Секунды идут одна за другой. Обстановку накаляют метель и свистящий ветер, шум которого отражает раздирающий меня изнутри ураган. Советник, уже попытавшийся вмешаться, наклоняется к королю Фульку и что-то тихо шепчет тому на ухо. Глаза Фулька бегают из стороны в сторону, пока он слушает. Спустя минуту мужчина отодвигается. Задумчиво смотря на Мидаса, Фульк поднимает толстую руку и выводит круги на золотом кубке. – Мидас, мы союзники. Я поддерживаю тебя в твоем стремлении выступить против Четвертого королевства. Но одна ночь с потаскухой вряд ли стоит могущества моей армии. Не впечатленный таким ответом, Мидас пожимает плечом: – Тут ты не прав. Будет равноценно обменять твою армию на ночь с моей прославленной фавориткой, с той, которой не касался никто, кроме меня, чье тело стоит дороже всех богатств в твоей сокровищнице. Фульк прищуривается, а у меня все расплывается перед глазами. В голове гудит от шума крови, тревога хлещет ее как жестокий всадник, заставляющий бежать все быстрее и сильнее с каждым ударом хлыста. – Один месяц. Горло горит от встречного предложения Фулька. Струны еще сильнее вонзаются в пальцы. – Одна ночь, – непреклонно повторяет Мидас. – Одна ночь с ней, и ты выступаешь заодно со своим союзником. Мы одержим победу над Четвертым королевством и поделим землю, а иначе мне, возможно, придется заново оценить твою значимость для меня в качестве союзника. Я сдерживаю возглас удивления. Напряжение в комнате вновь набирает обороты, но совсем иные. Если бы я не смотрела на Фулька, то пропустила бы мелькнувшее в его глазах удивление, но оно не прошло мимо. Его пугает мысль, что Мидас откажет ему в увеличении его богатства. Удивление уступает место гневу, но не быстро. Мидас тоже его замечает. Он наступил на больную мозоль Фулька. – Ты угрожаешь мне? – рычит Фульк. – Отнюдь. Но, имея общего врага, после семилетнего альянса я предлагаю тебе закрепить наш союз. Отдавая тебе мою фаворитку, тем самым я выражаю свою признательность. Головная боль становится сильнее, давя на глаза, и я резко выпаливаю: – Нет! Услышав внезапный возглас, все переводят на меня взгляды, но сердце стучит так сильно, что мне не удается сосредоточиться ни на чем, кроме боли, которая отчего-то теперь отдается в груди. Я не замечаю, как вскакиваю на ноги и внезапно оказываюсь стоящей лицом к Мидасу с поднятыми порезанными руками, словно мне по силам отвести беду. – Нет, мой король. Прошу вас… Мидас не удостаивает меня и взглядом. Фульк осматривает мое тело, которое наполовину скрыто заснеженной тенью, наполовину озаряется светом от камина. – Одна ночь, без помех, и она в моем полном распоряжении? – уточняет Фульк. Мидас склоняет голову. Я подаюсь всем телом вперед. Хватаюсь за прутья решетки, обхватив изрезанными пальцами металл и срастаясь с ним в шатких объятиях. – Хочу половину Четвертого королевства. – Разумеется, – соглашается Мидас, словно дело уже решенное. Словно он с самого прибытия Фулька планировал такой исход переговоров. Мое тело окидывают еще одним взглядом. – На таких условиях я согласен, Мидас. Мой царь поднимает голову, и на его лице появляется победное выражение: – А твоя армия? С минуту Фульк шепотом обменивается мнениями с советником, а потом кивает. – Я отправлю воинов сегодня же вечером. На душе становится кисло, как от испорченного винограда. Внутри все разрывается от буйных волн, которые заливают меня горькой, едкой кислотой. Меня охватывает нежелание примириться со своим положением. Он никому не разрешал даже прикоснуться ко мне. Я принадлежу Мидасу. Так он всегда утверждал. Я ему дорога. Я была с ним десять лет, и за все это время он ни разу никого ко мне не подпускал. Мидас меня спас. Забрал из руин и привез в замок. Я подарила ему сердце, а он предоставил мне защиту. Один взгляд. Он сказал, что полюбил меня с первого взгляда, и я тут же полюбила его в ответ. Да и могло ли случиться иначе? Он первый человек, который отнесся ко мне с добротой. Как он осмелился уничтожить это и отдать меня не кому иному, как Фульку? В горле перехватывает дыхание, и я берусь за прутья. Перед глазами все расплывается от зыбкой тревоги. – Нет, Тиндалл, пожалуйста. Назвав царя Мидаса по имени, слышу изумленные возгласы от Полли и Риссы. Ни одна живая душа не смеет так небрежно с ним разговаривать. Людям и не за такое отрубали головы. Но имя вырвалось само по себе. Давным-давно, когда я была еще совсем девчонкой, а Мидас – моим защитником и рыцарем в сияющих латах, он разрешал мне называть его Тиндаллом. Но это было давно. Мой промах – наверное, попытка разума воззвать к Мидасу и вернуть ему роль моего защитника, но, заметив его крепко стиснутые челюсти, понимаю, что зря я так его назвала. Он пронзает меня взглядом карих глаз, как ножом, лежащим рядом с его тарелкой. – Аурен, помни свое место. Ты – царская наложница, и я могу делиться тобой с кем посчитаю нужным. Глаза щиплет от слез. Не плачь, урезониваю себя я. Не падай духом. Фульк наклоняет лысую голову и смотрит на меня с нескрываемым интересом. В его мыслях я уже принадлежу ему. – Если хочешь, могу ее наказать. Мне прекрасно удается ломать волю своим наложницам. По щеке стекает первая слезинка, хотя я стараюсь не дать ей упасть с века. Она тянется вниз, как петля, как веревка раскаяния, после чего безвольно падает на щеку. Мидас упрямо качает головой. – Никаких наказаний. Она все же моя фаворитка. – Полагаю, это и есть моя светлая сторона. Фульк незамедлительно кивает, словно беспокоится, что Мидас передумает. – Конечно, я и пальцем ее не коснусь. Только членом. – Он громко смеется, и его огромный живот трясется в такт нервному смеху советников. Царь Мидас не подхватывает веселья Фулька, потому что его внимание приковано ко мне. Я застываю под его пристальным взглядом, чувствуя боль, страх и желание угодить. Могу даже дать себе затрещину за то, что ныла вчера вечером, как мне одиноко. Вот что я получаю за то, что не была благодарна за свою клетку. – Мой царь… – говорю я тихим, умоляющим голосом. Это моя последняя попытка заговорить с его душой, а не с этим непоколебимым монархом, который поступится всем ради укрепления власти. В карих глазах Мидаса нет ни капли теплоты. Они напоминают холодную кору бревна, насильственно разлученного с корнями. – Я не разрешал тебе останавливать игру. От его слов я замираю и от боли приоткрываю рот, опустив руки с прутьев. Он всерьез. Совершенно всерьез. – А теперь садись на табурет и играй свою дурацкую музыку. Не вмешивайся в мужской разговор, Аурен. Я вздрагиваю от его слов, словно он подошел и дал мне пощечину. Мои ленты трепещут, как будто хотят скрыться долой с его глаз. Я медленно поворачиваюсь и бреду к табурету. На дрожащих ногах сажусь, как камень, оседающий на дно пруда, – ил вздымается, а толща воды теснит меня от солнца. Увидев, как мои окровавленные руки вновь ложатся на арфу, я чувствую, будто душа покидает тело. Вена на виске пульсирует, а спина неестественно выпрямлена, словно твердые линии плеч могут послужить мне щитом от пронизывающих взглядов. Из-под пальцев невольно вырывается песня «Дрожь озарения». Каждый щипок струны – это еще одна насечка не только на моей коже, но и на сердце. Каждая нота – жалобная песнь, каждое движение – скорбь, каждая модуляция – звучащая боль. Капельки крови стекают по струнам мелодичной жертвой. Я играю для своего царя. Своего защитника. Спасителя. Для мужчины, которого люблю с пятнадцати лет. Играю, вспоминая, когда впервые разучила эту песню, когда Мидас сладко подпевал красивым строкам, а его голос служил аккомпанементом костру и треску сверчков. В безвременье и невзгодах Мы танцевали в лучах рассвета, Вбирая яркое пламя восхода, Твоими губами любовь воспета. По щеке стекает еще одна слеза. Запавший в память звук его голоса – давнее воспоминание, ушедшее в далекое прошлое. Мужчина, обещавший всегда меня защищать, отдает другому, и я никак не могу ему помешать. Глава 5