Договорить он не успел, так как, не вставая из-за стола, я молниеносно влепил скандалисту под ложечку. Стас, издав странный звук, осел на пол. Остальные замерли на полуслове, ошарашенно глядя на лежащее тело, которое даже не подавало признаков жизни. Ну да. К подобному тут не привыкли. Народ знает и любит кулачную драку. Так, чтобы зубы веером, а после ударов подниматься и смело продолжать махач. Поэтому сейчас даже не понимали толком, что произошло. Я вроде и ткнул не сильно (в их понимании). Сидя, да без богатырского замаха. А человек валяется… Первым пришел в себя Григоращенко. Подняв руку, он скомандовал: – Ша! – И, подойдя к Городецкому, взялся проверять пульс. Горячий поляк в этот момент со всхлипом втянул в себя воздух, показывая, что балтийского матроса просто так не возьмешь. А боцманмат, сидя на корточках, поднял на меня глаза: – Чем это вы его так? Пошевелив в воздухе пальцами, показал чем. После чего как ни в чем не бывало продолжил: – Я очень добрый и мягкий человек. Поэтому сейчас спущу на тормозах выходку зарвавшегося взводного. Прощу лишь потому, что это произошло не в бою, и то, что вы, ни хрена не дослушав, начали орать! – постепенно голос у меня повышался. – Даже на поняв, что к чему, истерику бабскую устроили! Сдохнуть предпочитаете? А воевать кто будет?! Те ухари, которые при приближении дроздовцев из города уже лыжи вострили?! И главное – из-за чего сдохнуть?! Из-за волосни! Григорий Иванович, ответьте мне, а зачем вам вот эта декадентская шевелюра? Мы через четыре дня на немцев пойдем! Баб вокруг не будет. Или ты немца посимпатичней решил соблазнить своей модной прической? Чего глаза вылупил? Действовать мы станем в степях да вдоль железки. Там ростовские шалавы не водятся! Бань там, кстати, тоже нет! И перед кем ты чубом трясти собрался? У меня только один ответ – перед немцами! Потому что даже представлять не хочу, как ты на своих товарищей станешь с интересом посматривать! Гришка завопил: – Чур, ты что – с ума сошел? Какие немцы? Какие товарищи? Да вообще… Я шарахнул по столу кулаком: – А что мне еще о вас думать? Вы все знали, что нас ожидает в ближайшие дни. Но при этом за свои чубы на командира готовы были наброситься! И я уже боюсь, что не только с целью побить или убить! Извращенцы, мля! Ладно – Михайловский! У них в дворянстве еще и не такие непотребства творились! Но уж от простого люда я подобной пакости не ожидал! Тут вскочил наш пулеметный вождь: – Я бы попросил!.. Но был перебит: – Даже и не проси! Я не по этим делам! – и уже более спокойно добавил: – Вить, вот ты офицер. Хрен с ним, сейчас это пока называется командир. И ты прекрасно понимаешь опасность массового заболевания бойцов во время боевых действий. В чем была причина того, что ты орал вместе со всеми? Михайловский, одернув гимнастерку, откашлялся, растерянно посмотрел на остальных и (вот что значит опыт), быстро придя в себя, ответил: – Товарищ командир. Вы сами сказали, что в городе будем еще четыре дня. Нельзя ли баню и стрижку сделать перед отъездом? А то ходить тут оболваненным, словно новобранцам, нам вовсе не с руки… Остальные одобрительно загудели. Я же, потерев лоб, поднялся: – А вот с этим согласен. Аргумент весомый. Значит, подытожим – стрижка и баня для личного состава переносится на три дня. Если кто-то начнет что-то против мутить, то скатертью дорога. Я уже свои причины вам привел – мне гомосеки в отряде не нужны! В этот момент активно зашевелился наш павший польский карбонарий. Вздохнув, я подхватил его под мышки и утвердил на стуле. Задумчиво оглядев остальных, спросил: – Вроде что-то еще было?.. Разумеется, я прекрасно помнил, что у нас еще. Наисложнейший вопрос с переобмундированием. Моремана из бушлата вытряхнуть – это все равно что десантника берета лишить. Поэтому и был затеян весь этот предварительный скандал. Как уже говорилось, очень мало кто из местных может выворачивать слова так, чтобы обернуть дело в свою пользу. Во всяком случае, среди простого и неискушенного люда. И теперь, приведя свои доводы и выслушав их предложения, я добился того, что для начала они подстригутся. Уверен, что среди рядовой матросни особого шума не будет, так как мои слова насчет извращенцев разойдутся быстро. Но это все фигня. Особой эпидемии нет, и вопрос со стрижкой был даже не принципиален. Главное, что насчет смены формы они меня теперь не на горло будут брать, а станут аргументированно отстаивать свои позиции. Но и на этот случай кое-что есть. Не зря еще три недели назад заказ делал, грохнув в виде задатка почти все свое золотишко. Но Иван вовремя подкинул бабки, поэтому и расчет окончательный произвел, и телеги с тюками обмундирования сейчас под охраной людей Васильева стоят. На мой вопрос отвечать поднялся глава матросского комитета. Он говорил неторопливо, но очень весомо: – Товарищ Чур, вы еще говорили про то, чтобы нас нашей формы лишить. Люди этого просто не поймут. И объяснить им такое мы никак не сможем. Бритье головы это так – пустое. Даже шумели зазря. А вот форма… Мы в ней с кораблей сошли. Мы в ней революцию делали. Мы в ней с беляками дрались. Геройски дрались! Враги, нас увидев, половину своего запала теряют! Потому что знают – матросы не отступят! И братишек наших мы по этой форме узнаем. Откуда бы они ни были, каждый из наших знает – мы друг друга завсегда поддержим и поможем! Молча слушая его, лишь кивал, а когда Григоращенко закончил, ответил: – Я тебя понял, Матвей Игнатьевич. Форма эта вам дорога, как символ творцов революции, как память о корабельном прошлом, как возможность идентификации и как средство морального запугивания врагов на поле боя, а то и еще до боя. Взводный на это лишь брови поднял: – Во! Очень точно сказано! Без души, но по-военному точно! Все так и есть! – И вы, братские сердца, считаете, что зная все это, я намерен вас переодеть в простую пехотную одежку? Плохо вы своего командира поняли! Начнем с того, что вашу морскую робу никто у вас забирать не собирается! Вы на время выхода с места расположения ее просто в баталерку сдадите. Но не всю! Тельники остаются на вас, а бескозырки вы берете с собой. И сейчас объясню, почему. Поднявшись из-за стола и направившись к выходу, скомандовал: – Все за мной! – И выйдя в коридор гаркнул: – Соколов, выводи людей! Ну а следующие полчаса все оглядывали, общупывали и только что не обнюхивали новую форму, кроем сильно напоминавшую «эксперименталку» или, как ее позже называли, «афганку» первых образцов. Только несколько урезанную. У брюк отсутствовали набедренные карманы. На кителе, вместо погончиков, были лишь лямки для того, чтобы плечевые ремни не сползали. Бушлат тоже без погон и без поясного шнурка. Зато присутствовала возможность перестегнуть капюшон с бушлата на китель. Кто знает, тот поймет, что даже летом боец мерзнет, а вот капюшон очень спасает. Да и то, что с ватника может отстегиваться куртка (опять-таки для использования в прохладный летний день), это очень хорошо. Кепи, правда, отсутствовало. Я тут консультации наводил, и меня отговорили от них, аргументируя это тем, что уж очень на австрийские кепи похожи, а у народа это вызовет плохие ассоциации. Так что теперь в моем отряде как зимний головной убор будет использоваться шапка-ушанка обыкновенная. Серого цвета. А вот как летний… Как летний у нас будет применен черный берет, с красной звездой и красным же шитым уголком сбоку берета. А на форму, на левый рукав будет пришиваться круглый черный шеврон с желтым якорем и надписью сверху – «Морская пехота РССР». Снизу тоже была надпись – «Никто, кроме нас!». И вот только пускай эти морские снобы сейчас станут нос воротить! Тогда точно психану. Я такие бабки на все это дело грохнул! Ведь даже не предполагал, что обычная материя ХБ может быть настолько разного качества. И что вата это дефицит. Но «снобы», разглядывая бойцов, исполнявших роль моделей, даже как-то притихли. Лишь Гришка неуверенно спросил: – А почему «Морская пехота»? Я пожал плечами: – Ну а кто же вы теперь? Корабли ваши далеко. Да и осталось тех кораблей не так много. Команды на них есть. Так что вряд ли вам еще «походить» в ближайшем будущем придется. А вот на суше воевать – это да. Этого полной ложкой хлебнем. Но при этом вы морские волки. Поэтому форма и подчеркивает, что вы не только на воде, но и на земле любого раком поставите! Надпись читали? – Это про «никто, кроме нас»? – Угу. – Да, красиво сказано… И роба новая ничего так себе… Карманов прям как на английском френче. И на бушлате воротник хороший. Никакой ветер с ним не страшен… Я только не понял, что ты про бескозырки говорил? Ухмыльнувшись, я пояснил: – Да все просто. Те, кто к нам с земли влились, будут только в беретах ходить. А которые с кораблей, те в бескозырках. Или в беретах – это уже на усмотрение взводного. Но думаю, что вы для подчеркивания своего «соленого» происхождения и для лучшего узнавания остальной братвой бески выберете. Понял теперь? Трофимов кивнул. Тут влез Михайловский: – А новое обмундирование, оно лишь для морских? Мы в своем останемся? Я вздохнул: – У нас единое подразделение. Которое со вчерашнего дня официально называется «Первый батальон морской пехоты Балтийского флота»! До батальона мы пока не дотягиваем, значит, есть куда расти. И форма здесь будет единая для всех. Пулеметчик просиял, и в это время от стоящей и о чем-то ожесточенно перешептывающейся группы отделился Григоращенко. Несколько нерешительно подойдя ко мне, он оповестил: – Ну, так, это… Братва с комитета решила, что это достойная замена. Тем более что нашу робу нам оставляют. Я кивнул: – Вот и добре. А то шуму-то было… Игнатьич какое-то время помялся и задал еще один вопрос: – Тут народ спрашивает… Хм… Понимаю, что это не по-нашенски, но ведь люди кровь проливали… Комиссар, стоящий рядом, подбодрил его: – Да не тушуйся ты! Скажи нормально, чего хочешь-то? Взводный встряхнулся: – Такое дело. Вчера нашим ребятам награды вручали. И они теперь гордыми ходят. Понятное дело – герои. Тут и вопросов нет. Но у нас ведь многие с четырнадцатого воюют. И тоже наградами отмечены. Пусть и царскими, но кровь ведь за страну проливали, против кайзера. А лежат сейчас те кресты в сидорах да карманах… Лапин нахмурился, но я положил руку ему на плечо: – Погоди, комиссар. Матвей Игнатьевич верно говорит. Он ведь не про генеральские награды речь ведет, а про солдатские ордена. Их простые люди получали, за личную храбрость. Те люди, которые с немцами за свою Родину бились. И вскоре опять биться продолжат. Так что подумай сначала, прежде чем что-то сказать… Кузьма несколько секунд молчал, а потом произнес: – Ну, если так смотреть… Только что остальные товарищи скажут? Не наши, а здешние товарищи? – А вот для всех остальных мы проведем общее собрание батальона. И для партийных и для беспартийных. На собрании проголосуем. Как решим, так оно и будет. И не дай бог, кто со стороны вякать начнет. Тогда сам разбираться стану. Воспрянувший Григоращенко подтвердил: – Верно командир сказал! Как общество постановит, так и сделаем. А ежели кому стороннему не понравится, то мы разъясним его заблуждения, со всей балтийской прямотой! Звучало это несколько пугающе. Ну да, это я к ним относился как к обычным бойцам. Оборзевшим, но вполне управляемым. Наверное, потому что сразу повел себя так. Зато остальные (и свои, и чужие) их сильно опасаются. Для пояснения ситуации скажу, что за время пребывания матросни в Ростове с ними никто из здешнего пехотного гарнизона даже не подрался. Невзирая на их общую наглость. Стычки были, но местные предпочитали отступить. Это, однако, показатель. И теперь мне даже интересно будет посмотреть на того смельчака, что посмеет выступить против решения матросского собрания (каким бы оно ни было). Хотя лично у меня сомнений не было, чего они там нарешают. И комиссар говорит с людьми, и я говорю с людьми, так что их настроения нам известны. Да и подоплека вопроса мне вполне ясна. У многих водоплавающих реально были кресты и медали. Когда после революции решили порвать с «проклятым наследием» и сняли все регалии, то никому особо обидно не было. Все выглядели одинаково. Зато теперь… Еще вчера награжденные, соорудив красные розетки неимоверной величины, надели ордена прямо поверх шинелей и бушлатов (ума не приложу, кто им такую дичь подсказал). И нос, соответственно, задрали выше облаков. Слов нет – вполне заслуженно. Но получился перекос – одни гордятся и носят атрибуты своей храбрости. А вот другие (никак не менее храбрые) такой возможности не имеют. Хотя у них тоже есть что показать. Вот и озаботилось матросское сообщество вопросами равенства. Вот и засучили они лапками. Психология, однако. Так что препятствовать я этому не собираюсь. С офицерами подобное провернуть не получится (не стоит пока нарываться), а вот для рядового и сержантского состава у меня для всех вопрошающих есть железная аргументация. Но теперь снова о насущном. Окинув взглядом взводных, я приказал: – Товарищи. Все насмотрелись? Тогда давайте вернемся назад. А когда народ опять расселся, спросил: – Проблема с переобмундированием решилась положительно? Вот и славно. Значит сегодня, после обеда, начнем выдавать новую робу. В связи с этим возникает вопрос ее подгонки. Ну и вопрос с баней вновь становится актуальным. Вряд ли кто-то захочет тащить старых вшей на новую одежду. А если вопрос с баней, то и со стрижкой. Так что решайте, товарищи. В этот раз даже споров не было. Да и чего тут спорить? Родная форма остается при них. Плюс еще получают новую и необычную. А прически… это вообще – так. Проходящее. Когда были утрясены и все остальные вопросы, народ разбежался объяснять политику партии личному составу. Только Городецкий тормознулся. Извинения просил за свою горячность. Что характерно – мой удар, который его срубил, не упоминался вообще. То есть человек понимал: заслужил – получи. Поэтому я даже кобениться не стал, а просто погрозил кулаком и отправил его заниматься делами.