии, которой в этот исторический момент угрожали турки в Малой Азии, норманнские бароны в Далмации и варвары с севера, на трон взошел блестящий император. Алексей Комнин происходил из династии отличившихся воинов, но был к тому же проницательным и изворотливым политиком. Он рано понял, что для выживания Византийской империи необходимо любой ценой избегать войны на два фронта. Также он осознавал, что добиться продолжительного мирного договора с турками шансов нет. Он надеялся убедить западные державы, в первую очередь норманнов, зарекомендовавших себя отличными воинами, объединиться с ним и совместно выступить против общего врага христианского мира. Несмотря на существование разногласий между восточной и западной церковью, он обоснованно предположил, что ради священной войны о разногласиях можно и забыть. Константинополь считал себя центром христианской веры, что, естественно, яростно отрицали римские папы. Если византийский император вынашивал идею объединения сил против неверных турок (в первую очередь чтобы вернуть утраченные территории в Малой Азии), призыв к Первому крестовому походу исходил от папы. Ни один норманнский барон не обратил бы внимания на призывы византийцев, грекоговорящих еретиков, с которыми их коллеги уже вступили в конфликт в Далмации и Южной Италии. Но на Клермонском соборе в Северной Франции в 1091 году папа Урбан II, признавая братство всех христиан, призвал их забыть о разногласиях и объединиться, чтобы изгнать турок и сарацин из святых мест. Прежде всего речь шла о Иерусалиме, куда европейцы совершали паломничества уже много веков. Именно захват Иерусалима вызвал призыв к народному Крестовому походу. Интересы папы и норманнских баронов совпали с интересами византийского императора, но едва ли хоть одна из сторон предвидела масштаб реакции. Папа Урбан II в своей знаменитой речи сказал: «Зачем бояться смерти, если вы наслаждаетесь покоем сна, а он – модель смерти? Безумие подвергать свою душу опасности из-за стремления к жизни, которая так коротка. Если необходимо, мои возлюбленные братья, отдайте свои жизни за ваших братьев. Освободите святыню Бога от неверных, изгоните воров и верните обратно верующих. И если вас удерживает нежная привязанность к детям и родителям и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелие: «Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас. Любовь к родной земле тоже не должна отвлекать вас, потому что в одном смысле весь мир – изгнание для христианина, в другом – весь мир его дом». Его слова положили начало череде событий, оказавших глубочайшее влияние на средиземноморский мир. Сами по себе, рассматриваемые в средиземноморском контексте, они могут считаться революционными. Никто раньше не предполагал, что военные экспедиции могут вдохновляться религиозными мотивами. Были случаи – норманнское завоевание Сицилии, к примеру, – когда религия благословляла то, что по своей сути было не более чем приобретением территории. Но идея сбора армий для борьбы за религиозный идеал не имела прецедентов в истории. Микенцы, финикийцы, греки, персы, карфагеняне, римляне и все другие народы, которые в тот или иной момент пытались добиться господства на Средиземноморском бассейне, имели в виду чисто материальные цели. Только иудеи в борьбе против римлян использовали религию как вдохновение для битвы. Однако Крестовые походы стали первыми настоящими религиозными войнами. Так же как иудеи считали себя богоизбранным народом, европейские христиане теперь рассматривали себя в том же свете. Даже если у ранних (и не только) крестоносцев преобладал цинизм, это не изменит того бесспорного факта, что, нападая на мусульманский мир Леванта, они руководствовались религиозными мотивами. Клермонская речь папы, писал Денис Хей в книге, посвященной Средневековью, «спровоцировала масштабную реакцию, намного превосходившую и ожидания Урбана, и намерения византийского императора Алексея, который просил помощи Запада для возвращения утраченных провинций в Малой Азии. На Восток устремились не только кавалькады блестящих рыцарей. Бедняки отреагировали тоже. Разве не бедность неразрывно связана с паломничеством? Разве не перепутали небесный Иерусалим с реальным?». Смешение идеального с материальным – суть паломнического духа – было далеко от понимания в средиземноморском мире. Представляется сомнительным, понимал ли кто-то из византийцев, которые иногда выигрывали (но в конечном итоге пострадали) от Крестовых походов, смешанные мотивы, гнавшие франков через их земли на восток. Паломники и крестоносцы, шедшие через византийские территории, по-видимому, тоже были дезориентированы тем, что они считали цинизмом наследников Византийской империи. Стивен Рансимен в «Истории Крестовых походов» описывал, как «на протяжении всего XI века, до его последних двух десятилетий, нескончаемый поток путешественников двигался на восток. Иногда люди шли группами, насчитывающими тысячи – мужчины и женщины всех возрастов и разных классов, готовые в тот неспешный век провести год или даже больше в путешествии. Они останавливались в Константинополе, чтобы полюбоваться огромным городом, в десять раз большим, чем любой известный им город на западе, и поклонялись его реликвиям. Оттуда они шли в Палестину, Назарет, к горе Тавор, к Иордану и Вифлеему, ко всем святыням Иерусалима… Но успех паломничества зависел от двух условий: во-первых, жизнь в Палестине должна была быть достаточно упорядоченной, чтобы беззащитный путешественник мог чувствовать себя в безопасности; во-вторых, путь должен был быть открытым и дешевым. Первое диктовало необходимость мира и хорошего управления в мусульманском мире, второе – процветания и доброй воли Византии». Сражение при Манцикерте, самое катастрофическое событие в византийской истории, одним ударом нарушило экономическую стабильность империи; одновременно оно лишило Запад традиционных паломнических маршрутов на Святую землю. Норманны и другие европейцы увидели в решающем поражении Византии моральную и физическую слабость, которая вызвала их презрение. Они также увидели в нем оправдание для вмешательства в дела Востока. Обращение папы Урбана к Клермонскому собору было усилено трудами мечтателей, таких как Петр Пустынник и Вальтер Голяк, которые собрали самую странную толпу из религиозных и светских людей, вдохновенных и циничных, которые когда-либо собирались вместе в одной экспедиции. Не только феодальные бароны, рыцари и тяжеловооруженные воины шли на Восток, но также тысячи крестьян – мужчин, женщин и даже детей. Можно только предполагать, какой ужас охватил Алексея Комнина, когда до него стали доходить сообщения о численности крестоносцев и их, мягко говоря, неоднородном составе. Летом 1096 года две главные группы крестоносцев подошли к Константинополю. Их продвижение по Европе было хаотичным и чреватым безобразными инцидентами. Они шли, подобно муравьям, но без дисциплины и были непрошеными гостями в большинстве городов, где останавливались на отдых. Алексей, просивший о помощи, ожидал войско, а не беспорядочную толпу сброда, и понятия не имел, что делать с этим народным Крестовым походом. Тем не менее он попытался выполнить свою часть сделки и подготовил продовольствие, а греки снабжали крестоносцев едой, лошадьми и даже одеждой. Многие крестоносцы были воодушевлены перспективой увидеть золотой Иерусалим, но в их рядах было и немало негодяев. Не в силах терпеть постоянные грабежи и разбой, император организовал переправку крестоносцев византийским флотом через Босфор. Крестоносцы дошли до деревни Кибот на берегу Никомедийского (Измитского) залива. Там начались жестокие ссоры между разными расовыми группами, составлявшими эту неорганизованную толпу. Петр Пустынник вернулся в Константинополь, чтобы заручиться дополнительной помощью от императора. Тем временем крестоносцы, разграбив сельскую местность, находившуюся под контролем Византии, начали совершать набеги на территории, где их уже ждали турки. После нескольких небольших стычек вся армия, насчитывавшая 20 000 человек, вышла на бой с неверными. Результат был предрешен. Несмотря на отвагу многих крестоносцев, армия была обращена в бегство. Ее преследовали кавалеристы, осыпая крестоносцев градом стрел. Итогом стала массовая бойня. Захватив лагерь крестоносцев, турки не щадили никого – ни мужчин, ни женщин, ни даже детей. Только несколько привлекательных юношей и девушек были оставлены в живых для домов и гаремов завоевателей. 3000 уцелевших, сумевших укрыться в замке на берегу, были спасены византийским флотом и возвращены в Константинополь. Это был конец народного Крестового похода. Если он и принес какую-то пользу, то она состояла в напоминании европейцам очевидного факта: одной только веры недостаточно. Дорогу в Иерусалим сможет открыть только меч, принадлежащий дисциплинированному воину. Если Крестовые походы находились в центре исторической сцены на протяжении всего этого периода, если говорить о Средиземноморье, самым важным событием была смена характера силы, господствовавшей на море. На северо-востоке и в Эгейском море византийский флот все еще продолжал господствовать, и ему предстояло стать частью важнейшей жизненной артерии, позволившей следующей волне крестоносцев добиться своей цели. Но в центральной части моря все коренным образом изменилось. С захватом Сицилии и закреплением там и в Южной Италии норманнов появился мощный оборонительный щит, позволивший возродиться портам Южной Италии. Веками они оставались неважными и, за исключением Равенны, после краха Западной империи играли незначительную роль. Помимо норманнского господства в центральном бассейне захват византийцами в 960 году Крита, что на восточной стороне Ионического моря, добавил стабильности всему региону. Венеция, Генуя и Пиза начали восставать из неизвестности и довольно скоро начали играть важную роль в истории моря. Первый крестовый поход, организованная военная экспедиция, начался в 1097 году, когда четыре разные группы выступили в путь раздельно, чтобы встретиться в Константинополе. Первая группа, во главе которой стоял Готфрид Бульонский, шла из сегодняшней Бельгии. Вторая, которую возглавил сын Роберта Гвискара, завоевателя Южной Италии, состояла, главным образом, из норманнов и итальянцев. Третью группу, сформированную в Провансе, возглавил граф Тулузский, а четвертую – из Нормандии – вел Роберт, герцог Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя. Хотя папа Урбан утверждал, что для этого Крестового похода приняли крест 300 000 человек, большинство из них были не воинами, а мирными паломниками. Представляется вероятным, что вооруженных рыцарей и обученных пехотинцев было не больше 80 000 человек. Это была масштабная экспедиция, которая в конце 1096 и начале 1097 года начала собираться в Константинополе, готовясь к отправке в Малую Азию. Император, хотя изначально и желал получить помощь норманнов и франков для возвращения утраченных Византией территорий, вероятно, уже давно пожалел о своем обращении. Получилось, что он сам пригласил в свой дом алчного гостя, который далеко не всегда проявлял дружелюбие к хозяину. Хотя плоды Первого крестового похода могли превзойти его ожидания, Алексей на самом деле навлек на империю проблему, которая впоследствии способствовала ее падению. Переправленная через пролив византийским флотом, который на протяжении всей последующей операции осуществлял снабжение крестоносцев и подвозил осадные машины и прочие военные материалы, армия достигла первого успеха, захватив Никею. Знаменитый древний город был столицей северной части Малой Азии, и его утрата была весьма болезненным ударом по гордости турок, не говоря уже о материальных соображениях. Предварительно крестоносцы дали клятву Алексею Комнину, что отдадут ему, как верховному главнокомандующему, все захваченные территории. Захват Никеи, вероятно, явился для императора оправданием его призыва к грубой силе Запада для изменения баланса сил на Востоке. Византия получила и другие преимущества. Армия хлынула на юг через Малую Азию и восстановила имперский контроль над практически всем побережьем и обширной внутренней территорией. Тем не менее турки, закаленные и эффективные воины, сражались за каждый клочок земли. «Кто, – вопрошал автор «Деяний франков», – станет преуменьшать мастерство, военные таланты и доблесть турок? Они утверждают, что только франки и они имеют право называться рыцарями. Придерживайся они веры Христа, им бы не было равных в силе, смелости и науке войны». Концепция «воина Христа» была чужда византийской мысли. Война никогда не считалась византийцами благородным делом. Они считали, что ее следует избегать, если возможно. Византийцы предпочитали договариваться, а не сражаться. На самом деле взятие Никеи по большей части было результатом переговоров между византийцами и турками. Когда крестоносцы уже собрались штурмовать стены, оказалось, что над ними уже развеваются флаги Византии. Турки предпочли договориться со своими старыми – известными – врагами, чем покориться чужеземцам. Византийские концепции стратегии и политики издавна основывались на мысли, что война есть результат политической ошибки. Норманны, с их решительным и простым подходом и присущей всем северянам любовью к сражению, всегда считали греков коварными, слишком хитрыми – в общем, склонными к предательству. Византийцы, с другой стороны, относились к этим чужеземцам как к полезному инструменту в своих руках (по крайней мере, так они думали вначале). Также они были уверены, что чужеземцы являются приверженцами неправильной испорченной церкви, они некультурны и неотесанны. Гиббон писал: «Новый дух возник из религиозного рыцарства и папского господства, людей тронуло изысканное чувство, реакция дошла до самого сердца Европы». До какого-то момента так и было. Крестовые походы действительно стали уникальным явлением. Но только грекам, унаследовавшим Восточную империю Древнего Рима, это было трудно понять. Да, император позвал этих франков на помощь, чтобы не допустить уничтожения христианской цивилизации на Востоке, но греки считали, что крестоносцы будут наемниками, которые исполнят свою миссию, получат деньги и уберутся восвояси, а вовсе не тем, кем они оказались в действительности. А норманнские бароны, обнаружив на Востоке обширные территории, пожелали сами стать их хозяевами. Они, конечно, были адептами войны, однако их конечной целью были обширные землевладения, на которых они могли обосноваться. В отличие от наемников прошлого – хотя норманны не считали себя наемниками – они не имели желания выигрывать сражения, получать плату и возвращаться домой. Не может быть никаких сомнений в том, что Первый крестовый поход был весьма успешным. Только этот успех не был повторен. Следуя на юг через Малую Азию, крестоносцы начали серьезное вторжение в Сирию и Палестину, которые веками оставались конфликтными территориями. Правда, их завоевание жизненно важных районов Малой Азии оказалось настолько полным, что оно помогло Византийской империи продержаться еще три столетия. В этом отношении Алексей Комнин показал себя одним из самых дельных императоров в истории Константинополя. В момент наивысшего унижения, когда берег Босфора, расположенный прямо напротив города, была занят турками, он сумел вернуть многие потери, вызванные Манцикертом, и теперь христианские армии подошли к воротам Константинополя. Антиохия, третий по величине и значению город средневекового мира, сдался крестоносцам в 1098 году. Через год был взят и сам Иерусалим. Хотя поведение крестоносцев после захвата города, а также во многих других осадах и стычках всегда порицалось – и по праву, следует помнить, что они были не воинами, а ревностными христианами, для которых мусульманский враг был противником христианства и относился к силам зла. Описание Вильгельмом Тирским их поведения, когда они увидели свою цель, Иерусалим, не следует считать вымыслом. «Когда они услышали о святом граде Иерусалиме, они поняли, что вскоре подойдут к нему, и начали прыгать от радости, и пали на колени, и приносили благодарность Господу нашему. Они ужасно вздыхали, потому что Господь любит их так сильно, что позволил увидеть цель своего паломничества, святой город Иерусалим. Этот город наш Господь любит так сильно, что пожелал умереть здесь и спасти мир. Было очень жалко видеть и слышать все слезы и крики нашего доброго отряда. Он уехали, продолжая проливать слезы, и двигались вперед так долго, что вскоре увидели стены и башни города. Тогда они подняли руки к небу, и каждый из них снял свои чулки и обувь, и целовал землю». Одним непредусмотренным результатом Первого крестового похода стал быстрый рост итальянского торгового флота. Впервые за многие века на морских путях между Римом и Ближним Востоком появились во множестве европейские паруса. Следующие Крестовые походы подтвердили важность итальянских морских портов. Богатство и мощь Генуи, Венеции и Пизы явились следствием возобновившейся активной деятельности на морских путях между Центральной Европой и Востоком. Крестоносцев и паломников надо было перевозить на Святую землю, началась торговля между новыми христианскими территориями в Леванте и Европой. То, что было разрушено волной арабских завоеваний в VIII и IX веках, начало восстанавливаться. Присутствие северных европейцев в Леванте положило начало постоянному обмену товарами, людьми и идеями между Францией, Италией и Востоком. Христианские королевства, созданные под чуждым левантийским небом суровыми норманнскими баронами, оказались недолговечными, но их влияние на территории, которые попали под их контроль, никогда не изгладилось. Однако можно утверждать, что в долгосрочной перспективе именно Европа извлекла самую большую выгоду из завоеваний крестоносцев. Так же как в Испании и на Сицилии, усовершенствования в сельском хозяйстве и развитие искусства и ремесел когда-то стало результатом арабских завоеваний, теперь поток предметов роскоши и предметов искусства (например, красивейшие изделия из стекла, которых не знали европейцы) начал течь в страны Северной Европы. Начиная с периода Крестовых походов и далее, отмечаются изменения в облике мебели и предметов для украшения интерьера не только в Англии, но и во всей Европе. Важно иметь в виду, что Крестовые походы вовсе не были, как часто пишут авторы романов, носителями высокой культуры варварам Востока. В сущности, все было наоборот. Именно от своих ненавистных врагов крестоносцы узнали красоту шелковых драпировок, научились использовать всевозможные орнаменты и усовершенствовали технику обработки металлов. Все это сразу изменило облик мебели. Кроме того, в Европу вернулись шторы, портьеры и занавески, практически исчезнувшие после краха Римской империи. Хотя мы привыкли говорить о Первом, Втором, Третьем и т. д. крестовых походах, этот термин относится не только к главным крупным перемещениям европейцев на Восток. Крестовые походы были скорее непрерывным процессом, который не прекращался год за годом – веками. Тем, которые были отмечены большими успехами или крупными неудачами, историки присвоили номера. Но было бы правильнее рассматривать весь период с Первого крестового похода в 1097 году до последнего – в 1464 году как один непрерывный поход. В это время целые армии, отряды и отдельные бароны и рыцари постоянно двигались из Европы на Ближний Восток, чтобы сражаться с мусульманами. Некоторым выдающимся личностям удалось создать для себя королевства и княжества – к примеру, королевства Антиохия и Иерусалим, – а другие устраивали небольшие феодальные дворы в портах древней Сирии. Истинными памятниками крестоносцам, которые до сих пор можно увидеть на землях Восточного Средиземноморья, являются руины великолепных крепостей, которые были построены на возвышенностях и хмуро взирали на равнины Святой земли. Квентин Хьюс писал в книге «Крепость»: «Из-за нехватки людских ресурсов приходилось выбирать и использовать неприступные участки. Мощные башни, построенные по образу и подобию французских замков, стали характерной чертой этих крепостей. Кроме того, сооружались концентрические кольца оборонительных сооружений, одно внутри другого, и каждое выше предыдущего. Таким образом, защитники внешних стен прикрывались огнем тех, кто находился за ними и выше». Если крепостная архитектура – главное наследство, оставленное крестоносцами на средиземноморской сцене, самые Крестовые походы, так же как постоянный поток паломников на Святую землю, привели к масштабному развитию судостроения. Порты Италии процветали. Нечто подобное было только на пике могущества Римской империи. Венеция приобрела торговые права, собственный венецианский квартал, церкви и рынки во многих городах Леванта. Краеугольный камень ее величия, так же как и Генуи, был заложен крестоносцами. От странного брака, заключенного между Востоком и Западом на века Крестовых походов, выиграло все Средиземноморье. Старые морские пути, судоходство на которых было уже давно нарушено, вернулись к жизни. Усовершенствовались конструкции судов, и средиземноморская галера, которой предстояло господствовать на море до XVII века, обрела свою окончательную форму. Глава 9 Рыцари Святого Иоанна Амра ибн аль-Аса, великого арабского полководца, завоевавшего Египет в VII веке, когда он лежал на смертном одре, спросили: «Ты часто говорил, что хотел бы найти умного человека умирающим и узнать, что он чувствует. Ответь же, что чувствуешь ты». И Амр ответил: «Я чувствую, что горы Радва словно опустились на мои плечи, мой живот словно набит колючками, а душа моя будто продирается сквозь иголку». Его слова применимы к истории Средиземноморья между периодом Великих арабских завоеваний и европейским Возрождением. Между хиджрой пророка в 622 году и серединой XV века средиземноморский мир пребывал в тисках религиозной лихорадки. Интересно, что, хотя земли, окружающие Средиземноморский бассейн, породили две главные мировые религии, средиземноморский характер сам по себе не склонен к мистике. В Древнем мире с множеством богов и богинь соблюдение ритуалов считалось главным фактором религиозного поклонения. Люди не брали в руки оружие против других, поскольку те утверждали, что Зевс выше Амона, Геракл сильнее Мелькарта, а Афродита красивее Иштар. Они просто-напросто уравнивали качества соответствующих богов и богинь, утверждая, что разница небольшая или ее нет вовсе: в Афинах следует отдать дань уважения Гераклу, а приезжая в Тир – Мелькарту. Римляне презирали религиозные обряды карфагенян, но не воевали с ними из-за того, что они находят поклонение Баалу (Ваалу) менее привлекательным и эффективным, чем Юпитеру. Религиозная нетерпимость пришла с Востока, являясь сопутствующим продуктом иудаизма и христианства. Нетерпимость к другим религиям европейские христиане унаследовали, наряду с многим другим, у иудеев. Самыми активными поборниками религиозной нетерпимости стали христиане Западной Европы. Восточная ортодоксальная церковь Византии, хотя Византийское государство постоянно находилось в конфликте с мусульманами и варварами, не делала религиозный аспект главной движущей силой этого конфликта. Они утверждали, что «Крест победил!», но всегда были готовы достичь договоренности с противником. Впоследствии в Константинополе была мусульманская колония. Одним из многих факторов, вызывавших гнев приезжавших христиан, приверженцев римской церкви, было то, что византийцы терпели наличие в своем городе мечети. Интересным аспектом, вызванным к жизни веками религиозных войн на Ближнем Востоке, было формирование особых corps d’élite, орденов крестоносцев. В них, как в микромире некоторых островов, так твердо соединились основные элементы периода, что они могут символизировать всю эру. Тамплиеры – бедные рыцари Христа и храма Соломона, тевтонские рыцари, рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Эти три великих ордена возникли во время Крестовых походов; они неразрывно связаны с этим историческим периодом. Если говорить о Средиземном море, в первую очередь следует упомянуть об ордене Святого Иоанна. Он для нас особенно интересен, поскольку его рыцари в конечном итоге стали лучшей морской боевой силой своего времени. Они отлично владели всеми необходимыми для мореплавателей навыками, имели хорошо развитое судостроение. В двух регионах Средиземного моря они устроили базы на островах, с которых оказывали огромное влияние на события – непропорциональное своей небольшой численности. В истории рыцарей Святого Иоанна можно с уверенностью проследить ключевые моменты истории следующих четырех столетий, по крайней мере, в плане конфликта между Востоком и Западом. В их отношениях с Востоком, одалживаний и заимствований, также раскрываются взаимные сделки того времени. Они в корне отличались от тамплиеров, которые были только военным орденом, и от тевтонских рыцарей, которые, начиная с XIII века, были заняты покорением и обращением Пруссии, а не Средиземноморьем. Орден Святого Иоанна родился во время Первого крестового похода, как и другие средиземноморские ордены, и оставался частью истории этого моря в течение семи веков. А умер он во время катаклизма Наполеоновских войн. Чтобы разобраться в сути событий, имевших место с начала Первого крестового похода и дальше, следует внимательно изучить историю этого примечательного «клуба» воинов, христиан, госпитальеров и знатных людей. Прежде всего они были госпитальерами. Орден был создан на основе больницы, которая работала в Иерусалиме для заболевших паломников. Орден был основан во время Первого крестового похода неким Пьером Жераром, который заслужил благодарность крестоносцев за помощь в осаде. После того как город был взят (что сопровождалось совершенно не христианскими актами насилия), на больницу буквально обрушились привилегии и пожертвования. Посвященная святому Иоанну Крестителю, управляемая сначала бенедиктинцами, а потом августинцами, больница стала зерном, из которого вырос великий гордый военный орден рыцарей Святого Иоанна. Жерар обратился к папе с просьбой официально признать его детище. Рыцари, излечившиеся в больнице от ран или присоединившиеся к сообществу по собственному желанию, придали дополнительный вес просьбе, и в 1113 году папа Паскаль II взял орден под свою защиту. Этот акт был подтвержден его преемником и другими папами. Теперь больница в Иерусалиме пользовалась всеми преимуществами папской благосклонности – немаловажный фактор того времени. Ведь тогда представлялось, что взятие Святого города крестоносцами – знак благосклонности Господа к папам, вдохновившим религиозную войну. Жерар, основатель ордена, умер в 1120 году. Его преемником стал Раймонд де Пюи, человек не только религиозный, но и обладавший государственным умом. Именно он поставил новый и сравнительно незначительный орден на твердую финансовую основу и определил его курс, которым он следовал на протяжении столетий. Многие его члены больше подходили для того, чтобы сражаться с орудием в руках, а вовсе не для роли санитаров и медбратьев, да и атаки сарацин на новые христианские государства и пути через Святую землю набирали силу. Поэтому Раймонд де Пюи предложил папе, чтобы некоторые из братьев стали не только медработниками, но и воинами. Пути паломников следовало защищать, и в его распоряжении были люди, вполне способные выполнить эту задачу. Так зародилась военная часть ордена, которая с течением времени стала доминирующей. Тем не менее госпитальеры и дальше продолжали ухаживать за больными – даже когда военная часть ордена окрепла и обрела силу. Большая часть доходов ордена тратилась на уход за больными и прогресс хирургии и медицины в целом. К середине XII века орден Святого Иоанна уже полном объеме совмещал функции и стал интересным смешением госпитальеров и воинов. Родерик Кавальеро в книге «Последний крестоносец» писал: «Кто были рыцари госпитальеры, призванные нести восьмиконечный крест, которым украшены их одеяния? Четыре конца обозначали четыре главных христианских добродетели – благоразумие, справедливость, сила духа и воздержание, восемь концов – блага, даваемые этими добродетелями, а цвет – белизну рыцарской чистоты. Это были младшие братья и вторые сыновья, и, если папа не даровал специального разрешения, носитель этих одежд был монахом. Только он был не простым монахом. Он не удалялся от мира и не был священнослужителем, а только мирским братом. Он не носил монашеских одежд – только крест. Он был свободен путешествовать по миру, но в то же время давал обет бедности, целомудрия и покорности. Это было странное и нелегкое призвание». В ранний период не было сомнений в том, что рыцарям в какой-то мере удалось соблюдать обеты. Впоследствии клятвы бедности и целомудрия часто оказывались забытыми. Рыцари Святого Иоанна сыграли важную роль во Втором крестовом походе 1148 года, который потерпел катастрофическую неудачу у стен Дамаска. Это поражение в какой-то степени смягчило взятие в 1153 году Аскалона (Ашкелона), в котором приняли активное участие Великий магистр и его рыцари. Со временем орден все больше богател. Он получал доходы из нескольких источников. Это были вступительные взносы новых рыцарей, посмертные взносы умерших и погибших (вся собственность рыцаря, за исключением пятой ее части, которую он мог завещать кому-то, по собственной воле переходила к ордену), военная добыча – когда удавалось взять город или захватить мусульманский караван, и многое другое. То, что началось как простая больница в Иеру салиме, превратилось в богатейшую международную организацию, с больницами, построенными вдоль путей паломников из Европы, и обширными поместьями в разных европейских странах. В его состав входили сначала, главным образом, франки, но когда орден стал международным, он подразделился на восемь языков – по названиям европейских стран, самых активных участников Крестовых походов: Овернь, Франция, Прованс, Арагон, Кастилья, Англия, Германия, Италия. Таким образом, рыцари стали одним из первых примеров международной армии, преданных не своей родине, а Великому магистру и ордену. В какой-то степени в этом отношении они стали предшественником НАТО – организации, которая сегодня защищает Европу и Средиземноморье. Национальное разделение на языки стимулирует здоровую конкуренцию, и в бою каждое подразделение старается проявить себя лучше, чем другие. История ордена на протяжении XII и XIII веков отражает историю Крестовых походов на Востоке. Между 1162 и 1169 годами рыцари участвовали в ряде неудачных экспедиций, имевших целью отобрать у мусульман Египет. Смятению, царившему в Иерусалимском королевстве, отнюдь на помогала вражда, вспыхнувшая между тамплиерами и госпитальерами, которая не позволила им объединиться для совместных действий против общего врага. Ранние успехи христиан в основном стали возможными благодаря тому, что они имели дело с не слишком сильными эмирами, к тому же активно враждовавшими друг с другом. Но когда на сцене появилась ответственная фигура, способная координировать и объединять, стало очевидно, что положение латинян на Святой земле в высшей степени непрочно. Линии связи были растянуты – крестоносцы ждали снабжения и подкрепления, которое им доставляли суда венецианцев и генуэзцев. В те дни могли пройти недели, прежде чем в Северной Европе получали весть о необходимости подкрепления.