— Ты собираешься убить нас или как? — крепко сжав трубку, громко требую ответа. Он вздыхает. — Только не снова. — Это значит «нет»? — Да, милая, это «нет», — уверенно отвечает он. Я не обращаю внимания на то, как мне понравилось слышать из его уст «милая», и продолжаю напирать: — Но почему? Потому что мы девочки? Если бы мы были мужчинами, мы бы уже были мертвы, верно? — Когда он задумывается, я выпаливаю: — О боже, ты передумал? — Нет. Просто слегка разочарован, что моя репутация включает в себя причинение вреда женщинам. Я никогда не поднимал руку на женщину в своей жизни… Затем он резко замолкает и тихо матерится. — Так что ты говорил? — напоминаю я, потому что он не продолжает свою речь. Он тяжело вздыхает. — Я чуть не соврал. Как-то я действительно ударил женщину. Вообще-то я ее избил. Если моя челюсть отвиснет еще ниже, она упрется в мысы моих ботинок. — Это одно из моих самых больших сожалений. У меня сложилось впечатление, что она занимается торговлей девочками, детьми… неважно. Долгая история. Мне не хочется начинать с неправды, поэтому я буду честен. Когда я молчу слишком долго от шока и замешательства, он добавляет: — Я убил человека, который дал мне эту неверную информацию, что Ева торговала людьми. Я сглатываю, пытаясь вернуть к жизни свой онемевший язык. — Тогда ладно. — Знаю, что это не оправдывает моего поступка, но я и не пытался это так подать. Я просто объясняю причину. — Э-э-э… — Теперь она замужем. Родила близнецов. Я приглядываю за ними, когда ее муж уезжает из города на работу. Мы вроде как сдружились. — Значит, в конце концов проблема разрешилась. Мне удалось говорить как разумному человеку, а не как зомби с картофельным пюре вместо мозгов, каковой я на самом деле являюсь. — Скажи-ка мне, — резко требует он, — почему ты отдала то, что у меня украла, на благотворительность. Зачем рисковать без финансовой выгоды? Что ты получила? У меня уже голова болит от этого парня. — Какое это имеет значение? — Мотивация говорит о характере. Скажи мне. Боже, какой же он властный. Это меня раздражает, но тут я вспоминаю о Фин и Макс, и о том, по какому тонкому льду мы с ними сейчас ходим, поэтому решаю уступить. — Ладно. Мы сделали это, если тебе этот так важно знать, чтобы загладить вину. Наступая долгая мучительная молчание. — Загладить свою вину перед кем? — допытывается он. — Ну… перед миром, полагаю. Есть еще одна пауза, на этот раз длиннее. — И какие же ужасные грехи совершили Робин Гуд и ее веселая шайка разбойников, чтобы возмещать ущерб перед всем миром? — Не наши грехи, — тихо отвечаю я. — Тогда чьи же? Не знаю, зачем я ему это говорю. Может быть потому, что я никогда раньше не произносила этих слов вслух, или потому, что я чувствую, как много зависит от моего ответа, или потому, что я много выпила. Но слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить. Вместе с ними приходит странное чувство облегчения. — Наши отцы — плохие люди. Очень плохие люди. Из тех, кому наплевать, кому они причиняют боль, чтобы получить желаемое. Мы забираем у таких же людей. То, что мы делаем, это своего рода… это наш маленький способ сделать добро. Мы пытаемся загладить свою вину за то, что связаны с такими засранцами. Из-за его долгого молчания, я начинаю волноваться. — Я не лгу. — Я верю тебе, — говорит он удивительно мягким голосом. Так как он больше ничего не добавляет, меня охватывает паника. — Эм… Все как-то так. Вот и вся причина, — лепечу я. — На самом деле то, что мы делаем, недопустимо. Одна из нас неизбежно напортачит. Чудо, что мы до сих пор не загремели в тюрьму. Вообще мы работаем, мы не абсолютные преступники, скажем, подрабатываем. Ну, я не хочу, чтобы ты решил, будто мы не воспринимаем это всерьез, потому что очевидно, что мы согласны, что играем с огнем… — Я хочу тебя видеть. Его тон утратил всю свою мягкость. Он по-прежнему низкий, но теперь в нем слышится напряжение с темной потребностью, от которая моя паника взлетает до небес. Воздух покидает мои легкие. Сглотнув комок в горле, я шепчу: — Зачем? — Ты знаешь зачем, — хрипло отвечает он. Господи, помоги мне. И это не потому, что он хочет меня убить. Я даже не подозревала, что мое сердце способно делать то, что оно делает — пульсирует и трепещет, превращая мои конечности в лапшу и заставляя все мое тело дрожать. — Я… у меня есть парень. Он издает тихий звук недовольства. — У нас так хорошо обстояло дело с правдой, маленькая воришка. Я знаю, что у тебя нет парня. Я знаю, что у тебя уже много лет ни с кем не было серьезных отношений. Я знаю твою кредитную историю, сколько денег у тебе на счете и что, вероятно, твоя фамилия фальшивая, потому что я покопался в твоей прошлом и обнаружил несколько интересных дыр в твоей истории. — Его голос падает. — А еще я знаю, что нравлюсь тебе, хотя ты никогда в этом не признаешься. Я не могу говорить. В любом случае, вряд ли существуют слова, которые могли бы должным образом передать глубину моего шока. Наконец, я вытаскиваю голову из задницы и говорю единственное, что приходит на ум, хотя это даже не входит в десятку самых актуальных тем разговора после бомб, которые он только что на меня сбросил. — Как ты нашел меня? — Я повесил на твою куртку маячок. Под воротником, с левой стороны. Моя рука взлетает вверх, чтобы пошарить под воротником куртки, и мои пальцы натыкаются на крошечный круглый кусочек металла, гладкий и прохладный. Я снимаю его и с неверием изучаю. Меньше десятицентовика. Маленькая электронная штука с мигающей лампочкой. — Я бы сказал, что сожалею, но мне не жаль. И, как я уже сказал, мне хочется начать все правильно. Так что никакой лжи. Для каждого из нас, — добавляет он сурово, как будто это вполне разумно. Как будто он не полностью закоротил мой мозг. — Что происходит? — едва слышно спрашиваю я. — Будь в переулке за баром через шестьдесят секунд, и я тебе все объясню. Телефон в моей руке умирает. Я смотрю на него, застыв, пока кто-то не стучит в стекло телефонной будки. Подпрыгнув на месте, вижу Макс. Она поднимает вверх большой палец, спрашивая, все ли нормально. Я медленно вешаю трубку и открываю дверь. — Ну? Как все прошло? — налетает она. — Я почти уверена, что он не собирается нас убивать. Какое-то время она изучает выражение моего лица.