Ночью спали вместе, под колесом. Тесно, спиной к спине. Спит Данька – и чуется ему сквозь сон, что брата Мишку встретил. Вдвоем – оно лучше. Брат за брата крепче держись. Третий день опять работали. День – дюже важный. И заработать надо и потратить с умом. В дальнюю дорогу собираться – много всего. Ну так и он теперь не один, вдвоем больше заработаешь. Село богатое, торговцы не скупятся. Поднес – патрон, подержал – патрон. К вечеру сели считать. Данька считает плохо – в школу только в первый класс ходил. Славка считать и вовсе не умеет. Досчитали до восьмидесяти – сбились. Заново. Снова до восьмидесяти дошли – обратно сбились. Поднатужились, посчитали опять. Вышло девяносто семь. Капитал! Потяжелели карманы Данькины, штаны к низу тянут. Тратить пора. Прошли по торговцам. Выучили новое слово – «скидка». Это вроде как своему, по знакомству. Два дня работал Данька – на третий день ему, как своему человеку, цену скидывают. Здесь патрон, там два. Татарин Ильшат целых пять сбросил. – Э, – говорит, – ты, Данила, никак в купцы заделался? Хорошо, хорошо, шустри, старайся. Будешь шустрить – года через три к себе возьму. А пока поучись. Выживешь – со мной будешь. Даньке лестно. Не знал он раньше, что так бывает. Жил в деревне, умирал с голодухи. Ушел из дома – в дороге умирал. Но упал на него достаток – враз о плохом перестал думать. Пятьсот километров – какое расстояние? Дойде-е-ем!.. Закупили много. Рюкзак один на двоих. Четыре фильтра для противогазов. Карту, ножик. Консерву – да не одну, целых семь! Бутылку-пятилитровку нашли, воды Ильшат бесплатно дал. Аптечку тоже – очень уж понравился ему Данька. Противогаз и комбез у Славки был – без них сейчас никак, вторая шкура. И еще немного патронов Данька про запас оставил. Ночью под колесом пообещали друг дружку не бросать, всем делиться. Найдет Славка – в общий котел. Найдет Данька – в общий котел. После поровну. Утром проснулись – и вперед, в путь дорогу. День прошел быстро. Вдвоем – не один. Идут, разговаривают, тяжелые думы отгоняют. Спросит Славка: – Как думаешь, дойдем? – Теперь точно дойдем, – уверен Данька. – Я уж сколько иду – считай, шестой день. Иль восьмой?.. Запутался. Столько навидался… Поезд – видел. Мертвеца – видел. Бабу с детями – видел. На караване ехал. Рюкзак потерял. А вот – снова с прибытком. И тебя нашел. Вдвоем-то – как не добраться. Славка рад. Батьку потерял – кажись, брата нашел?.. Вдвоем – не один. Дойдут. День идут, другой идут, третий. Неделя долой. Когда по дороге, когда по полю, когда и по лесу приходится. Данька мальчишка деревенский, лес знает. Лес – он летом нестрашный. Был бы противогаз под рукой, да дозиметр. Ночь застала – лезь на дерево толстое, спи. В деревне – и то страшнее. Проходили они со Славкой деревни – окошки черные, дома серые, огороды бурьяном заросшие. Где один человек, где два, а чаще и нет вовсе. Смотрели на них люди глазами невидящими, взглядами провожали. Кажется – бросятся сейчас, последнее отнимут. Славка пугается, Данька его за руку берет, тянет. – Не боись. Дойдем. Один день – одна консерва. Два дня – две консервы. Неделя – кончились. А пуще того – вода в бутылке на донышке плещется. Снова нужно прибыток искать. Начал думать, начал село по дороге смотреть. По атласу если – к обеду должны дойти. Малое село, на речке стоит – может и жив кто, сжалится, поможет. К обеду не дошли – заболел Славка. Лицо горит, уши горят, шея красная. Живот раздулся, урчит. Присел Славка в куст один раз, другой, третий. Тужится, пучится – а там воздух только. Плачет: – Живот болит у меня. – Ну ты терпи. – Скоро нам? – Далеко еще. За пол дня хорошо если пять верст одолели. Пройдут немного – Славка в кусты. Снова тронутся – обратно в кусты. Данька сердится: – Так идти будем – как дойдем? Страшно Славке. Бросит его товарищ – опять один будет. Куда пойдет? Бежит за Данькой, терпит до последнего, поскуливает, за живот держится. Жалко стало Даньке товарища. Разве виноват, что заболел? Начал думать, что делать. Кажись, встать, переждать надо. Только бы до деревни дойти. Дошли. Деревня – три дома, все пустые. Зашли в средний. Нагреб тряпья по домам Данька, товарища на печку уложил. Разжег огонь, сходил за водой в колодец. Проверил – мутная вода, нехорошая. Видел он как мамка воду выпаривает – грязь в кастрюле остается, а пар в банку капает. Нашел чугунок, соорудил устройство. Вечер начался – банка полна. Напоил Славку горячей водой, накормил таблеткой, укрыл потеплее. Уснул Славка, спит, в бреду скулит по-щенячьи. Маленький, щупленький, шея тощая воробьиная из-под тряпья торчит. Смотрит на него Данька, думает – вот связался с человеком. Ничего не может, ничего не умеет. Еще и заболел. Теперь уговор – и бросить нельзя и на месте сидеть нельзя. Как поступить? Снова голова разделилась. Одна половинка вперед торопит, в город заветный, вторая – стыдит, велит со Славкой оставаться. Мучился-мучился Данька, думал-думал, как же поступить. После глянул – а Славка уж и не дышит. Горько стало Даньке. Был человек – и нет. Был товарищ – и не стало. И стыдно за мысли свои негодные, совесть Даньку к земле пригнула. Сидел-сидел рядом, горевал-горевал – не заметил как и уснул. Ночью проснулся от шороха. В избе – не зги не видно. Но чуется ему, будто есть кто в комнате. В правом углу ходит. Встанет, сопит. В левом углу ходит. Замер на печке Данька, сидит ни жив не мертв, во тьму глаз таращит. Вот мелькнуло что-то у окна. Смотрит Данька – а там, в свете лунном, чудище неведомое. Стоит, озирается, носом вокруг себя водит, воздух нюхает. Учуяло, раз – и к печке. Обмер Данька, аж закоченел от страха. А чудище лапу свою корявую протянуло – цап Славку за ногу. На Даньку только глазами сверкнуло. Данька уж и не помнит, как из избы выбрался. Бежал – куда не видел, ноги заплетались, подкашивались. Долго бежал, дороги не разбирая, страх за пятки хватал. После глядь – а рюкзака то и нет. Эх, растяпа! Второй рюкзак на дороге теряет! Да не просто рюкзак – с ним и комбинезон, и противогаз, и дозиметр. Теперь – точно смерть. Лег Данька на обочину, в траву, глаза от горя страшного закрыл. Вот горе так горе. Огромное горе, неподъемное. Не дойдет он теперь. И домой не вернется. Вот и закончилась дорога! Прощай мамка, прощайте Мишка с Сашкой, прощай деревня родная, прощай чудо-город Ставрополь. Долго лежал – все ждал когда смерть придет. Уснул, проснулся, опять уснул. Солнце уж к закату клонится – а Данька все лежит. И идти надо – и сил нет. Да и куда идти? В какую сторону? После слышит – гул издали. Сел в траве Данька, смотрит – из леса машина идет невиданная! Шесть колес, огромная, вся в заклепках, наверху пулемет стоит. Эх, была не была! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Прыгнул он изо всех своих сил оставшихся, уцепился за лесенку сбоку, забрался на крышу. Улегся плашмя, за трубу держится. Терпимо. Авось и доедет куда-нибудь. Вот так здесь и оказался. * * * К концу его рассказа вокруг уже собрались все, кто ужинал на веранде. Слушали, качали головами, вздыхали. Закончил Данька свой рассказ – и тут словно прорвало. Первым откликнулся пожилой мужик в выцветшем комбезе, все это время слушавший молча и иногда почему-то вытиравший только один, правый, глаз. – Эх, паря… Досталось же тебе… – протянул он. Сунул руку в карман, достал магазин от калаша под семь-шестьдесят два, выщелкнул пять патронов. – На-ка, возьми от меня. Не знаю ничего про Ставрополь: может, так и есть, как говоришь, а может, и нет. Но голодным туда точно не доедешь. Вот, чем могу… – Спасибо, дядь… – вздохнув, пробормотал пацан, принимая патроны. – И мое возьми, – протянул в горсти другой. – Ничо, от меня не убудет. Десять патриков как с куста… – Благодарствуем… – Дозиметр тебе нужен, – проговорил третий. – У меня два есть, один запасной. Ездит в рюкзаке второй год. На. Тебе нужнее. – Спасибо, – снова хлюпнул носом Данька, принимая подарок. – Оружие-то есть у тебя, тезка? – наклонившись, спросил Добрынин. – Пистолет дам – умеешь пользоваться? И патронов подкину. ОЗК – найдем, не волнуйся. Рюкзак, карту – все достанем. Приоденем. Ну и на машине подброшу за Астрахань. Там уже сам дойдешь. Пацан раскрытыми от радостного удивления глазами уставился в него – и в первый раз за весь вечер широко улыбнулся: – Вот спасибо так спасибо! Век за вас бога с мамкой будем молить!.. Теперь-то точно дойду! И вдруг голос подал Барыга. Весь рассказ он сидел чуть поодаль, оценивающе посматривая на пацана – и взгляд этот очень уж не нравился Добрынину. И нате вам, заговорил. – Мы как раз в ту сторону направляемся. Торговцы мы, продовольствие везем, вещи кой-какие… Возьму его. Мне по пути. У меня тридцать бойцов, доставим в целости и сохранности, – и улыбнулся, отчего глаза его с убегавшими к вискам морщинками, залучились приветливостью, прямо-таки располагая к этому добродушнейшему человеку… Ах ты тварь такая! Юка шумно выдохнула, хватая его за руку, но Добрынин и сам все прекрасно понял. – Только попробуй, – глядя на Барыгу, медленно, с угрозой в голосе, сказал он. – Я знаю, чем ты торгуешь. И знаю, зачем тебе пацан. Не советую. Со мной поедет. А рыпнешься на меня – в бараний рог согну, сука. Барыга примолк на мгновение, разглядывая этого странного мужика, от которого веяло нешуточной угрозой, но тридцать бойцов каравана позволяли ему не бояться всякого встречного-поперечного. – А ты кто сам такой будешь? – спросил он. – И на кой тебе пацан?.. Я-то его гарантированно довезу, у меня народу тридцать рыл. А ты?.. – Прогуляемся до малого автобуса? – наугад ткнул Добрынин – и по растерянному, заметавшемуся взгляду Барыги понял, что попал в самую точку. – Откроешь? Покажешь, что у тебя там? Работорговец стушевался и умолк. Демонстрировать содержимое ему явно не хотелось. – Ну что? Расходимся? Или есть еще вопросы? Барыга молчал. Постоял немного, усмехнулся, будто что-то придумал себе – и отошел, уселся на свое место. Словно и не было никакого конфликта. Добрынин, проводив его взглядом, откинулся на спинку. Повернул голову – и словно сокровищем был награжден взглядом любимой женщины. Так она еще на него никогда не смотрела… Тем не менее, нужно было думать, что делать дальше. Ситуация сложилась тупиковая: и пацана от Барыги надо уберечь – и с работорговцем ссориться категорически запрещается. А если этот урод ночью подкатить попробует и в драке по голове получит?.. Никогда Добрынин от драки не бегал, но теперь нужно было уходить. Слабым утешением было лишь то, что уход вынужденный – Барыга должен был жить, чтобы привезти оружие в Убежище и умереть впоследствии от рук Вана. – Собираемся, грузимся, – принял решение Данил. – Если нужно – я поведу. – Я поведу, – вздохнула Юка, но возражать не стала, понимая причины спешного отъезда.