Иви и Китти перестали притворяться, что они не подслушивают, и подошли к родителям. – Как раз хорошо, что мы тоже там были, – сказала Китти, пристально глядя на папу. – Честное слово, пап. Маме было так грустно! Тебе легко запрещать, но ты совсем не подумал, что ей нужно хоть с кем-нибудь поговорить. – Китти, не надо… – слабым голосом попросила мама. – Я всё понимаю, Чарльз. Я виновата. Я сделала глупость. Но ты меня рассердил. Ты не хотел ничего слушать. Просто ушёл, хлопнув дверью. И что мне ещё оставалось? Папа тяжко вздохнул: – Да, наверное, я тоже был в чём-то не прав. Так что там произошло, Иви? Что опять натворило это чудовище в облике таксы? – Макс не чудовище. И он ничего страшного не натворил – просто съел спиритическую руку Юджинии. Она лежала на краю стола, Макс подпрыгнул и схватил её зубами. И прежде чем ты начнёшь говорить, что мне надо лучше воспитывать свою собаку, я скажу сразу, пап: он никогда больше не будет хватать со стола еду, и особенно всякие непонятные спиритические руки, потому что она была сделана из говяжьей печёнки, причём явно протухшей, и Макса потом целый вечер тошнило. – Значит, он угостился протухшей печёнкой? – Папа сморщился, изо всех сил стараясь сохранить серьёзность, но не выдержал и расхохотался. – Так ему и надо, воришке! Но мне всё равно непонятно, Хелен, почему миссис Уизерилл и вся компания старых гарпий так на тебя ополчились? Мама тихо вздохнула: – Юджиния – протеже Элис. Та с ней носится как с писаной торбой и злится, что я обидела её любимицу, которой она безоговорочно верит. Или просто убеждает себя, что верит. – Даже после сенсационного разоблачения с говяжьей печёнкой? – Папа покачал головой, продолжая тихонько посмеиваться. – Мне уже самому интересно, как она объясняет столь явный обман. Мама пожала плечами: – Не знаю. Но у меня ощущение, что на моё чайное собрание почти никто не придёт. Элис та ещё сплетница. Папа фыркнул, тряхнув головой: – Да ну, брось. Как раз наслушавшись сплетен, придут как миленькие. Тебе ещё чашек не хватит на всех, помяни моё слово. Соберёшь для больницы целое состояние. * * * Наступила зима. В этом году она была не такой лютой, как в прошлом – когда Дэвид писал, что все окопы засыпаны снегом почти до краёв, и горько шутил, что ощущает себя облысевшим белым медведем, – но всё равно невероятно тяжёлой и мрачной. Иви уже и не верилось, что эта тоскливая, серая и промозглая зима когда-нибудь закончится. Для Иви и Китти – и, наверное, для папы тоже – зима началась в ноябре, когда пришло письмо от инструктора, занимающегося дрессировкой Брэнди. Он замечательный пёс – умный, послушный, прилежный – и настоящий трудяга, как и все эрдельтерьеры. У нас здесь в основном колли, лерчеры [5] и эрдельтерьеры, и именно эрдельтерьеры наиболее ответственно и серьёзно подходят к работе. Уверяю вас, здесь его никто не обижает. Мы обращаемся с ним очень ласково, и ему нравится обучение. Дело в том, что собаки должны гордиться своей работой и получать от неё удовольствие. Брэнди готовится стать связным, и на фронте ему предстоит доставлять сообщения, преодолевая немалые расстояния: в две или даже три мили. Ему надо будет всегда возвращаться ко мне, и, чтобы ему захотелось вернуться как можно скорее, он должен видеть во мне своего друга и источник всего, что есть радостного и приятного. Поначалу его немного пугала артиллерийская стрельба, но теперь он уже старый служака, «стреляный воробей», и грохот пушек беспокоит его не больше, чем мушиное жужжание. Может быть, даже меньше. Он полон рвения и рвётся в бой, что весьма хорошо, потому что нас скоро отправят во Францию. Точную дату назвать не могу по причинам, не требующим объяснений. Я знаю, что Брэнди меня не подведёт и не раз даст мне повод гордиться его достижениями. И вы тоже будете им гордиться. Артиллерийская стрельба! Бедняге Брэнди, такому ласковому и домашнему, пришлось привыкать к грохоту пушек. Это ужасно. На самом деле ужасно. И всё же после письма от инструктора, с которым Брэнди поедет на фронт, у Иви чуть-чуть отлегло от сердца. По крайней мере, теперь она знала, что о Брэнди заботятся, что его любят и ценят. Она хорошо понимала, что имел в виду инструктор Марш, когда написал, что Брэнди ответственно и серьёзно подходит к работе. Он всегда был ответственным и серьёзным. Всегда заботился о безопасности Иви и Китти, считая себя их защитником и практически старшим братом, а от Алекса так и вовсе не отходил ни на шаг. Несомненно, он понимал, что маленький озорник Алекс больше других нуждается в присмотре. Когда они все втроём лазили по прибрежным камням на пляже, Брэнди зорко следил, чтобы никто не упал, и он не единожды отгонял Алекса от края обрыва на склонах утёса. Алекс вечно возмущался, что Брэнди слишком уж его опекает – даже хуже, чем мисс Дженнингс, – но на самом деле он обожал Брэнди. Иви никак не могла решить, хорошо это или плохо, что Алексу так и не суждено было узнать об отъезде Брэнди на фронт. Он бы точно гордился таким героическим псом, но, наверное, скучал бы по Брэнди даже сильнее, чем Иви и Китти. Однако старался бы этого не показать, потому что мальчишкам не положено распускать нюни. Все годы, пока шла война, в семье Мэйтлендов праздновали Рождество. Конечно, не так грандиозно, как раньше, но всё равно праздновали. Однако в этом году настроение у Иви было совсем не рождественским. Папа купил им с Китти билеты на детский спектакль и сам отвёз их в Скарборо, но никакой радости не получилось. Сокровищница Аладдина сверкала и переливалась бутафорскими самоцветами, декорации и костюмы были такими же роскошными, как и в спектаклях всех прошлых лет, но весёлые песни и шутки на сцене совсем не смешили. А когда хор девочек начальной школы вдруг запел «Дома вас любят и ждут», Иви, не выдержав, вышла из зала прямо посреди песни и до конца представления простояла в фойе, глотая слезы. – И вообще глупо петь современную военную песню в спектакле про Аладдина, – сказала Китти уже в поезде по дороге домой. – Это же арабская сказка. Зачем там эта песня? Чтобы все в зале расплакались? А может, те девочки просто не знают никаких других песен? Дать тебе носовой платок, Иви? У тебя нос совсем красный. Иви молча кивнула. Она сама толком не понимала, из-за чего больше плачет: из-за Дэвида или из-за Брэнди, который в этом году не получит своих традиционных рождественских подарков: нового ошейника и большого куска жареной индейки. Впрочем, индейка в нынешнее Рождество не досталась вообще никому. Вместо неё была совершенно не праздничная курица – потому что, как говорит миссис Диксон, индейку теперь днём с огнём не найдёшь. А ещё Иви плакала потому, что чувствовала себя виноватой перед Дэвидом. Она больше тревожилась о Брэнди, чем горевала о брате. И это, наверное, было неправильно. Иви не понимала, что с ней происходит: на сердце давила какая-то тяжесть, сотканная из тревоги и грусти, и даже подарки и праздник в гостях у Грейс на второй день Рождества не смогли поднять ей настроение. Серая дождливая зима сменилась такой же беспросветно унылой весной. Однажды в апреле, в очередной серый дождливый день, Иви и Китти возвращались из школы и, подходя к дому, увидели у своей калитки какого-то человека в жёлтом дождевике с капюшоном. Он вежливо им поклонился, и тут Иви его узнала: – Мистер Армстронг! Добрый день. Вы пришли к папе? – Да… Я сначала зашёл в контору, но там сказали, что сегодня он дома. Мы не договаривались о встрече – не знаю, примет ли он меня… – Конечно, примет. Он будет рад, я уверена. – Иви пыталась открыть калитку, но замёрзшие пальцы скользили по мокрой задвижке, и только когда Фрэнк Армстронг попытался ей помочь, она поняла, что у него всего одна рука. Второй рукав его жёлтого дождевика был пустым. Китти уставилась на него, но тут же смутилась и отвела взгляд. Они с Иви не раз ходили в госпиталь для раненых солдат – относили им небольшие подарки и вязаные вещи – и видели пациентов без руки или ноги. Но там эти увечья воспринимались иначе: собираясь туда, ты заранее готов к чему-то такому. К тому же все эти люди не были им знакомы. Иви с Китти не знали их раньше, целыми и невредимыми. – В нашу последнюю встречу вы за меня заступились, мисс Китти, – сказал Фрэнк, когда они все втроём зашагали к дому по садовой дорожке. – Ой! Те девчонки с белыми перьями! – Китти удивлённо обернулась к нему. – Я уже и забыла. – А я не забыл. И я очень вам благодарен. Прошу прощения, что не сказал вам «спасибо» сразу, но мне было неловко и хотелось скорее оттуда сбежать. В общем, огромное вам спасибо. – Он невесело рассмеялся. – Теперь-то меня уж точно не обвинят в том, что я уклоняюсь от службы. Девочки переглянулись и нервно кивнули. – Да, теперь точно. – Иви попыталась улыбнуться. – Но… но лучше бы у вас… – Она запнулась, замолчала и густо покраснела. – Извините, мне надо отпереть дверь. Она так на себя разозлилась, что даже не сразу попала ключом в замочную скважину. От стыда у неё буквально горели щеки. Она чуть не брякнула жуткую глупость. Фрэнк и без неё знает, что лучше бы у него по-прежнему было две руки. – Я пойду скажу папе, – объявила Китти, как только они вошли в прихожую, и убежала в глубь дома, оставив Иви наедине с гостем. Иви забрала у Фрэнка его дождевик, старательно делая вид, что не заметила, с каким трудом он его снял. Ей хотелось ему помочь, но она боялась смутить его ещё больше. – Ещё не привык управляться одной рукой, – сконфуженно пробормотал он. – Фрэнк! – Папа вышел в прихожую и ещё издали протянул руку для рукопожатия. Потом вдруг замер и растерянно взглянул на гостя. Очевидно, Китти не успела ему рассказать, что у Фрэнка теперь нет руки. – Господи, как же так?! Мне очень жаль, – пробормотал он. – Мистер Мэйтленд, мне нужно с вами поговорить. Мы можем… – Фрэнк указал взглядом на дверь папиного кабинета. – Да, конечно. Но если это насчёт работы, то тебе даже не надо просить, Фрэнк. Ты всегда можешь вернуться в контору. – Я остался на службе, сэр. Меня назначили секретарём в учебном лагере для офицеров. Уже завтра я должен прибыть на место, но мне надо было увидеться с вами перед отъездом. Это важно. Папа кивнул. Они с Фрэнком прошли в кабинет и плотно закрыли за собой дверь. Иви с Китти удивлённо переглянулись. – Интересно, о чём они там говорят? У Фрэнка был такой вид… Как будто ему надо в чём-то признаться, но очень этого не хочется. – Иви тяжело вздохнула. – А мне надо делать уроки. Нам опять задали целую кучу всего. Иви уже перешла в среднюю школу, и по сравнению с начальной количество домашних заданий выросло чуть ли не вдвое. Теперь все вечера после школы у неё были заняты только уроками. Она как раз приступила к сочинению на французском – и тут к ней в комнату ворвалась Китти: – Папа зовёт нас в гостиную. – Что? Зачем? – Иви подхватила на руки Макса, который спал у неё на коленях, а теперь проснулся и недовольно зарычал. – Не знаю. Мама вернулась с собрания женского клуба, и папа сказал, что он хочет поговорить с нами со всеми. Иви с беспокойством взглянула на раскрытую на столе тетрадь – сочинение само себя не напишет! – но без возражений спустилась в гостиную следом за Китти. Папа стоял у камина, опершись локтем о каминную полку. Он был какой-то взвинченный и очень бледный. Мама сидела в кресле и озадаченно хмурилась: – Чарльз, пожалуйста, объясни: что происходит? – Я хотел, чтобы девочки тоже услышали. – Папа легонько постукивал кулаком по каминной полке, и Иви вдруг вспомнилось, как Дэвид со всей силы бил кулаком по её кровати в тот день, когда сообщил им с Китти, что началась война. Он был так же встревожен и бледен, как папа сейчас, – и так же взволнован. – Я даже не знаю… – Папа нахмурился, сделал глубокий вдох, секунду помедлил и всё же заставил себя сказать: – Фрэнк с Дэвидом служили в одном полку. В прошлом году они принимали участие в одних и тех же боях. Фрэнк был там, когда… когда мы потеряли Дэвида. Фрэнк только-только вернулся в часть после ранения, и, наверное, поэтому Дэвид не успел нам написать, что они виделись. – Мы знали, что они служат в одном полку, – тихо проговорила мама. – Он рассказал, что случилось, Чарльз? Нам ведь не сообщили подробностей. Папа резко шагнул вперёд, присел на корточки рядом с маминым креслом и взял маму за руку. Китти вцепилась в руку Иви. У неё были такие холодные пальцы, что Иви невольно поёжилась. – Хелен, Фрэнк говорит, что Дэвид, возможно, жив. Мама уставилась на него во все глаза и еле заметно качнула головой. – Да. – Папин голос слегка дрожал. – Фрэнк был ранен в том же бою. И тогда же потерял руку. Бедняга, он только оправился от предыдущего ранения, и вот оно как… В этот раз он пролежал в госпитале очень долго, а потом восстанавливался в санатории. Выписался буквально на днях. Его ранило ещё и в голову. Он не знал, что Дэвида считают погибшим. Ему никто ничего не говорил. – Но если Дэвид жив, – тихо сказала Китти, – где он сейчас? – Она огляделась по сторонам, словно ждала, что брат сейчас выскочит из-за дивана. – Фрэнк говорит, он уверен, что Дэвид жив. Они разговаривали, пока он был в сознании. Дэвид был ранен… и очень серьезно… но точно жив. Фрэнк говорит, Дэвида взяли в плен. Немцы ходили по полю боя – считали потери и искали раненых. Брали пленных. Фрэнк клянётся, что видел, как они забирали Дэвида. – Папа тяжело вздохнул. – Но тут… тут непонятно. Немцы не взяли Фрэнка, потому что он был почти без сознания. Либо они его попросту не заметили, либо решили, что он уже мёртв. Он сам говорит, что у него было серьёзное ранение в голову. Возможно, он бредил, и ему всё привиделось. Он сам признаёт, что такое не исключено. И всё-таки он уверен, что Дэвид жив и его взяли в плен. Но я даже не знаю… С тех пор как нам сообщили, что Дэви погиб, прошёл почти год. Десять месяцев, да? – Папа на секунду умолк и сделал резкий глубокий вдох. – Если бы Дэвид был жив, так или иначе за столько времени мы бы об этом узнали. Все очень… неопределённо. – Дэвид жив. – Мама смотрела на папу, но Иви не была уверена, что она его видит. Её собственное сердце колотилось так сильно, что его стук отдавался в ушах. – Чарльз, если это какая-то жестокая шутка… – прошептала мама. – Нет, это точно не шутка. Фрэнк искренне верит, что Дэвида взяли в плен. Но нет никаких доказательств. Фрэнк мог ошибиться, он был в таком состоянии… И если Дэви действительно взяли в плен, он мог погибнуть уже в лагере. Я даже не был уверен, стоит ли вам говорить. Стоит ли подавать надежду. Если надежда не сбудется, это будет ещё больнее. Но потом я подумал об этом треклятом сеансе и решил, что вы должны знать. – Он ещё крепче сжал мамину руку и обернулся к Иви и Китти: – Больше никаких секретов. Глава четырнадцатая