Постояв еще пару минут под дверью и подождав непонятно чего, Добрынин начал понемногу расслабляться. Признаков существа не наблюдалось: видимо, оно все же имело какую-то плотность. А то ведь по нынешним временам всяко может быть. Положим, тот же Клякс на частички распадается… Так почему нельзя предположить, что эта тварь сквозь молекулы вещества проходит?.. Успокоившись немного, они принялись осматриваться. Убегая, они все же попали именно туда, куда и стремились. Это было бомбоубежище под Заречным – вот только вошли они не с парадного входа, а с резервного, попав сразу к техническим помещениям. То что это именно подсобки, свидетельствовали таблички на каждой попадавшейся навстречу двери: «Генераторная», «Аккумуляторная», «Регенерационная»… И на каждой табличке дополнительно значилось: «Ответственный за помещение – ген. директор ФГУП ФНПЦ «ПО «Старт» г. Заречный Байдаров С. Ю.» ПО «Старт» – это и был тот самый завод, под которым залегало бомбоубежище. – Проверь воздух, – сказал Добрынин. – Ходим, фильтры расходуем. А тут, может быть, воздух уже чистый. Юка, поколдовав над кофром, подтвердила – воздух чист. Добрынин сразу стащил шлем – запасы фильтров не бесконечны. И хотя он и пополнил багаж, вытащив все фильтры из уника Хасана – все же этот эксклюзив необходимо было строго экономить. Девушка, стянув противогаз, тут же закопалась в своей аптечке. Пошебуршала там чем-то и, вытянув на свет блистер с таблетками, выломала пару штук. Одну глотнула сама, другую протянула Добрынину. – На-ка, скушай. – Зачем? Что это? – спросил он. – Против Би-Зет. Данил, помотав головой, отвел ее руку в сторону: – Не надо. Зачем? Шли мы в масках, фильтры защищают… Я нормально себя чувствую, никаких симптомов. И без того всякой дряни порядочно едим, а тут еще это впустую глотать… – Ну, как хочешь, – слегка обиделась Юка. – Для нас же стараюсь… – Молодец, солнце мое, молодец, – Данил привлек ее к себе, обнял, чмокнув в макушку. – Так и продолжай. Я просто лишний раз не хочу организм травить, вот и все. Прогулявшись по уровню, они убедились, что людей здесь нет. Коридоры и переходы были абсолютно пусты, на полу – толстый слой пыли, кое-где сколот кафель или осыпалась штукатурка, в воздухе – легкая белесая дымка, словно взвесь мелких-мелких пылинок. В небольшом зале, куда сходились коридоры от технических помещений, обвалился пласт плитки-барельефа во всю стену, – но и только. Повреждения на первый взгляд были незначительные, однако Добрынин понимал, что необходимо полное и доскональное обследование всех систем бомбоубежища, прежде чем они твердо будут уверенны в возможности его заселения. Нужно было найти помещение администрации, главы ГО и ЧС, или кто тут у них заправлял этими делами? Там же наверняка отыщутся и схемы уровней, и прочая документация. – Идем на самый верхний. Наверняка это там. Юка кивнула: по логике так оно и было. Верхний – административный, средний – жилой, нижний – технический. В сердобском Убежище сначала было именно так, пока на первом уровне фон вверх не уполз. Скорее всего и здесь полная аналогия. Лестница наверх была тут же, в центральном зеле. Подсвечивая фонариками, они поднялись на уровень выше и оказались в гораздо большем зале. Помелькав фонарем по сторонам, Добрынин сообразил, что этот зал – что-то вроде центрального сборного пункта для всего убежища. Все коридоры, как и на техническом этаже, сходились именно сюда. Сюда же выходили и двери коридоров самого верхнего уровня, только не в сам зал, а на галерею по периметру. Удобно, что и говорить. Особенно для администрации. Собрал людей в зале – и выступай с верхней галереи, как с трибуны… Здесь же наверняка и после дневных работ собираться можно. Как и дома было, одной большой дружной семьей. Хорошее Убежище… – Мне здесь нравится, – вынесла вердикт и Юка. – Огромное, правда… А что, если мы теперь здесь будем жить? Смотри – целые хоромы! Не то что одна комнатушка в поселке… – Нам в любом случае до тридцать третьего года его обживать придется, – кивнул Добрынин. – Здесь наверняка дел непочатый край. Не будем же мы туда-сюда каждый раз мотаться. Считай, будет у нас здесь новый дом. – Замок с привидениями, – хихикнула девушка. – А после тридцать третьего? – Там видно будет, – усмехнулся Данил. – До него еще дожить надо. Поднявшись на верхний уровень по той же лестнице, ведущей сквозняком с нижнего этажа на верхний, они сразу же попали в царство бюрократии. «Ген. директор», «Приемная», «Медицинский отсек», «Лаборатория» и прочие подобные таблички на дверях. Отыскалась и дверь с табличкой «Начальник ГО и ЧС». – То что надо, – кивнул Добрынин и, толкнув дверь, шагнул внутрь. Начальник ГО и ЧС обитал в хоромах. Помещение оказалось очень просторным: прямоугольное, пять на восемь, а то и на все десять, перегорожено пополам. В первой половине – стол у левой стены, здесь же железные стулья для посетителей, у правой – закрытые металлические стеллажи. Открыл один – и ухмыльнулся: длинный ряд папок с характерными названиями на корешках. «Дизель-генераторы», «Аккумуляторная», «Схемы электрических сетей», «Фильтр-вентиляционная установка», «Насосы», «Гидроэлектростанция», «Водоотведение», «Клининговый блок» и прочая документация по всем системам жизнеобеспечения убежища. И много-о-о-о… Да тут только изучать все это великолепие год придется! В задней части комнаты, за перегородкой, обнаружилось квартира – здесь стояла большая двуспальная кровать, диванчик с креслами, столик, телевизор на стене, металлический шкаф с тремя створками. Тут же была и мини-кухонька с кой-какой бытовой техникой. Видимо, предполагалось, что администрация будет целыми днями пахать, гореть на работе, не выползая из своего отсека. Оно, может, и правильно: начальник для того на стражу интересов людей и поставлен, должен быть в постоянных думах о народе. А коль устал – тут же и отдохни за стеночкой. Конечно, это был юмор, но и доля правды все же имелась. Да и удобно, опять же, – человек почти всегда на своем месте, даже живет в рабочем отсеке. Не надо по всему убежищу его ловить… – Что дальше? – осмотрев помещение, спросила Юка. – Остаемся здесь? – Остаемся, – кивнул Добрынин. – Я сейчас буду в схемах разбираться. Хотелось бы уже сегодня опробовать какие-то системы… Вода нужна, электричество, воздух… Хотя с этим можно и подождать: даже в режиме полной изоляции от поверхности и выключенных воздушных системах мы объемы убежища за месяц не выдышим… А ты приберись немного. Теперь это наша база. Пока или насовсем там видно будет. В общем, принимай дом, хозяюшка. Юка кивнула и принялась стаскивать снарягу. Добрынин же, переместившись в рабочую часть комнаты, навалил на стол кучу папок и взялся за матчасть. По всему выходило, что нужно опять спускаться на нижний уровень. Все технические помещения – там: электростанция, дизель, аккумуляторная… И что-то вроде Большого Рубильника, подающего напряжение в сеть, наверняка тоже там. Данил никогда не знакомился с этим хозяйством в своем Убежище, его заботой всегда была боевая составляющая, да вылазки на поверхность – и вот теперь, сидя за документацией, очень об этом пожалел. Что-то ему было хорошо знакомо, что-то очень посредственно, а чего-то – и много – он вообще не понимал. – Говорил же дед – учись, дурак, неучем вырастешь, – с ухмылкой бормотал он, пытаясь читать схемы. – Ага… Это бытовая сеть… Питается от электростанции… дизеля… ого, еще и от городских сетей… Ну, это нам без надобности… Запараллелена с аккумуляторной – это понятно… А! Вот он, рубильник… Что тут… «Гидроэлектростанция работает в подземных водоносных слоях. Готовность к работе – постоянная». Включать – тут… Сидел он довольно долго. Юка уже и в «клининговый блок» сходила, комнату по соседству, притащив оттуда веник, швабру и тряпки, уже и убираться начала – а он все работал, пытая мозг, разбирая схемы электроснабжения… С какого-то момента он вдруг понял, что перед глазами у него стоит какая-то неясная блеклая дымка. Оторвавшись от схем, Добрынин протер глаза руками – дымка пропала. Ухмыльнулся неуверенно – что еще за новости? Глаза перенапряг с непривычки?.. – Дань. Мне вода нужна, – послышалось из-за перегородки. – Мокрую уборку надо делать. Пылищи полно. Достанешь воду? И свет бы… с фонарем неудобно. – Сделаю, – отозвался он. Вроде бы разобрался с сетью. – Я вниз, попробую электричество добыть. Ну и воду тоже. Ведро дай. – А я?.. – А ты тут. Запрись только. Убежище мы полностью не обшаривали, нелишним будет. Выбравшись в коридор, Данил снова обратил внимание на непонятную белесую дымку перед глазами. Она неподвижно висела в воздухе, словно редкая мелкодисперсная пыль, и никак не реагировала на его движения. Добрынин, остановившись, снова протер глаза – тот же результат. Чисто. – Нужно будет Юке сказать, – пробормотал он. – Что за херня с глазами?.. Сейчас? Или после? Немного поколебавшись, он зашагал вперед. Чего время терять? Вернется – скажет… Шагая по коридору, насвистывал. Перспективы рисовались радужные. Найти огромное Убежище – это ж надо?!.. Будет где самим все это время пожить, будет что Даньке-младшему оставить. И ведь он даже не проверил пока складские помещения! Наверняка здесь добра – тьма-тьмущая! Запасы продовольствия, топлива, фильтры, вода – да всё! Завод большой – и убежище не маленькое, на тысячу-полторы человек. У сердобской общины будет-таки новый дом! С этим заданием они справились на «отлично»! Повернул за угол, вышел на галерею, опоясывающую центральный зал, двинулся в обход, до лестницы. Нет, молодцы они все же. И Юка – умница, так помогает. Настоящая боевая подруга… Застучал подошвами по металлическим ступеням, спускаясь на второй уровень. Кинул взгляд вправо, в центр зала – и остолбенел… Фонарь выпал. Сердце, стукнув с перебоем, врубило форсаж, готовясь принять бешеную дозу гормона, тело словно прострелило зарядом, мышцы мгновенно вышли на боевой уровень… Там, прямо посреди зала, глядя на сталкера и протянув руки в немом призыве, висело Оно… Существо парило в воздухе, само по себе, без ничего – Добрынин, чувствуя, как лезут глаза из орбит, ясно видел, что оно висит, не опираясь о пол… Оно было полупрозрачным – луч фонаря, падая на стену и частично на потолок, подсвечивал зал тусклым рассеянным светом, и Данил разглядел сквозь белесую субстанцию его тела неясные очертания агитационного барельефа на противоположной стене. Оно пульсировало, мерцало, то слегка вспыхивая, то опять притухая – и с каждой вспышкой мерцание понемногу ускорялось… Добрынин, не смея сделать хотя бы шаг, медленно, словно загипнотизированный, опустил руки на висящий поперек живота дробовик. Левую под цевье, правую – на пистолетную рукоять, готовый вскинуть ствол и стрелять, стрелять, стрелять в эту жуткую призрачную фигуру… Существо продолжало висеть на месте, не делая попыток приблизиться, но пульсирующее мерцание еще немного участилось. Данил ясно понимал, что Оно смотрит прямо на него – не видел, а именно понимал. Видеть его взгляд он не мог, вместо головы над телом клубилось лишь туманное облачко, – но каким-то образом сталкеру было понятно, что существо в данный момент пристально наблюдает за ним. Как будто ощущал этот взгляд всей поверхностью тела… Сглотнув – чувствуя, как пересохло горло, и как воздух, входя и выходя со свистом, продолжает сушить глотку – Данил попытался сделать шаг назад. Он не хотел разворачиваться, ведь тогда он потерял бы существо из виду. Ноги повиновались, но как-то с трудом. С огромным усилием оторвав протез от пола, он попятился… и призрак, словно ожидая этого, сейчас же плавно переместился за ним. Добрынин сделал еще один шаг – результат тот же. Существо снова подалось вперед, но и только. Оно висело в воздухе, не приближаясь окончательно, но и не удаляясь, и продолжало тянуть к Добрынину белесые облачка рук… – Чт… шт… х-х-х-х… что тебе… ну… нужно… – слова вышли туго, он буквально вытолкнул их странно набухшим комом языка из пересохшей глотки. Оно молчало. Добрынин, продолжая таращиться, сделал новую попытку заговорить – но язык уже не слушался. Он словно прирос, прикипел между зубами, увеличился в размерах, заполнив всю ротовую полость… Что-то не так было и с глазами. Их жгло – и с каждой секундой все сильнее, будто внутри черепа кто-то подогревал их маленькой газовой горелкой. И не только с глазами! С какого-то момента он вдруг начал ощущать, как по всему телу разливается странное онемение… Нижнюю челюсть, подбородок, а потом и шею начинало понемногу покалывать, словно тысячей мелких иголочек. И он уже почти не чувствовал их – только эти мелкие, бегающие по коже, мурашки… Не отрывая взгляда от центра зала – да он, пожалуй, и не смог бы сейчас этого сделать – Данил попробовал пошевелить руками. Он помнил, что руки его лежат на дробовике – но вот именно помнил! Со странным чувством какого-то легкого безразличия он вдруг осознал, что и их он уже не чувствует! Ощущал лишь кисть правой, лежащей на пистолетке, но и все, словно она существовала отдельно от тела и была связана с мозгом какими-то невидимыми синапсами. Попробовал поднять левую – не смог. Правую… рука шевельнулась, согнувшись в локте – и только. Попытался опустить голову, чтобы взглянуть на них – шея не слушалась. Она была твердой, словно вдоль позвоночника приварили металлический лом. Нужно было что-то делать. Существо, продолжало висеть, не проявляя агрессии, однако именно это и пугало больше всего! Если бы оно вдруг атаковало, это было бы вполне закономерно! Но создание лишь парило в воздухе, мерцая и переливаясь. Правда, еще и монотонно раскачиваться начало: равномерно, поступательно, из стороны в сторону… словно метроном. Завораживающе… «Юка! Нужно звать Юку», – мелькнула мысль. Да, он не хотел подвергать ее опасности, но по-другому сейчас не справиться. Продолжая неотрывно смотреть вперед и чувствуя, что глаза уже не просто печет, а буквально сжигает, Данил набрал полную грудь воздуха – хоть дышать-то он еще мог и то слава богу – и крикнул: – Юка! Призрак в большом зале! Сюда… Вернее – попытался крикнуть. Не смог. Из горла вырвался лишь тихое невнятное шипение. Он снова вдохнул, чувствуя, как онемение начинает опускаться с шеи вниз и перехватывать дыхание, и, понимая, что это, может быть, его последний шанс, закричал, что было силы. Заревел, вкладывая в этот рев всю силу легких, как дикое животное, безо всякого смысла, пытаясь хотя бы так послать ей сигнал. Что-то шевельнулось слева… Уловив движение самым краем глаза, Добрынин, прилагая страшное, просто какое-то запредельное усилие, повернул одеревеневшей шеей – и понял, что стоит напротив зеркала. Огромного зеркала во всю стену. И там, в этом зеркале, на том самом месте, где должен был стоять он сам… отразилось чудовище. У чудовища на пол-лица торчали огромные выпученные глаза, полные животного ужаса, распяленная яма рта с болтающимся, словно тряпочка, языком, оскаленные зубы, а шея тянулась множеством мелких, подрагивающих, словно до отказа натянутые веревки, жил. И этот жуткий монстр, отвалив челюсть вниз, ревел. Ревел истошно и страшно. А вот призрака в зеркале не было. Данил попытался оторвать взгляд – не смог. Попытался закрыть глаза – бесполезно. Ему оставалось только пялиться в зеркало. Монстр дергался, мелко дрожал, словно его било током, но сам Добрынин никаких толчков и конвульсий не чувствовал. Чувствовал только, что воздух, ушедший в вопль, закончился, но вдохнуть снова он не может. Он начинал задыхаться. Больше он не ощущал ничего. Ни рук, ни ног, ни тела. Только правую кисть на пистолетке, горящие от недостатка кислорода легкие, глаза, буквально испепеляемые проклятой газовой горелкой, и напряженные до отказа мышцы брюшины. Чудовище в зеркале уже не орало – хрипело сведенными до предела легкими. Клочья пены на губах, пепельно-серое лицо… Не лицо – морда! Жуткая, оскаленная! Оно тряслось, сведенное судорогами, словно эпилептик, билось в конвульсиях… Оно задыхалось. И тогда он сделал, пожалуй, единственное, что еще мог. Резко согнувшись, чувствуя как сокращаются и без того наряженные до отказа мышцы пресса, он бросил верхнюю часть тела вниз и что было сил ударил себя в лицо правой рукой, закованной в бронированную боевую рукавицу. Тьма вспыхнула, расцвеченная миллиардами ярко-красных искр, перед глазами поплыли разноцветные круги и он на несколько мгновений ослеп. Боль была такая, будто губы размозжило в лепешку, а нос вбило прямо внутрь черепа. Но зато он наконец-то смог вздохнуть! Вздохнуть до отказа, полной грудью… – А-а-а! А-а-а! А-а-а-а-а-а!.. – он орал – и не мог остановиться. Ещё удар, ещё и ещё… Он долбил, визжа как полоумный, плюща лицо – но теперь он мог дышать! Трудно, с хрипом, с какими-то противным хлюпаньем в грудной клетке, будто там что-то оборвалось или прохудилось – но мог. После четвертого или пятого удара к нему снова вернулось тело. Сложившись на пол, как тряпичная кукла, словно в организме не осталось ни единой целой косточки, и с тошнотворным хрустом приложившись затылком о бетон, он на какое-то время потерял сознание. А когда очнулся – вокруг уже хлопотала Юка. Он еще сумел, чувствуя жуткую боль в мышцах шеи, повернуть голову и посмотреть в центр зала – а потом, медленно закрыв глаза, начал уплывать куда-то вниз, в разверзнувшуюся под ним тьму. Там, в центре зала… В центре зала было пусто. Неделю он восстанавливался. Все тело ломило так, будто его очень долго и упорно плющили между молотом и наковальней. Первые три дня он даже самостоятельно двинуться не мог, во всем ему помогала Юка. И это не говоря уже о разбитой в котлету физиономии с расплющенными в оладушки губами и сломанным носом. Но что нос… Нос своему любимому мужчине, заботясь о его внешности, вправила Юка, а губы вошли в норму через полторы недели. В период этого вынужденного пребывания в убежище они довольно много узнали о нем. Автоматика в ожидании людей все эти десять лет продолжала жить своей жизнью – гул и вибрация, которую почувствовали они в бревенчатом переходе. Фильтрационные системы, работая в режиме ожидания на десятую часть своих мощностей, могли продержаться очень долгое время. Единственное, что требовалось – время от времени проводить регенерацию фильтров грубой очистки, включая вентиляторы на обратную тягу, выдувая все то, что набирали они за период времени между чистками и выпуская чистящий реагент. Дыра в бревенчатом проходе – окно системы отведения. Строители вывели один из ходов в древний коридор, посчитав, что никакого вреда от этого не будет. В принципе, так оно и было, ведь коридор давно уже был недоступен. Но главное было в другом. Юка провела целое исследование – кофр, медотсек с лабораторией и склады, на которых отыскались необходимые реактивы, позволили ей это сделать. Реагент из систем очистки, смешиваясь с хинуклидилбензилатом и прочими жуткими веществами, осевшими на окрестный лес после взрыва Леонидовки, и образовывал тот самый белый туман, которому нипочем были фильтры противогазов. При этом действовал он постепенно, мягко забирая под контроль центральную нервную систему и мозг. Би-Зет – психотропное боевое отравляющее вещество. Признаки поражения – сухость во рту, расширение зрачков, ослабление внимания и памяти, галлюцинации. Да такие, что пораженный полностью теряет контакт с реальностью. Кроме того, развивается и негативизм – желание постоянно спорить и делать противоположное. Когда Юка предложила ему таблетку, Добрынин уже успел глотнуть какое-то количество вещества, прошедшего сквозь фильтры. Глотнула его и Юка, но почти сразу нейтрализовала препаратом, имевшимся в аптечке. А вот Данил уже тогда был под влиянием. И потому отмел ее попытку скормить ему препарат. Когда он сидел за документацией – в организме уже вовсю шел процесс отравления. Отсюда же и туман перед глазами и, конечно, все последующее. Юка говорила, что мышцы человека – невероятно мощный материал. Если стимуляция будет достаточной – гиперстимуляция – то мышца, сократившись, может сломать свою собственную кость, выломать сустав, оторвать сухожилие. В обычном режиме тело человека не может развить такую мощь, но не в режиме гиперстимуляции. Вещество, получающееся от смеси Би-Зет и реагента, как раз и было таким стимулятором. Если бы вместо Добрынина под воздействие попал другой человек, его сломало бы очень быстро. Но организм сталкера, благодаря своим физическим возможностям, мог какое-то время справляться – тренированные мышцы, кости, связки держали даже такое, чрезмерное напряжение. Однако в конце концов сдался бы и он. И лишь Юка, подоспев вовремя, смогла понять причину и успела оказать помощь. Все дело было в одной маленькой таблеточке. Неделя – и он смог кое-как встать на ноги. Еще неделя – и он окончательно пришел в себя. И со временем лишь очередной шрам на правой брови, полученный от удара о боевую рукавицу, напоминал ему, какой дорогой ценой досталось им обретение Нового Убежища.