Стреляться выпало пистолетами барона Орнеласа. Соответственно и первый выстрел за ним. Борис встал, как это было принято, прикрыв часть груди пистолетом. Так себе защита, если честно. Особо не прикроешься. Выстрел! Измайлов ощутил легкий толчок в грудь и услышал короткий свист пули, ушедшей в рикошет. А хорошо стреляет, шельмец! Сорок пять шагов не шутка. Орнелас в недоумении уставился сначала на противника, потом на свой пистолет, словно не в силах поверить в произошедшее. Но затем встал в полный рост, готовый принять свою судьбу. При этом он также не пренебрег защитой с помощью пистолета. Но в остальном стоял как статуя, с гордо поднятой головой. Вид настолько харизматичный, что хоть бери и на картину! Оговаривая условия, секунданты барона настаивали на поединке до смерти, что подразумевало под собой перезарядку оружия. Но братья воспротивились этому. Если противник Бориса столь уж кровожаден, то ему следует почаще упражняться в стрельбе, чтобы не промахиваться. Измайлов вскинул пистолет. Мелькнула было дурная мысль выстрелить мимо, но она тут же улетучилась. Ни о каком благородстве тут не может быть и речи. Этот бретер сейчас просто дерется за деньги. Сиречь он наемный убийца. И пошел он… А на перерождение и пошел. Борис прицелился и плавно потянул спуск. Выстрел. Выметнувшееся из ствола облачко дыма на секунду заволокло обзор. А в следующий миг он уже наблюдал, как его противник рухнул на землю, словно подрубленный. Отчего-то подумалось, что раненые так не падают, о чем поспешил сообщить склонившийся над бретером доктор. Измайлов посмотрел в сторону сидевшей в автомобиле Фелисии да Мота. Девушка обмахивалась веером, при этом не сводя с Бориса испепеляющего взгляда. Охохошеньки. Да кто сказал, что на этом все закончилось-то? Может, стрелять из-за угла она никого и не подошлет, но уж точно не успокоится. Впрочем… Ходи теперь оглядывайся или прибей эту тварь первым. Н-да. А вот не решил он пока, как быть. Хотя мысль о ее устранении ему абсурдной не показалась. Она ничем не лучше тех же Стужи и Просвиры. Только и того, что носит юбку. Кстати, стреляет она на загляденье. Видел он, что вытворяла эта красавица на улице ночного города. – Дело сделано, Боря, – произнес подошедший Петр. Выдернул из земли свой палаш. Отер лезвие пучком травы. Критически осмотрел, удовлетворенно кивнул и вогнал в ножны. – Ты куда? В гостиницу? – поинтересовался каперанг. – Нет. Сначала в трактир, позавтракаю, а то есть охота, спасу нет. А потом – в усадьбу к боярину. Нужно дорабатывать портрет Марии Платоновны, и вчера взялся писать Георгия Ивановича. – Понятно, – посмотрев на него долгим взглядом, произнес старший из братьев. – Тогда поехали, чего тут торчать. Они и сами с усами. Господи, какие же они жалкие! Елизавета Петровна смотрела на забившихся в угол и подвывающих двух молодых людей. Ничего человеческого в них уже не осталось. Один только животный ужас перед предстоящими страданиями. Сколько раз они умирали? Не праздный вопрос. Она знает это совершенно точно. Семьдесят восемь. Каждый десятый день она спускается в этот подвал и всаживает этим ублюдкам по пуле в живот. И всякий раз смерть для них превращается в адовы мучения. При последнем посещении ей показалось, что рассудок их не выдержал. Да, они страшатся. Но уже не осознают, за что им эти мучения. И вот сегодня она в этом лишний раз убедилась. Рука привычно вскинула «бульдог». Палец дважды нажал на спусковой крючок. В стенах этого каземата выстрелы вышли особенно гулкими, ударив по ушам плетью. Несчастные замерли с простреленными головами. – Избавьтесь от тел, так, чтобы и следа не осталось. И приберите здесь все, – отвернувшись, велела она двум телохранителям. – Сделаем, – ответил один из них. Все. Тут ей больше делать нечего. Москаленко вышла наружу, пересекла двор конюшни и направилась на веранду, где был накрыт стол к традиционному семейному завтраку. Петр и Федор были уже там. Быстро обернулись. Впрочем, дурное дело нехитрое. – Здравствуйте, мальчики. – Здравствуй, матушка, – чуть ли не хором ответили двое мужчин, по виду годящиеся ей в отцы. – Как все прошло? – Португалец промазал. Борис его застрелил. Как он сказал, у бретера восьмая ступень. Глядишь, поумерит свой пыл, пока не доберется до десятой. Хотя до того ему еще трудиться и трудиться, – пояснил Петр. – Матушка… – многозначительно произнес Федор и осекся. – Я их отпустила, – наливая чай в чашку, просто ответила она. При этом в глазах обоих братьев появилось удовлетворение. Всему есть предел. И мстительности в том числе. Впрочем, вполне возможно, что причина вовсе не в том, что она наконец посчитала наказание достаточным. Ну и какая тогда разница между нею и этой да Мота? – Значит, ты уверен, что она не успокоится? – поинтересовалась Елизавета Петровна, когда Петр озвучил свои опасения. – Да, матушка, – убежденно подтвердил тот. – А как думаешь, стоит ли ожидать от нее удара в спину? – На войне все средства хороши, – пожал плечами каперанг. – Но я уверен, что парень управится и сам. Нельзя же его все время опекать. – Ты помнишь, что я говорила о помощи? – Помогать, матушка, а не решать проблемы за него. – Благодаря твоему подходу он уже сходил в одиночную кругосветку. – Матушка, Петр прав, не стоит его так-то опекать, – вмешался Федор. – Не то можно получить противоположный эффект. – Ладно. Пусть пока все идет, как идет. Где он сейчас? – Завтракает в чайной. А потом отправится в усадьбу боярина писать их портреты, – ответил Петр. – Их? – Георгий Иванович решил последовать примеру Марии Платоновны. – Хм. Давненько я не навещала подругу. Опять же, хотелось бы взглянуть, что у него получается. – Кстати, он передал тебе подарок, – спохватился Федор и, обернувшись на стуле, взял прислоненную к стене рамку. – Только вчера написал. Она приняла картину, окинула ее задумчивым взглядом. Потом попросила пристроить на стуле подальше от нее, что Федор и сделал. Еще какое-то время она рассматривала работу, а потом неопределенно хмыкнула. – Что-то не так, матушка? – поинтересовался Петр. – Да как тебе сказать… На первый взгляд работа выполнена в настолько пренебрежительной манере, что тут и там бросаются в глаза ошибки и явные ляпы. Словно картину писал какой-то недоучка. Но чем дольше всматриваешься, тем все больше недостатки становятся достоинством. Просто это несколько другой подход к привычному стилю. – А по-моему, все просто. Ему необходимо выровнять показатели умений, которые у него в загоне, вот он и наращивает количество в ущерб качеству. – Борис уже давно не тот мальчишка, который скорее рисовал, чем писал. Теперь он не в состоянии писать плохо. Просто он пишет иначе. И в этом есть свои прелесть и очарование. – Доброе утро, матушка, – наконец появилась в дверях старшая невестка. Все. Дела побоку. Настало время традиционного семейного чаепития. Правда, это вовсе не значит, что нельзя похвастать новой картиной в своей коллекции. После завтрака Елизавета Петровна велела подать автомобиль и направилась в резиденцию боярина, где была принята без проволочек. Ее тут же препроводили в комнату, отведенную под художественную мастерскую. – Маша, что это значит? – стрельнув в подругу лукавым взглядом, поинтересовалась Москаленко. Они вышли из мастерской, оставив Яковенкова и Измайлова одних. Если с боярыней тот управился быстро, то с ее мужем придется провозиться не один час. – Ты о чем? – останавливаясь посреди коридора, с самым искренним видом удивилась Мария Платоновна. При этом ее пальчик непроизвольно прошелся по ожерелью из крупного жемчуга, в котором она позировала. – Не юли. Тебе не идет, – покачав головой, произнесла Москаленко. – И все же? – Зачем ты заигрываешь с Борисом? – Я-а-а? – Именно. А иначе к чему столь откровенно выпячивать его подарок. Пока ты придерживаешься определенных рамок, Георгий Иванович смотрит на твои шалости сквозь пальцы. Но Катя воспримет это в штыки. А какой упрямой она может быть, не мне тебе рассказывать. Даже не думай в эту сторону, если не хочешь потерять свою дочь. – Лиза, ты напридумывала себе бог знает что. – Очень надеюсь, что это так и есть, – с легким кивком произнесла Москаленко, всем видом давая понять, что уверена в своей правоте. Глава 5 Ссора – Здравствуйте, господин мичман, – сделав книксен, приветствовала Катя Бориса. – Здравствуйте, боярышня. Вы сегодня особенно обворожительны, – обозначив кивком долженствующий поклон, ответил он. – Почему именно сегодня? – вздернула она брови. – Ну-у, потому что мой мундир великолепно подчеркивает ваш наряд, – приняв картинную позу, ответил он. – То есть сама по себе я выгляжу значительно хуже? – подпустив в голос угрозу, произнесла она.