— Нет. — Я хочу, чтобы ты меня отпустил. — Она повышает голос. — Сейчас же. Я изучаю ее. В ее голосе слышится резкость, а в глазах — паника. Как будто она думает, что я… Когда до меня доходит, я чувствую себя полным идиотом, потому что не понял этого раньше. Она боится похищения. Не изнасилования, как мне показалось после ее сумасшествия в такси. Хотя, скорее всего, это тоже есть. Но в основном ее беспокойство вращается вокруг того, что ее берут в плен и удерживают против воли. Страх стать заложником — довольно специфический вид страха, чьи корни растут из определенного воспитания. И, возможно, определенного обучения. Я вспоминаю ее слова. «Все наши отцы — плохие люди. Очень плохие люди. Из тех, кому все равно, кому придется причинить боль, чтобы получить желаемое». Тогда я представил наркоторговцев или еще каких-нибудь заурядных уголовников. Может быть, даже бездушных генеральных директоров-миллиардеров. Но в сочетании с едким презрением в ее голосе каждый раз, когда она называет меня гангстером, неестественным спокойствием, которое она проявляла во время автомобильной погони и перестрелки, и паранойей по поводу того, что она стала жертвой похищения (и, честно говоря, всего остального), я думаю, что моя маленькая воришка — отпрыск кого-то хуже. Наблюдая за выражением моего лица, она спрашивает: — Что? — Джулия, — раздумываю я вслух. — Это же итальянское имя? — Нет. Английское. — Нет, если его дарят девушке, родившейся в итальянской семье. Ее лицо бледнеет, как будто ей дали пощечину. Бинго. Что-то на моем лице заставляет ее сделать шаг назад. — Я не причиню тебе вреда. Нет никакой необходимости пытаться убежать. — Пожалуйста, отпусти меня, — сдавленным голосом просит она. — Джулия, мне все равно, кто твой отец. Она застывает на месте, словно окаменев. Венка на ее шее начинает биться сильнее. — Я не буду удерживать тебя против твоей воли, — говорю я тихим и безобидным тоном. — Клянусь тебе. Но мне нужно выяснить, кто именно стоял за этим нападением, и разобраться с ним… или с ними. Тогда ты сможешь уйти. Ради твоей безопасности, как и ради моей. Договорились? Она сглатывает. Ее руки дрожат. Я борюсь с желанием подойти к ней и заключить в объятия, указав вместо этого на коридор за кухней. — Там есть комната для гостей. Ты можешь пойти туда. Я не буду тебе мешать. — Когда она не двигается, я добавляю: — Дверь запирается изнутри. Рама усилена сталью. Никто не может войти, если ты не впустишь. — Там есть камеры? — Нет. — Она облизывает губы, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь решить, верить мне или нет. — А еще в тумбочке лежит пистолет. Он заряжен. Судя по тому, как ты держала винтовку, полагаю, ты знакома с огнестрельным оружием. Она прищуривается и смотрит на меня, наверняка жалея, что сейчас у нее нет пистолета. Затем расправляет плечи и делает глубокий вдох. — Как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится, чтобы узнать все, нужно? — Максимум несколько часов. Она моргает. Надеюсь, я ее впечатлил. — Как мне… как вот так просто… расслабиться на некоторое время, пока не закончишь? Я склоняю голову набок, наблюдая, как она пытается сохранить самообладание и побороть желание броситься к входной двери. Вот только здесь нет входной двери, о чем она уже хорошо знает. Я делаю к ней несколько шагов. Когда она испуганно пятится, я останавливаюсь и поднимаю руку, чувствуя укол боли. — Пожалуйста. Доверься мне. Ее смех тихий и сухой. — Ты хоть понимаешь, как безумно звучит от тебя эта просьба? — Я спас тебе жизнь. — Ох, точно. — Она выглядит смущенной на мгновение, затем смотрит вниз на свои ноги. — Прости. И… спасибо тебе. Блядь, она очаровательна. — Всегда пожалуйста. В любое время. Она поднимает взгляд и кривит губы. Какое-то время она изучает меня из-под опущенных ресниц, потом вздыхает и вскидывает руки. — О, черт возьми. Хорошо. Я останусь здесь на несколько часов. Я не хочу верить, что ты сдержишь свое слово, но я верю. В основном. Вопреки здравому смыслу. Затем Джулия упирает руки в бока и посылает мне свой фирменный взгляд. — Так что не облажайся, ладно? — Я скорее умру, чем разочарую тебя, — торжественно обещаю я. Это была попытка пошутить, но, удивительно, я именно это и имел в виду. Она закатывает глаза. — Будем надеяться, что в этом не будет необходимости. Затем разворачивается на месте и идет через кухню к гостевой комнате дальше по коридору. Я слышу, как хлопает дверь, и улыбаюсь. Потом достаю из ящика пластиковый пакет на молнии, засовываю в него руку, беру ею стакан с виски, выливаю содержимое в раковину и, насвистывая, направляюсь в свой кабинет, чтобы выяснить, кто же на самом деле моя прекрасная воровка. * * * — Ты меня разыгрываешь. — Нет. — Иди ты, Киллиан. Хватит шутить! — Вовсе нет, Деклан. Я говорю тебе правду. — Да ладно? — Ага. Отпечатки пальцев не лгут. На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина, затем я слышу низкий смешок. — Вау, просто вау. Каковы шансы? — Примерно семь миллиардов к одному. — Господи Иисусе. Дочь Антонио Моретти? — Снова смешок. — Настоящий пиздец. — Ты признал это вслух? — сухо замечаю я. — И каков же твой следующий шаг? — Хороший вопрос. Я смотрю отчет ФБР на экране компьютера. Шок только недавно притупился до более управляемого изумления. Не каждый день я обнаруживаю, что самая интересная и привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал — это не кто иная, как единственный ребенок главы печально известной нью-йоркской итальянской преступной семьи. Дочь настолько злобного мужчины, что его дыхание, вероятно, ядовито.