– Он, конечно, такой же выскочка, как и вы, однако к нему у меня нет претензий, потому как он вышел к барьеру. Просто моему брату не повезло. И потом, в ту памятную ночь не он правил бал, а тот, кого он ошибочно считал имеющим право принимать решения. – А как вы смогли подстеречь меня именно в этом трактире? – Всего лишь случайность, которой мы воспользовались, – откровенно ответила она. – Я так понимаю, что завтра вы будете присутствовать на поединке, дабы лично лицезреть мою гибель? – Всего лишь потерю одного из возрождений. Что бы вы там для себя ни решили, я не убийца и не монстр. – Ну-ну. В таком случае – до завтра. Борис поднялся из-за стола, обозначил коротким кивком поклон и направился к Якову. Что-то у него не на шутку разыгрался аппетит. Он сейчас быка готов съесть. Глава 4 Поединок По поводу предстоящей дуэли Борис не переживал. Вернее, почти не переживал. Полторы секунды неуязвимости – это слишком малый срок, чтобы активировать дар принудительно. Запоздает выстрел, и можно будет неприятно удивиться. В пассивном же режиме дар сработает, только если будет непосредственная угроза жизни. То есть, если пуля прилетит в плечо или ногу, то «Неуязвимость» не разрядится. Уж какие только варианты Борис не пробовал, изучил все основательно. А значит, будет больно. Причем долго. Потому что лечиться можно только методами традиционной медицины. И никаких артефактов. Жульничество? Есть такое дело. Но Измайлов не терзался угрызениями совести. С чего бы? И перед кем? По сути, его решили убить, завуалировав это под поединок. Тоже на честность откровенно не тянет. Не добьется успеха один бретер, найдется другой. Явление распространенное. Дворянская честь? Три ха-ха! За ярким и красочным фасадом прячется такое вонючее дерьмо, что проблюется бомж в пятом поколении. Кстати, о даре он поведал только самым близким: Проскурину, Рыченкову и Носову. Даже Григорий оставался в неведении. Дело не в том, что Борис не доверял ему, просто Травкин был убежденным социалистом. Мало ли в какую сторону его еще качнет? А этим ребятам палец в рот не клади. После обеда в трактире они с Яковом направились в гостиницу. Елизавета Петровна уже пеняла Борису на то, что, прибывая в город, он мог бы останавливаться в ее особняке. Но он всякий раз отказывался. Хотя, как и требовали того приличия, оказываясь на Яковенковском, первым делом навещал матушку. Н-да. Матушка. Ну вот так все выкрутилось. Из гостиницы отправил письма названым братьям Петру и Федору Москаленко, дабы те выступили его секундантами на предстоящей дуэли. Ну и телеграмму на Голубицкий, старикам-разбойникам. Не то чтобы на всякий случай, а чтобы они были в курсе. Еще обидятся. Когда поднялись в номер, Яков удалился в свою спальню и предался послеобеденному сну. Измайлов же разложил этюдник, взял одну из рамок с натянутым картоном. Смочил его и вооружился красками. Ничего не поделаешь. Если он собирается достичь высот мастера, ему нужно рисовать, рисовать и рисовать. Кстати, опыт «Акварели» уже дошел до половины и замер. И так будет, пока не подтянутся остальные умения. Радует одно. Как только показатели достигнут четверти, количество получаемого опыта возрастет вдвое, хотя и в этом случае составит всего лишь триста двадцать очков. Но даже для достижения этого показателя ему нужно написать еще шестьдесят девять акварелей. Вот Борис и пишет их, используя каждый час свободного времени. Вернее, три-четыре часа, которые уходят у него на одну акварель. Не мог Измайлов писать их, растягивая процесс на несколько подходов. Хотя такое и возможно при работе сразу с несколькими картинами. Однако он вдруг понял, что акварель для него стоит особняком. Она выражает его настроение и чаяния в данный момент. И если он не завершит ее за один подход, то потеряется магия и очарование этих теплых, ласковых и непокорных красок. Масло было полностью подвластно его воле и поддавалось абсолютному контролю. Акварель же походила на взбалмошного подростка, живущего не разумом, а эмоциями. Чуть зазевался, и настроение картины может измениться на противоположное. Но это-то Борису и нравилось особо. Берясь за кисть, он никогда не был уверен в результате. Тот для него оставался загадкой практически до самого завершения работы… – Привет! Соскучился! – возбужденно произнес ворвавшийся в номер Григорий. Хорошо хоть Борис работу над картиной закончил и как раз хотел заказать в номер кофе. А то ведь после такого появления весь настрой насмарку и незавершенную картину можно выбрасывать. И это даже несмотря на то, что писал он акварели в своей пренебрежительной манере. Кстати, эти работы произвели впечатление на Елизавету Петровну, а уж она-то разбирается в живописи. Может, Измайлов еще выступит в этом мире в роли зачинателя авангардизма. Шутка. – Ты чего прилетел за тридевять земель? – удивился Борис. – Да ладно. Тут всего-то неполных сто километров, – отмахнулся Травкин, водружая на письменный стол свой саквояж. – Я так понимаю, у тебя что-то срочное? – кивая на стол, поинтересовался Борис. – Не то чтобы горело, но я не удержался. Смотри. С этими словами он извлек из саквояжа коробку знакомых габаритов – с небольшую посылку и с торжественным видом поставил на стол. – Вот! – едва слышно выдохнул он. Артефакт «Наводчик». Рассеивание снарядов – 7 %. Масса снарядов – 4,5–45 кг. Количество зарядов – 4. Состояние заряда – 100 %. Время работы – 4 часа. Перезарядка – 10 дней. Состояние механизма – не взведен. – Вот оно как! – искренне восхитился Борис. – Так вот над чем вы с Павлом Александровичем работали два с половиной года! – Ну, работали – это громко сказано. Это от начала и до конца его детище, я только подвизался у него всего лишь в роли токаря. – И как это действует? – Приделываешь на тумбе орудия крепление, и все. – И сколько таких можно установить на одну пушку? – Номер с «Защитником» не пройдет. Одна пушка – один артефакт. И видишь, ограничения по массе снаряда. Семидесятипятимиллиметровые пушки и стопятидесятимиллиметровые орудия в этот диапазон еще укладываются. Да и то не все. Шестидюймовый «Армстронг» с его пятидесятитрехкилограммовым снарядом проходит мимо. Как и пушка Дубинина с излишне легким. – Да и черт с ним. Как раз то, что нужно сейчас. А там измыслите еще. Кстати, что по правам? – Павел Александрович передаст их Голубицкому. Тут без вариантов. Слишком серьезный вопрос. – Как и с «Защитником». – Ну, усовершенствование «Защитника», как и «Аптечки», Эфир зачел нам обоим, так что без обоюдного согласия передать права мы не сможем. Правда, чертежи «Наводчика» он мне передал еще до того, как уступит права боярину. И если для собственных нужд, а не на продажу, то и предъявить нам нечего. – Согласен. А усовершенствовать артефакт сможешь? – Я пока не уверен, что получится воссоздать четверной артефакт, а ты сразу о модернизации. Это ведь работа Павла Александровича. Посмотрим. Время покажет. В этот момент раздался стук в дверь. Борис открыл, впуская хмурых братьев. Что-то они не спешили. Впрочем, куда торопиться-то, если изменить уже ничего нельзя. Лишняя суета – она лишняя и есть. – Мы внизу встретили секундантов твоего противника. Все вопросы утрясли. Вот. – Петр, затянутый в мундир капитана первого ранга, протянул футляр с дуэльными пистолетами. – По пути купил. Знатная работа. Сохранишь как памятник собственной глупости. Дуэльные пистолеты покупаются под конкретную дуэль. Падет ли жребий на них или стреляться придется оружием противника, не важно. Больше ни в одном поединке их использовать нельзя. Как не получится и одолжить кому другому. Разве только хранить как реликвию да использовать для развлекательной стрельбы. Борис подозревал, что эта традиция исходит от производителей. А как иначе обеспечить постоянный спрос на такое реликтовое оружие? Старинное-то понятно. Его собирают коллекционеры. А вот такие новоделы? Правда, и таким случается стать жемчужиной чьей-нибудь коллекции, если с их помощью удается оборвать жизнь какой-то знаменитости. Кстати, дуэльный гарнитур оказался настоящим произведением искусства. И да, несмотря на то что пистолеты капсюльные и гладкоствольные, в точности они мало уступят револьверам с нарезными стволами. Пули отливаются по форме, находящейся здесь же, ноготок к ноготку, и проталкиваются по стволу с небольшим усилием. Так что не болтаются, как дерьмо в проруби. Штучная работа! – При чем тут глупость? – возразил Борис. – Отвертеться от дуэли у меня все одно не было никакой возможности. А так хоть в морду дал. – Мы слышали другое, – возразил Федор. – Да наплевать и растереть на то, что вы слышали. Привет тянется из Бразилии. – Так ты же говорил, что там банкир стрелялся. – Стрелялся. Да только сестрица убиенного вдруг решила, что с меня нужно учинить спрос. Наняла бретера и приперлась сюда. – Погоди, Боря, о чем речь-то? – наконец всполошился Григорий. – Да пустое. Разберемся. – Мне нравится, с какой легкостью ты рассуждаешь на эту тему, – неодобрительно хмыкнул Федор. – А чего ты от меня ждал? Что я буду потеть, дергаться и приводить в порядок нервы горькой? На секундочку, я несколько раз заглядывал за край, не имея возрождения. Теперь оно у меня есть. Хотя, конечно, глупость несусветная – не позволять использовать на дуэлях «Аптечки». – Эдак пропадет острота ощущений и возможность существенных потерь. А тогда уж дуэль превратится в фарс, – возразил Петр. Ночь прошла совершенно спокойно. Наутро Петр и Федор прикатили к гостинице на паромобиле в сопровождении доктора. Яков и Григорий порывались было поехать с ними, но были отстранены в сторону братьями. Не балаган, чего там глазеть. Сама дуэль на Бориса не произвела никакого впечатления. Собрались десяток человек на пустыре под сенью пары раскидистых дубов. Отмерили полагающееся расстояние, вогнали в землю палаши, обозначая барьеры. Спорщикам традиционно предложили помириться. Те столь же ожидаемо отказались. Бросили жребий.