– Да, сэр. – Напечатайте, проштемпелюйте, поставьте число, час и минуты. Принесете на подпись ровно через тридцать минут. Прием временно, впредь до особого распоряжения, прекратить. – Слушаюсь, сэр. Как только дверь за секретаршей закрылась, Райен увеличил громкость, встал и направился в ванную. Глава девятая 1 Когда лейтенант Рябько бывал не в настроении, он запирался в своем служебном кабинете и с головой погружался в бумажную рутину, которой его исправно снабжал макулатурный отдел. В недавнем прошлом, пребывая в таком состоянии, лейтенанту и в голову бы не пришло усугублять хандру документацией, но стажировка в Штатах приучила его игнорировать психологические провокации упорным подъемом рабочего тонуса. Привычки, приобретенные в Америке, Рябько ценил, поскольку все они, за малым исключением, оказались полезными и продуктивными. Вот и сегодня, морщась от самопринуждения, засел с утра в своем кабинете и старательно вчитывался во всю эту муть – раппорты, протоколы, объяснительные, докладные, – на которые так щедра жизнь правоохранительных органов. Однако, как он ни сосредоточивался, как ни напрягался, мысль его то и дело отвлекаясь от должного, обращалась к сущему, а именно – к потерпевшей Ольге Филиппенко. Вот уж кому прозвище подходит один к одному, так это к ней. Видимо, умный человек его ей пришпандорил. С ней действительно можно обалдеть, да еще как основательно! Причем не только в постели, но и вне нее. Чаще даже вне, чем в ней. Ведь всем уже ясно, что этот злосчастный Суров к ее избиению с изнасилованием не имеет никакого отношения. Дело пришлось закрыть не только из-за внезапного исчезновения подозреваемого, но и в виду отсутствия улик против него. А она менять свои показания отказывается наотрез. Сколько раз ей лейтенант и по-хорошему и по-плохому намекал внести в эту филькину грамоту некоторые изменения (дескать, спросонку толком не разобрала, кто меня садистски поимел против моей доброй воли, но подозреваю, что это мог быть гражданин Суров И. В.), все безрезультатно. Пришлось даже до грубостей опуститься, до недостойных упоминания подробностей снизойти: тем импульсивным сумасшедшим трахом в больничной палате попрекнуть. Не оттого ли она, что ее логикой в угол загнали, раком встала? Вагинальной взяткой особо крупных размеров подкупить его пыталась? Так ведь нет, не проняло. Даже наоборот: глазища вытаращила в великом изумлении: это же моя любимая поза! Да и понравился ты мне, Серенький, так круто, так вдруг, что никаких блядских, то есть божеских сил не было сдержаться… Бог-то тут причем? А она только гляделками своими хлопает: что ты, Сереженька, что ты, Бог все видит, не даст соврать!.. Тоже мне богомолка, весталка, жрица Изиды-сластотерпицы… Лейтенант поднял трубку разволновавшегося телефона, послушал детектива, доложившего о предварительных итогах опроса граждан, проживающих на улице генерала Шкуро в связи с фактом злостного изнасилования средь бела дня неизвестным мужчиной гражданки Телешовой А. В., снимающей вместе с мужем дом № 15 по той же улице, зарегистрированной по адресу Екатеринбург, ул. маршала Тухачевского, 59, кв.12… Что-то в этом деле не устраивало Рябько, что-то с ним было не так. Ладно, разберется с макулатурой, выпьет кофейку и вплотную займется этим фактом полового разбоя. Насколько он себя знает, это что-то находится у него в памяти. Ничего, сосредоточится – вспомнит. Лейтенант отдал необходимые распоряжения, положил трубку и вернулся к бумагам. А там опять богомерзкие разборки между социал-демократическим большинством и педерастическим меньшинством из-за кафе-бара «Ильич». Ну и жук этот хозяин! Сколько раз просили его уточнить наконец, которого из Ильичей он имеет в виду, а он ни в какую. Еще бы, кто же станет рубить сук, на котором сидит и благоденствует? Бар вечно полон – не теми, так этими, – а если и перебьют посуду в пылу политических разногласий в вопросе сексуальной ориентации, страховые компании возместят убытки. Опять же хоть какое, но разнообразие: сегодня «Интернационал» поют правдивыми, исполненными решимости голосами, а завтра – сладкими и притворными – «Я люблю вас, Ольга» (подразумевая «Я хочу тебя, Олег») выводят… Рябько принялся бегло просматривать протоколы и показания, временами медля над тем или иным, выбивающимся из традиционного суконного стиля пассажем. «…педики и лесбиянки – это злостные половые лодыри, лентяи и тунеядцы, так как со своим родным полом куда легче поладить, потому что знаешь, делать надо все так, как тебе самому хотелось бы, чтобы делали тебе, тут не надо ни любви, ни терпения, ни фантазии, ни снисходительности к ошибочным представлениям партнера о путях, ведущих к оргазму. Поэтому я бил, бью и буду бить смертным боем эту публику до полного и окончательного ее перевоспитания. С комсомольским приветом, Мартирос Железняк». «…будучи идейным гомосексуалистом, я, тем не менее, являюсь убежденным противником движения за равноправие сексуальных меньшинств, поскольку считаю, что такое равноправие лишает гомосексуальную жизнь ее специфического очарования, добрая половина которого состоит как раз в предосудительности этого способа полового удовлетворения. Лично сам я стал голубым единственно по причине своего сиротства, так как из-за абсолютного отсутствия кровных родственников не имел возможности предаться еще более предосудительному инцесту. Я неустанно молю Бога (Высшую Разумную Силу, а не взбалмошного персонажа древнееврейских сказаний) о том, чтобы на мой век хватило сексуального апартеида, поскольку в противном случае у меня не останется иного выхода, как переквалифицироваться в скотоложника, чего мне крайне не хотелось бы в виду неизлечимой аллергии на всякую шерсть, которой я сыздетства страдаю…» Поверх текста, наискосок, красовалась размашистая резолюция заместителя Рябько, детектива первого класса Емельянчикова: «Трахай крокодилов и не кашляй!» Рябько хмыкнул, призадумался ассоциативно и решил, что в деле неуловимого маньяка необходимо сменить вектор поиска. А поскольку дневное нападение маньяка на гражданку Телешову в избранный им вектор никаким боком не вписывается, значит, напал на нее какой-то посторонний псих… Рябько встал и вышел в комнату детективов – светлое просторное помещение, тесно уставленное столами, стульями, автоматами кофе, колы и жевательных резинок. Ближайшим к нему оказался детектив второго класса Вячеслав Поребриков, увлеченно изучавший в маленьком зеркальце отражение густой поросли волос, буйно бьющих из ноздрей его объемистого носа и плавно переходящих в щегольские, начальством рекомендованные, усики. – Слава, – окликнул его лейтенант, – ты чем занят? – Я? – удивился Поребриков. – Оперативно-следственной деятельностью. А что? – Да так, ничего. Мне показалось, в носу ковыряешься… – Послушайте, лейтенант, – оскорблено вскочил детектив со стула, – давайте раз и навсегда условимся и определимся, где кончается мой личный нос и начинаются служебные усы, которые я вынужден под ним носить и всячески лелеять. – O’key, я не возражаю, – поспешил замять тему Рябько. – Только не сейчас. Сейчас, будь добр, смотайся на улицу Шкуро и под любым предлогом доставь сюда потерпевшую Телешову. Только постарайся, чтобы за вами ее благоверный не увязался… Вопросы? – Могу я, в случае чего, задержать ее как важного свидетеля? – Разве что другого выхода не будет… Убрав зеркальце в ящик стола, детектив покинул помещение. Лейтенант подошел к автомату, нацедил пластиковый стаканчик кофе и вернулся к своей макулатуре. Однако мысль о маньяке опять увела прочь от рутины, прямиком к Ольге, с ее неразгаданными тайнами и невыясненными страхами. Сыворотка правды, которую Рябько был просто вынужден тайком применить, подмешав ее в апельсиновый сок, только внесла еще больше путаницы в ситуацию. Откровенно говоря, такой ахинеи, какую плела прибалдевшая Ольга, ему еще слышать не доводилось. Если это правда, то, что же тогда считать бредом? «– Кто на вас напал утром такого-то числа в вашем доме? – Он… Я как раз ванну принимала, а он взял и напал. Размаял меня всю, размягчил, а потом как выключит горячую воду… Облом и кошмар!.. – Кто «он», Ольга Александровна? Вы знаете, как его зовут? – Конечно, знаю. Добрый стих… – Это его кличка? А его настоящее имя вам известно? – Известно. Бабья блажь… – Так это была женщина? – Когда как, раз на раз не приходится…» Кто-то освободил правое ухо лейтенанта от наушника и вкрадчивым голосом доложил, что потерпевшая Телешова доставлена. Рябько открыл глаза и, отчитав за фамильярность, похвалил за оперативность. Поребриков поник, расцвел и хотел, было, удалиться, однако в намерении своем не преуспел. – Детектив Поребриков, – лейтенант был сух и официален, – доставьте эту аудиокассету нашему штатному психологу. Передайте ей от меня, что дело срочное и что я жду ее квалифицированного заключения не позже пятнадцати ноль-ноль сегодняшнего дня. Не забудьте взять расписку и зарегистрировать кассету. О выполнении доложите по телефону. Вопросы? – Разрешите идти? Лейтенант кивнул и воззрился на потерпевшую – пикантную дамочку лет тридцати с обесцвеченными волосами, густым шоколадным загаром и серыми поощряющими глазками навыкате. Зачем такую насиловать? – удивился он про себя. – Подмигнуть, что ли, лень? Действительно, извращенец и сволочь!.. Лейтенант выбрался из-за стола, представился, предупредительно отодвинул и придвинул стул, вернулся на свое место, выжидающе помолчал. – Вы уже поймали его, товарищ лейтенант? – прерывающимся от волнения голосом полюбопытствовала потерпевшая Телешова. – Поймаем, – твердо пообещал лейтенант, выпятив для вящей убедительности нижнюю челюсть, что, впрочем, не помешало ему зорко заметить, с каким облегчением вздохнула потерпевшая, услышав его ответ. – Альбина Васильевна, – начал Рябько издали подбираться к своим баранам, однако был немедленно прерван протестующим возгласом. – Ну зачем же так официально, товарищ лейтенант? Лучше просто Аллочка… – Как скажете, Альбина Васильевна, – скривил губы в отдаленном подобии улыбки лейтенант. – Алла, я понимаю, что вам неприятно вспоминать об этом, – предпринял Рябько вторую попытку, – но, к сожалению, в интересах следствия… Вам ничего не показалось странным в человеке, который на вас напал? – В маньяке? – уточнила Телешова. – Вам он показался маньяком? – живо переспросил полицейский. – Но его ведь все так называют, – пожала плечами женщина. – Я уже неделю только о нем и слышу… А странного в нем ничего не было, обыкновенный маньяк. Пристал с ножом к горлу… Я так перепугалась, так перетрусила!… Хотела крикнуть, муж-то, Яша, рядом был, в доме, но… – А какой у него был нож, большой? – Блестящий. Так и сверкал, так и сверкал прямо перед глазами. Жуть! – Вы описали его как здоровенного верзилу, покрытого рыжеватым пухом. Он что, голый был? Глаза потерпевшей расширились: то ли от удивления, то ли еще от чего. – Ну не одетым же ему этим заниматься, товарищ лейтенант… – Он вам только ножом пригрозил или применил меры физического воздействия? – Что? – Она вас бил? И если бил, то когда: до, после или во время коитуса? Женщина молчала. – Вам понятен вопрос? – Не очень… – Видите ли, Алла, этот маньяк – человек жестокого сладострастия, он любит истязать свои жертвы не только физически, но и морально. Между тем на вас, согласно медицинского освидетельствования, обнаружены всего-навсего один след от укуса на шее и невзрачная гематома на бедре, производящая впечатление любовного засоса… – Ничего себе слабый укус! – возмутилась потерпевшая. – Чуть шею не перекусил! Знаете, как было больно?! – Нет, не знаю, – признался Рябько, поправляя высокий ворот рубашки, скрывавший куда более впечатляющие следы любовного общения с другой пострадавшей. – Может, Аллочка, это ваш муж вас укусил? – Меня? Мой Телешка-то? – выпученные глазки пострадавшей почти добрались до симптомов безутешного диагноза: Базедова болезнь. – Где уж ему! Да и нечем… – А вот эта гематома на бедре? – строго взглянул Рябько на вызывающе выставленные из-под мини-юбки ноги. – А это!.. Это не маньяк. Это я ударилась обо что-то. Случайно…