От очередной волны тошноты я чуть не поскальзываюсь. – Хватит, – выдыхаю я, чувствуя, что еще секунда – и меня стошнит на пол. Внезапно его сила отступает, а темные линии на его лице расползаются подобно вырвавшимся на волю рекам, поднимаются к точеным скулам. – Наверное, тебе стоит к этому привыкнуть, – смотря на дрожащую в испарине меня, говорит он, в глубоком тембре его голоса слышны веселые нотки. – Не могу же я допустить, чтобы тебя тошнило всякий раз, как я вхожу в комнату. – Почему? – в тревоге спрашиваю я и кошусь на его окутанную темнотой фигуру. Не знаю, что пугает сильнее: если бы он прятался в тени, как сейчас, или бы вышел на свет, чтобы я увидела его ясно. – Какое-то время мы будем встречаться довольно часто. По рукам пробегает холодок, и я замираю. Он выкрадет меня? Или воспользуется мной похлеще Мидаса? – О чем ты? – спрашиваю я, голос надламывается от страха. Я делаю пару последних шагов к порогу, чувствуя прилив победы, когда пальцы обхватывают дверную раму. Держась спиной к спальне Мидаса, я смотрю на короля, на хищника, готового напасть в любой момент. – О, Мидас тебе еще не рассказал? – спокойно спрашивает Ревингер, даже не шелохнувшись. – Мы заключили мир, а еще он устраивает праздник. Четвертое королевство пригласили остаться и присоединиться. Внезапно в голове пролетает рой мыслей. Я глотаю застрявший в горле ком надежды и откидываю с лица мокрые волосы. – А твой главнокомандующий? Он останется? – выпаливаю я и тут же хочу дать себе затрещину за то, что выдала свой интерес. Если войны не будет, если Рип остается… Мне нужен союзник, если есть хотя бы маломальская вероятность сбежать. Ревингер фыркает от смеха, и этот резкий звук царапает слух, как расколотая древесина прогнившего бревна. – О, Золотая пташка, я же спрашивал, знаешь ли ты, кто я такой. На миг я замираю, недоуменно хмуря брови, хотя сердце колотится, предостерегая бежать. – Что? Внезапно его сила снова вырывается вперед и сжимается, как кулак, стягиваясь петлей вокруг моего живота. Только на сей раз она иная – большая волна вместо течения. Давясь, я глотаю воздух и сгибаюсь пополам, на коже тут же выступает холодная испарина. Я дышу через нос, стараясь подавить тошноту, стараясь не упасть. Дрожащими руками сжимаю дверную раму, пытаясь удержаться на ногах. Мои уставшие ленты подрагивают, сворачиваются за спиной и ныряют под платье, словно желая укрыться от темной магии. Горячей волной мной овладевает головокружение, и я прислоняюсь к стене, но не успеваю опустошить желудок, поскольку сила вдруг растворяется, как соль в море. Тяжело дыша, я поднимаю взгляд, и на моих глазах тянущиеся по лицу Ревингера корни отступают. Он идет ко мне, больше не прячась в тени. Вены исчезают, его зеленые глаза закрываются, словно радужка впитывает всю эту черную, гнилостную силу. Он дрожит всем телом, и я в потрясении округляю глаза, видя, как меняется, заостряется его лицо. Я застываю на месте, не могу дышать и даже моргнуть, когда кости его тела сужаются, как лезвие клинка. Кончики ушей заостряются, а на точеных скулах появляется чешуя. – Великие боги… – в моем голосе слышно искреннее изумление, которое сдерживает меня, душит грузом осознания. Из рук и спины вырастают шипы. Он, этот дикий, коварный фейри, раскрывается, меняется на глазах, пока от его ужасной силы не остается только вязкое давление очень знакомой темной ауры. – Ты… ты… – язык заплетается, в глазах появляется блеск, когда в самые глубины моей души погружается тяжкое и огромное предательство. Рип ведет плечами, словно превращение из гнилого короля в жестокого фейри не прошло безболезненно. Хотя могу ручаться, что для него это было не так больно, как для меня. Черные радужки его глаз, которые будто поглотили силу, – единственный признак затаившейся внутри гноящейся магии. Этот голос. Глубже, жестче обычного, но со знакомым тембром. Я должна была догадаться. Должна была догадаться, черт возьми! Он делает еще один шаг вперед, а затем оказывается так близко, что я чувствую обжигающий жар его почерневшей души, ощущаю давление пряного воздуха, исходящего от него. Он Рип, и он Рот. Он фейри и король. Клянусь, я снова чувствую, будто в спину мне воткнули нож. Но на сей раз предательство другое и от другого мужчины. Я и чувствую себя преданной. Он меня обманул. Сбил с толку поцелуем и соврал о том, кем на самом деле является. Может, это несправедливо, учитывая, что и я солгала, но не могу избавиться от ощущения, что он меня одурачил. – Ты – король Ревингер, – с обидой шепчу я обвинение, потому что это единственная мысль, что звенит в костях и визжит в черепе. Губы Рипа медленно растягиваются в улыбке, и он говорит порочным, чувственным и подлым тоном под стать блеску в его глазах. – Да, Золотая пташка. Я – Ревингер. Но ты можешь называть меня Слейдом. Золотая лоза. Часть вторая Лозой из золота тот скряга дорожил, И блеск ее в его улыбке отражался. Он отдал все – что знал, чем жил, — В надежде лицезреть ветвей златое царство. Он радовался каждому ростку, Что появлялся на ее изгибах. Лоза тянулась в высоту, Стремясь достичь небесного светила. Но вскоре сад скупца стал мал Для непокорных золотых побегов. Они ползли и добрались до хижины в холмах, Что спряталась от остального света. Разросшись вширь и ввысь, Той буйной позолоте не хватало места. А острые шипы впивались в плоть И вытолкнули скрягу в два присеста. Под шумный ливень выкинул всю мебель тот бедняга: С петель снял дверь, и стекла разлетелись по углам. Но с каждым даром разрастался золотой кустарник,