Он замолкает с очередным стоном, когда я ускоряюсь в поиске идеального ритма, который посылает ударные волны удовольствия сквозь меня, и моя грудь начинает подпрыгивать в его руках. Киллиан хватает меня за бедра и толкается сам, его тело дергается, а вены на шее выступают. — А ты такой твердый, — выдыхаю я. — О боже. Я сейчас снова кончу. Киллиан. Киллиан… Он щипает меня за соски, и я, содрогаясь и постанывая с запрокинутой головой, вновь достигаю оргазма. — Детка… ах, черт, я не могу… не могу… Глубокий, прерывистый стон вырывается из его груди. Киллиан замирает, а каждый мускул его тела напрягается. У меня едва хватает времени, чтобы слезть с него и взять его пульсирующий член в рот, прежде чем он изольется на мой язык. Я обхватываю рукой его плоть и принимаюсь сосать. Его пальцы путаются в моих волосах, и он с хрипом толкается в мой рот. Я испытываю странный восторг, наблюдая, как Киллиан подходит к освобождению. Наблюдая, как он всецело отдается наслаждению моим ртом и руками, каждому движению и скольжению моего языка. Он такой огромный, такой сильный и властный, но сейчас так беспомощен и бесконтрольно дергается, повторяя мое имя, подобно молитве. Я закрываю глаза и проглатываю каждую каплю. Вместе с этим уходят и мои последние обрывки отрицания того, что мы на пути ни к чему иному, как к полной катастрофе. Я это понимала, но только сейчас приняла. Мы сожжем друг друга дотла. *** Через некоторое время я просыпаюсь на боку, прижимаясь к Киллиану. Моя голова покоится на его груди, а лодыжка зажата между его ног. В комнате темно, лишь в другом конце комнаты горит маленький голубой огонек на приставке кабельного. Возле моего уха медленно и ровно стучит мужское сердце. — Ты произносила мое имя во сне. Надеюсь, он это выдумывает, потому что иначе я умру от унижения. — Ты когда-нибудь спишь? — Только не рядом с тобой. Играя с моими волосами, он целует меня в макушку. Какой же он большой, теплый и удобный. Опасно удобный. Я могла бы остаться здесь, в этой постели, на всю оставшуюся жизнь. — У меня к тебе вопрос. — М? — Откуда ты всегда знаешь, где меня найти? — Точно так же, как компас знает, как найти истинный север. Вот дерьмо. Он снова милый. Я закрываю глаза и делаю медленный, успокаивающий вдох. Он сжимает меня в объятиях, посмеиваясь. — У тебя глаза на мокром месте, — шепчет он. — Да ну тебя. Компасы не указывают на истинный север. Они указывают на магнитный север, что не одно и то же. — Я знаю. Но тогда бы это не звучало так романтично. Истинный север — это эвфемизм для обозначения… — Не продолжай, — умоляю я. — Боже. Пожалуйста. Ты что, хочешь моей смерти? — Нет, девочка. Просто пытаюсь взобраться на крепостные стены. — Ох, перестань. Я рвано выдыхаю. Клянусь, после всего мне понадобится какая-нибудь операция на сердце. Как минимум шунтирование. Некоторое время мы лежим в тишине, достаточно долго, чтобы мой пульс вернулся к почти нормальному уровню. Мои пальцы решают совершить медленную прогулку по выступам и впадинам его живота. Его кожа атласная. Пресс стальной. Когда я легким движением очерчиваю указательным пальцем по контуру его пупка, по его груди расползаются мурашки. — Киллиан? — шепчу я. — Да, девочка? — Если бы я попросила пожертвовать миллион долларов Красному Кресту, ты бы это сделал? — Разумеется. — Задумчивая пауза. — Ты просишь? — Думаю, да. Да. — Считай сделано. — Окей. Спасибо. — Теперь мой черед сделать паузу. — Как я узнаю? — Я что-нибудь придумаю. — Его голос становится теплее. — Есть еще какие-нибудь благотворительные дела, которые я обязан сделать, раз уж мы подняли эту тему? Раздумывая, я провожу пальцем вокруг очаровательной маленькой впадинки в середине его твердого живота, борясь с желанием наклониться и лизнуть местечко языком. — Гм. Наверное? Но… Я чувствую, как его внимание обостряется. — Но что? — Не бери в голову. Это будет звучать странно. — Если ты считаешь, что мне может так показаться, то ты меня совсем не знаешь. Вздохнув, я говорю: — Вместо очередного благотворительного пожертвования я бы хотела попросить… эм… кое-что нехорошее. — Что же? — Нет, не так. Я хочу, чтобы ты не сделал кое-чего плохого. Некоторое время он молча обдумывает мою просьбу, проводя пальцами по моим волосам. — И что входит в «кое-чего»? — Сам выбери. Ты у нас босс мафии. Я уверена, что в твое ежедневное расписание входит дюжина плохих вещей, которые ты можешь не задумываясь назвать. Он делает вид, что думает. — Что-то вроде… не задавить бабушку машиной? Потому что это я планировал совершить во вторник. — Ха-ха. — По средам я обычно стреляю по коробкам с щенками. По четвергам я помогаю слепым переходить через дорогу. Я дожидаюсь, когда поменяется свет на светофоре и оставляю их на середине пешеходного перехода… А по пятницам мне нравится баловаться легким мошенничеством. Кражей личных данных, звонки типа от службы безопасности банков и тому подобное. — Ты придурок. — О, это тебе понравится: по выходным я обычно покупаю несколько дюжин пончиков с сахарной пудрой и отношу их в местный приют для бездомных. Он ждет от меня вопроса, пока я стою, закатив глаза. — Ладно, я сыграю в твою дурацкую игру. Почему это плохо? Он подавляет смех. — Потому что на самом деле я обваливаю эти пончики в клее и обсыпаю детской присыпкой. Я вздыхаю. Он толкает меня на спину, закидывает на меня свою тяжеленную ногу и приподнимается на локте с улыбкой на лице. — Подожди, сейчас я расскажу, что у меня запланировано на понедельник, милая. — Дай угадаю, — звительно шиплю я. — Взрываешь больницы? Отравляешь городской водопровод? Убиваешь всю аудиторию комеди-клуба своим ужасным занудным стендапом? Его улыбка превращается в ухмылку, ошеломляющую своей красотой. Даже в полумраке, освещенном лишь тусклым голубым сиянием, от этого человека захватывает дух. — Уже лучше. Я лишаю девственности.