Именно последствия прививок вакцинами, включающими в себя коклюшный компонент, стали причиной создания национальных компенсационных программ жертвам прививок (в 1970 г. в Японии, в 1978 г. в Великобритании[689], в 1986 г. в США, после телевизионной программы «DPT – прививочная рулетка» и выхода в свет книги Култера и Фишер «DPT – выстрел в темноте»). Кстати, через несколько месяцев после программы «DPT – прививочная рулетка», показанной по многим каналам в США в 1982 г., штаты Висконсин и Мэриленд поспешили объявить об «эпидемии коклюша», причем у мэрилендских медчиновников даже хватило глупости связать «эпидемию» с массовыми отказами посмотревших передачу родителей прививать своих детей от коклюша (на деле требуется минимум несколько лет, чтобы последствия снижения «коллективного иммунитета» могли воплотиться во что бы то ни было серьезное). К осени 1982 г. в Мэриленде было сообщено о 41 заболевшем коклюшем. Специалист по инфекционным болезням д-р Дж. Э. Моррис, ранее уволенный из Управления контроля пищевых продуктов и лекарств (FDA) за «нарушение субординации» (читай: за разоблачения махинаций с гриппозными вакцинами, см. главу о гриппе), взялся проверить эту информацию и обнаружил, что на самом деле возбудитель коклюша был обнаружен лишь у пяти детей, причем все пятеро были привиты – один полностью (четыре дозы вакцины), остальные – частично (одна и больше доз)[690]. После этого «эпидемия» закончилась так же внезапно, как и началась. Вряд ли могут быть сомнения, что если бы все «страшные эпидемии коклюша», которыми так любят запугивать родителей бойцы прививочного фронта, проверялись таким же образом, то результаты были бы весьма близки к полученным Моррисом: никаких жутких «эпидемий» в действительности нет, а привитые болеют ничуть не хуже непривитых. Наивно было бы думать, что при «тотальном охвате», даже веря в действительную эффективность прививки и считая несчастных искалеченных прививкой и убитых ею неизбежными жертвами общественному благу, можно решить все проблемы с коклюшем. Недавнее подтверждение мы получили на примере Голландии, где дети уже долгие годы дисциплинированно прививаются родителями и заветный «охват» оценивается в 96 % – выше, чем любой установленный вакцинаторами необходимый процент для прочного «коллективного иммунитета». В 1995 г. было зарегистрировано 325 случаев коклюша, в 1996 г. – 2778, к ноябрю 1997 г. – 3747. У заболевших были выделены… штаммы мутировавшего возбудителя[691]. Они же обнаружились позднее в Германии, Франции и Италии. Неужели теперь придется придумывать вакцину против новых штаммов коклюша и так ad infinitum, на радость производителям и распространителям вакцин? Помимо всех прочих проблем, связанных с опасностью и очевидной неэффективностью вакцины, есть еще одна, которая также обычно замалчивается для широкой публики. Как в руководствах по инфекционным болезням, так и в сравнительно грамотных прививочных брошюрах упоминается, что младенцы в течение нескольких (до пяти-шести) месяцев жизни пассивно защищены от коклюша материнскими антителами, полученными через плаценту; кроме того, антитела поступают и с грудным молоком (что, повторю лишний раз, указывает на огромную важность грудного вскармливания), а потому ранняя вакцинация бессмысленна из-за блокировки «вакцинального процесса» материнскими антителами[692]. Это все правильно, но лишь в том случае, если сама мать в детстве имела контакт с естественной коклюшной инфекцией и приобрела к ней стойкий иммунитет. Однако в связи с тем, что ныне уже второе поколение матерей лишается возможности приобрести такой иммунитет (плановые прививки против коклюша начались в СССР в 1959 г.), так как у них он был подменен нестойким прививочным, матери не могут передать защиту свои младенцам. Этим объясняется уже отмеченное выше неуклонное смещение заболеваемости в самый ранний возраст, когда болезнь наиболее опасна. Даже самая первая прививка делается лишь в возрасте трех месяцев. Получается, что у привитой матери ребенок беззащитен перед коклюшем в течение всего «допрививочного» периода жизни[693]. Да и эффективность первой прививки под неменьшим сомнением, нежели все последующие, не говоря уже об опасности тяжелых и необратимых заболеваний, которые могут стать ее следствием. Сомнительно, что кто-либо имеет представление, как при нынешней прививкомании выйти из этого заколдованного круга, характерного также и для кори, о чем речь пойдет в соответствующей главе. Сейчас в США начал дискутироваться вопрос, не следует ли прививать младенцев коклюшной вакциной сразу же после рождения. По российскому календарю профилактических прививок вакцина АКДС планово вводится всем российским детям три раза с перерывом в один месяц с трехмесячного возраста. Ревакцинация в 18 месяцев. В любом случае из-за большого количества тяжелых осложнений коклюшная вакцина в возрасте старше семи лет не назначается. Производители вакцин решили устранить эту досадную несправедливость и разработать безопасную коклюшную вакцину для подростков и взрослых. И вот, буквально перед самым выходом книги, Американская академия педиатрии рекомендовала наряду с плановыми прививками от дифтерии и столбняка прививки также и от коклюша для подростков (от 11 до 18 лет) вакцинами, содержащими кроме двух анатоксинов еще и бесклеточную вакцину от коклюша. Речь идет о вакцинах BOOSTRIX (производитель «Глаксо Смит Клайн») и ADACEL («Санофи Пастер»)[694]. В нагрузку за государственный (читай: налогоплательщиков) счет. Другой традиционный и беспроигрышный трюк – «проталкивание» вакцин для подростков и взрослых под соусом заботы о здоровье детей: как только «взрослые» коклюшные вакцины станут общедоступны, каждой беременной будет рекомендовано за несколько месяцев до предполагаемых родов настоять на том, чтобы все в доме привились от коклюша и тем самым защитили будущего ребенка, который будет лишен естественной защиты из-за прививок, полученных в свое время его матерью. Производители вакцин уже начали обсуждать будущие кампании такого рода. Это хороший пример бесконечной, но финансово очень выгодной прививочной цепочки: сначала прививками создают новые контингенты восприимчивого к инфекции населения (младенцы, подростки, взрослые), а потом придумывают новые вакцины, чтобы и их привить. Вакцина АКДС содержит в качестве инактиватора коклюшного и дифтерийного токсинов формальдегид, а в качестве консерванта мертиолят в концентрации 0,01 %[695]. Бесклеточная (ацеллюлярная) вакцина После смерти двух младенцев от прививки DPT в 1976 г. в Японии срочно начали разрабатывать новую коклюшную вакцину. Она была лицензирована и стала там применяться в 1981 г. Бесклеточная вакцина представляет собой смесь коклюшного анатоксина и антигенов возбудителя болезни, иммунная реакция в ответ на введение которых должна обеспечивать невосприимчивость к болезни. Сам возбудитель в таких вакцинах отсутствует. Эта вакцина выпускается рядом компаний и различается лишь по количеству содержащихся в ней антигенов. Предполагалось, что за счет «прицельного» выделения антигенов эта вакцина будет свободна от побочных явлений, характерных для ее цельноклеточной (корпускулярной) предшественницы. Однако, похоже, ожидания эти оправдались лишь частично, поскольку и по сей день точно не известно, какие именно антигены запускают иммунный ответ, а какие обусловливают тяжелые реакции со стороны нервной системы заболевшего или привитого; потому и антигенный набор вакцины построен больше на гипотезах разной степени сомнительности и догадках, чем на точных сведениях. Вслед за введением новой вакцины были отмечены как стандартные местные реакции, так и системные, например конвульсии[696]. После тщательного изучения двух японских вакцин в 1986–87 гг. шведская Национальная бактериологическая лаборатория отказала японцам в продолжении процедуры лицензирования этих вакцин – как вследствие того, что эффективность вакцины оказалась не только не выше, но и, вероятно, ниже, чем у цельноклеточной вакцины, так и вследствие ряда необъяснимых смертей привитых этими вакцинами детей от присоединения бактериальной инфекции (скончались 11 детей из 2800 получивших прививки)[697]. Представитель ВОЗ д-р Марк Кейн заявил в 1996 г., что новая вакцина не имеет никаких преимуществ перед старой в смысле эффективности. Что касается главного своего предназначения – снизить число тяжелых последствий использования коклюшной вакцины, – новая вакцина, согласно данным некоторых исследований, не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Разницы в количестве случаев СВДС и близких к нему состояний, госпитализаций, энцефалопатии и отставания в развитии относительно цельноклеточной вакцины не обнаружилось[698]. Впрочем, другие исследования были более благосклонны к бесклеточной вакцине. Неоднократно цитировавшиеся в этой главе Дэвид и Марк Гейеры исследовали базу данных Системы сообщений о побочных эффектах прививок (VAERS) и обнаружили, что бесклеточная вакцина дает значительно меньшее количество побочных реакций любого рода[699]. Кроме того, в США имелся опыт ее производства еще с 1930-х гг., и он показывал, что бесклеточная вакцина действительно дает меньшее количество тяжелых побочных эффектов. Российские авторы сообщают: «Реактогенность бесклеточных вакцин намного ниже реактогенности корпускулярной вакцины. На введение бесклеточной коклюшной вакцины значительно реже возникают как общие, так и местные реакции (лихорадка – в 7 раз, гипертермия – в 4 раза, отечность – в 5–6 раз, болезненность – в 14 раз»)[700]. Важной для понимания законов, по которым работает прививочный бизнес, будет информация о том, что немалое количество американских компаний разрабатывало, начиная с 1920-х гг., эту, вероятно, более безопасную вакцину. Однако в итоге все они отказались от ее массового производства и маркетинга. Причина? Раз заявив, что располагают новой, более безопасной вакциной, они могли стать объектом судебных исков, в которых истцы бы утверждали, что компании уже знают, как делать лучший продукт, но в силу тех или иных причин продолжают поставлять на рынок худший, более опасный[701]. В 1985 г. американский Институт медицины признал возможность тяжелых неврологических осложнений после прививки DPT и рекомендовал заменить цельноклеточную вакцину против коклюша на бесклеточную (ацеллюлярную). Рекомендация была проигнорирована, а вместо разработки безопасной вакцины производители DPT предпочли тратить деньги на подкуп «независимых экспертов». Однако в 1990-х гг., несмотря на все ухищрения разнообразных черри и их работодателей, ситуация изменилась. Несколько очень крупных исков, после тяжелого многолетнего разбирательства, были все же выиграны в рамках Национальной программы компенсаций пострадавшим от прививок. Три раза собиравшаяся при Национальном институте здоровья США экспертная группа пришла к выводу о доказанности связи между вакциной DPT и поражением мозга и подчеркнула необходимость перейти на новую, более безопасную вакцину. И, главное, настойчивость японцев и тех, кто их поддерживал (например, групп родителей), поставила на повестку дня вопрос о скором лицензировании японской бесклеточной вакцины. Чтобы не проиграть сражение за рынок, американские компании вынуждены были отказаться от битой ставки на мнения «экспертов» и начать разрабатывать свои собственные бесклеточные коклюшные вакцины. Сегодня в США цельноклеточная вакцина производится только на экспорт, а на внутреннем рынке с 2001 г. используется лишь бесклеточная вакцина. Помимо прочих сложностей и вопросов, известно, что производство новой вакцины значительно сложнее, а цена ее в развитых странах (около 19,43$) примерно на 9$ превышает цену старой, что, учитывая необходимость многократного употребления вакцины, в рамках национальных прививочных программ небогатых стран может оказаться совершенно неприемлемым, хотя и утверждается, что при изначально более высокой стоимости бесклеточной вакцины ее применение снижает общемедицинские расходы (уход за заболевшим после прививки ребенком и, особенно, выплата компенсаций за инвалидность и смерти привитых цельноклеточной вакциной)[702]. Вопрос о лучших, более безопасных, но значительно более дорогих вакцинах ждет своего решения. Как и вопрос, нужны ли вообще коклюшные вакцины. Надеюсь, что в этой главе я дал достаточно сведений для желающих серьезно задуматься о том, совместимы ли прививки против коклюша со здоровьем ребенка и не следует ли держаться как можно дальше от этого очень сомнительного блага. Решение примут сами родители. Выводы • Коклюш – болезнь преимущественно детского возраста, бывшая не- когда опасной в европейских странах и в Америке и остающаяся таковой для стран третьего мира сегодня. Перенесенная болезнь оставляет стойкий, обычно пожизненный иммунитет, который защищает и будущих детей в самом опасном по осложнениям коклюша возрасте. • В развитых странах для коклюша сегодня характерно мягкое течение; серьезные случаи, осложнения и тем более смерти представляют собой крайне редкое явление и встречаются почти исключительно у детей в возрасте до шести месяцев. • Есть данные, свидетельствующие в пользу высокой эффективности безопасной гомеопатической профилактики коклюша. • Коклюшная вакцина (коклюшная составляющая многокомпонентных вакцин) традиционно считается одной из самых малоэффективных и одной из самых опасных из существующих ныне вакцин. Продолжающиеся в национальных масштабах прививочные кампании смещают болезнь в самый опасный младенческий возраст, лишают женщин возможности приобрести естественный иммунитет и увеличивают число больных стертыми формами коклюша взрослых, которые заражают детей. • Новая бесклеточная (ацеллюлярная) вакцина также отнюдь не свободна от побочных эффектов, хотя, вероятно, более безопасна и эффективна, чем традиционная цельноклеточная вакцина. Корь Болезнь Заболевание вызывается неустойчивым во внешней среде вирусом, выделяемым больным человеком. Неустойчивость вируса определяет и практически единственный путь его передачи – воздушно-капельный[703]. Инкубационный период продолжается около 10 дней, после чего следует продромальный, он же катаральный, 3–4 дня, с симптомами, характерными для всех острых респираторных вирусных болезней (резкий подъем температуры, разбитость, головная боль, светобоязнь, насморк, кашель). Обращает на себя внимание гиперемия (покраснение) слизистой рта и конъюнктивы. Идущий вслед за ним период высыпаний вносит ясность относительно характера болезни: сначала на слизистой щек, губ и десен появляются так называемые пятна Коплика (серовато-белесоватые точки, напоминающие манную крупу), которые исчезают в течение нескольких дней. Обычно возникновение пятен Коплика совпадает с пиком заразности кори, поэтому следует насколько возможно изолировать ребенка и не дать распространиться инфекции. Вслед за этим типичная коревая пятнисто-папулезная сыпь появляется на лице и за ушами, а потом постепенно спускается – на шею и плечи, на туловище, на руки и на ноги. Каждый этап «спуска» сыпи длится около суток. Через 3–4 дня после появления сыпи она начинает исчезать в том же порядке, в каком и появилась. Знакомые с гомеопатией сразу увидят, что такое перемещение сыпи соответствует т. н. закону Константина Геринга. Этот закон устанавливает, что направлениями излечения и, соответственно, критериями для контроля правильности выбора гомеопатического лекарства является движение симптомов сверху вниз, изнутри наружу, от более важных органов к менее важным и в хронологическом порядке, обратном их появлению. И на самом деле: атипичное течение кори, характерное для кори привитых, при котором сыпь вначале появляется на конечностях и лишь затем переходит на тело, сопровождается наибольшим числом осложнений. Появление высыпаний характеризуется повторным, после продромального периода, повышением температуры (до 40 и даже иногда до 41 °C) и усилением симптомов со стороны дыхательной системы. Через 2–3 дня температура снижается и наступает быстрое выздоровление. Пигментация кожи после исчезновения сыпи остается еще 2–3 недели. На пике болезни, помимо сыпи, достаточно характерен и внешний вид больного: одутловатое лицо, покрасневшие глаза, отечные гноящиеся веки, сухие губы. Заразными являются больные за 2–3 дня до появления сыпи и в течение 4–5 дней после ее появления. Для установления клинического диагноза достаточно наличие пятен Коплика[704] и истории предшествовавшего контакта с заболевшим корью. «Диагноз подтверждается серологически при обнаружении четырехкратного нарастания титра противокоревых антител в парных сыворотках крови больного. Первый раз кровь берут не позднее второго-третьего дня после появления сыпи, второй раз – через 14 дней»[705]. Применяется также серологический анализ слюны. Специфического аллопатического лечения кори, как и практически всех детских инфекционных болезней вирусной природы, к счастью, не существует. Лучшее, что может сделать грамотный врач-аллопат, – оставить все как есть, предоставляя кори спокойно завершить ее естественный цикл. В противном случае приходится видеть немало осложнений. Пишет профессор в респектабельном «Британском медицинском журнале»: «Не только удивление, но и озабоченность вызывает отсутствие опубликованных научных данных по вопросам, имеющим решающее значение для обоснованного лечения кори. Недавний обзор клинических проблем, связанных с корью, обнаружил скудость сведений о факторах риска, этиологии, естественном течении болезни и лечении (за исключением применения витамина А) ее обычных осложнений»[706]. Гомеопатическое лечение кори вполне эффективно. Главная трудность использования гомеопатии лишь в том, что требуется хорошо распознавать симптомы и правильно выбирать одно лекарство среди множества кандидатов. Так, проф. Самуэль Лилиенталь в посвященной кори главе своей классической книги дает краткие характеристики 32 препаратов, которые могут понадобиться при лечении[707]. Ограничусь лишь кратким изложением сведений, полученных из работ гомеопатов, имеющих опыт лечения этой болезни. Для профилактики кори и лечения ее последствий (астения, бронхиты, диарея) может быть рекомендован нозод Morbilliпит. Д-р Агравал предлагает растворить 8–10 крупинок Morbilliпит 30 в шести унциях воды и принимать чайную ложку раствора 2–3 раза в день с перерывом в 2 часа в профилактических целях. Он же указывает, что во время эпидемий кори хорошие результаты отмечаются при ежедневном профилактическом приеме Pulsatilla 6 или 12, иногда чередуя ее с Sulphur[708]. Это вполне перекликается с известными словами проф. Дж. Т. Кента, говорившего, что рутинеры успешно справляются с корью, пользуясь лишь Pulsatilla и Sulphur и, иногда, Aconitum и Euphrasia[709]. На ранней стадии болезни, как обычно, требуется сделать правильный выбор между Aconitum и Belladonna. «Румяный, круглолицый, хорошо развитый ребенок внезапно заболевает: у него кашель, высокая температура, может быть рвота, пылающее лицо, сильное беспокойство; он пьет холодную воду, но не может утолить жажду. Возможно, за день до этого он был на холодном ветру. Если вы дадите такому ребенку Aconitum, то сыпь появится уже на следующий день, а через 2–3 дня он будет в полном порядке. Если же вы дадите Aconitum ребенку, у которого сильная жажда, но нет красного лица, беспокойства и страха, то вы не получите реакции и вам придется сменить лекарство через день или два», – пишет д-р Дороти Шеперд[710]. По ее опыту, Sulphur показан в тех случаях, когда нет иной ясной симптоматики, кроме сыпи, слабости и языка, обложенного грязным налетом; может быть зуд кожи. Как обычно, Pulsatilla требуется в случаях отсутствия жажды, при плаксивости и капризности ребенка, требующего к себе постоянного внимания (что отличает ее от Bryonia, когда ребенок в постоянной полудреме и не хочет, чтобы его беспокоили; движение ухудшает состояние), a Rhus toxicodendron – при различных болях и сильном беспокойстве в отсутствие страха. Картина Kalium bichromicum очень напоминает Pulsatilla, но имеются обильные клейкие тягучие выделения из глаз, носа и рта и опухшие шейные лимфатические узлы. Также может быть временная глухота вследствие воспаления евстахиевых труб. Выраженная жажда (ребенок постоянно требует холодную воду), высокая температура, быстрый пульс, пылающие щеки и вовлечение в процесс бронхов и легких требуют скорейшего назначения Phosphorus. Отлично зарекомендовала себя в лечении кори Euphrasia. Лекарственная картина этого препарата требует преимущественного поражения глаз при болезни. Опухшие воспаленные веки, жжение и зуд в глазах, отечная и одутловатая кожа вокруг глазных яблок, светобоязнь и беспрерывно льющиеся горячие слезы, а также сильная головная боль и сухой кашель, ухудшающийся в дневное время и уменьшающийся в ночное, когда ребенок лежит, безошибочно указывают на этот препарат. Есть еще несколько лекарств, которые могут быть показаны в самых типичных случаях кори. При Gelsemium болезнь развивается очень медленно; ребенок чувствует себя обессиленным и постоянно дремлет; веки словно налиты свинцом, тяжелые; так же трудно пошевелить рукой или ногой из-за слабости (а не из-за боли, как в случае Bryonia). Жажда отсутствует. Сильная слабость, прострация, постоянные тошнота и рвота в отсутствие жажды безошибочно указывают на Ipecacuanha. Назначение гомеопатических лекарств ускоряет появление сыпи и выздоровление. Особенно хорошо это видно на примере Apis, когда состояние ухудшается на фоне отсутствия сыпи. Помочь в выборе этого средства помогает выраженное желание прохлады, категорический отказ от горячего питья, одутловатость и покраснение лица, крик во сне. «Дайте Apis такому пациенту, и все пугающие менингеальные симптомы и мозговой крик исчезнут, быстро появится сыпь. Температура спадет, и через 3–4 дня вы вряд ли вспомните, что ребенок был болен»[711]. Некоторые описанные выше состояния, впрочем, принадлежат скорее прошлому и приведены здесь лишь для полноты картины. Они нетипичны для современных форм кори, встречающихся у здоровых в целом детей. Не следует давать ребенку ни согревающих, ни чрезмерно охлаждающих напитков. Прохладная минеральная вода, витамины и отдых в проветриваемой комнате будут лучшими из имеющихся в наличии у каждого родителя средств, позволяющих ребенку избежать ненужных и иногда опасных осложнений. Лондонский гомеопат, д-р Джейн Донеган в «Быстрых ответах» (Rapid responses) «Британского медицинского журнала» (обсуждение в Интернете публикаций бумажной версии издания) недавно писала о кори: «Стандартная медицинская процедура предусматривает сбивание температуры калполом (парацетамолом) или ибупрофеном. Это не слишком полезное мероприятие, когда подъем температуры является здоровой реакцией организма на инфекцию, вызванную вирусом или бактерией, и подобные меры противодействуют самому организму, стремящемуся вывести из себя токсины и привести себя в порядок. Кроме того, калпол расщепляется печенью. Печень является существенной частью иммунной системы и во время болезни работает куда лучше, выполняя свои непосредственные иммунные функции, а не отвлекаясь от них на детоксикацию калпола. Родителям никто больше не дает здравых советов по уходу за ребенком во время инфекции – положить в постель, открыть окно, исключить молочные продукты, пить больше жидкости, не кормить, если не голоден, и если уж кормить, то только легкоусвояемой пищей в небольших количествах, давая отдыхать как можно больше»[712]. Несколько слов надо сказать об осложнениях. Опасна не сама полутора-двухнедельная болезнь, обычно не доставляющая никаких серьезных хлопот, а ее осложнения, связанные с присоединением бактериальной инфекции. Как правило, осложнения развиваются у взрослых или у детей, страдающих от истощения или хронических болезней. Среди осложнений на первом месте идут гнойные отиты и пневмонии. Именно они являются главной причиной смерти от кори в развитых странах. Тем не менее, попытка давать антибиотики при кори с профилактической целью может оказаться не менее пагубной, так как они угнетают функцию иммунной системы, работающую при кори на пределе. В странах третьего мира до самого последнего времени главной причиной детской смертности, связанной с корью, являлась диарея. После того, как африканские медики получили необходимые медикаменты и научились справляться с этим осложнением, смертность от кори резко снизилась[713]. Известно о таком тяжелом осложнении, как коревой энцефалит, частота которого варьирует в широких границах. Обычно в рекламно-прививочных материалах фигурирует цифра 1:1000 или 1:2000, оспариваемая здравомыслящими докторами либо как безмерно завышенная, либо как характерная лишь для кори у детей, живущих в особо тяжелых условиях или страдающих хроническими болезнями[714]. Кроме того, тот факт, что сообщается не обо всех случаях заболевания корью (особенно трудны для диагностики случаи кори, протекающей в мягких, стертых формах, которые чаще всего путают с краснухой), может искусственно завышать процент пострадавших от болезни. Впрочем, верно и обратное. Российские авторы сообщали: «При массовой вакцинации приобретает актуальность вопрос о дифференциальной диагностике кори и других экзантемных заболеваний среди привитых, так как известно, что в ряде случаев кореподобные заболевания вызываются вирусом краснухи, аденовирусами, вирусами из группы Коксаки В и ECHO. Так, по данным обследования очагов и спорадических случаев, с применением вирусологических и серологических методов, диагноз кори был исключен соответственно в 31 и 24,1 % случаев. При этом основная масса детей, у которых диагноз был отвергнут, перенесли краснуху. Следовательно, можно думать о завышении числа регистрируемых очагов и количества заболевших»[715]. Однако если краснуху, легчайшую болезнь детского возраста, систематически путают с корью, то одно это уже вполне свидетельствует о том, насколько преувеличены охотно рисуемые вакцинаторами ужасы болезни в ее типичном виде. Традиционно корь никогда не считалась особенно тяжелым детским заболеванием, и большинство читающих эти строки ею, несомненно, в свое время успешно переболели – как и иными детскими инфекционными болезнями, которые ныне объявляются чудовищно опасными – калечащими и убивающими всех подряд. Однако с корью действительно имеется определенное противоречие, которое очевидно, например, при сопоставлении двух цитат из советского врачебного журнала далеких 20-х годов прошлого века: «Не только в широкой публике, но и среди многих врачей принято считать [корь] неизбежной и легкой болезнью; поэтому, в случае появления ее в семье, родители не только не отделяют не болевших корью детей от больных, но даже преднамеренно соединяют их в одной комнате, дабы заразить всех детей и, таким образом, сразу отделаться от этой обязательной, безобидной болезни…», и далее там же: «По сведениям, поступившим в Главное управление врачебного инспектора, видно, что в 1913 г. от кори умерло 105 956 душ, то есть почти столько же, сколько от скарлатины (71 611) и от дифтерии (46 196), взятых вместе…»[716]. Что же получается: корь намного страшнее и скарлатины, и дифтерии, но никто об этом, кроме составителей статистических отчетов, не догадывается? Ответ, впрочем, существует. И мы его получаем из той же статьи советских авторов. Читаем далее: «Процент смертности колеблется в зависимости от характера эпидемии, возраста и социального положения больных. По исследованиям Rosenfeld'a, смертность от кори среди беднейшей части населения Вены была в двадцать раз выше, чем среди богатой… Особенно опасна корь для рахитиков, коклюшных и туберкулезных больных. Ввиду этого, необходимо всячески оберегать указанную большую группу детей от заболевания корью»[717]. В брошюре, посвященной гомеопатическому лечению, ее авторы, врачи-гомеопаты, в конце XIX в. уверенно писали: «Предсказание (то есть прогноз. – А. К.) при этой болезни всегда благоприятное при типическом ее течении, нужно принимать лишь все меры к предотвращению осложнений… Опасна корь лишь слабым, страдающим золотухой или в особенности туберкулезом… старым, беременным (являются выкидыши)»[718]. Здесь-то, полагаю, и зарыта собака. Образ кори как достаточно безобидной болезни, от которой здорового ребенка не только не следует беречь, но, как и в случае с краснухой, которою надо дать спокойно переболеть в отведенном для этого природой возрасте, создавался и укреплялся не в беднейших районах с рахитичными и страдающими от туберкулеза детьми, легко становящимися жертвой всех без исключения болезней, включая и корь, а там, где корь действительно никогда не представляла серьезной опасности. Пугающие же статистические данные получались и получаются путем сваливания вместе заболеваемости и смертности детей из рабочих трущоб периода XIX в. и из дворянских домов, из развивающихся и из развитых стран. Однако такие статистические трюки недопустимы в принятии решения о массовых прививках, не учитывающего пропасть между состоянием здоровья и реальным риском серьезно пострадать от последствий той или иной инфекционной болезни для детей, живущих фактически в разных мирах! Хотя смертность от кори в самые ее тяжелые эпидемии в XIX в. могла достигать 20 % среди детей беднейших классов, в США она снизилась до 2 %[719], а в Великобритании до 1 % к 1930-м гг.[720], а в середине века практически исчезла вообще[721]. В Испании в 1901 г. было зарегистрировано свыше 18 тыс. смертей от кори, а в 1982 г., когда в этой стране появилась прививка, их было всего 19. Во Франции в 1906 г. от кори скончались 3756 человек, а в 1983 г., когда с корью начали бороться вакцинами, жертвами кори стали лишь 20 человек. Таким образом, снижение смертности от кори в Испании и Франции превысило 99 % – без всяких прививок и при более чем удвоившемся населении![722] Та же динамика в целом была верна и для СССР: «В результате улучшения культурного и материального уровня жизни населения, а также мер, принятых для оздоровления детей, в 1930–1935 гг. наблюдалось постоянное снижение детской смертности, в том числе и от кори. Резкому снижению смертности и летальности при этой инфекции способствовал также рост числа медицинских учреждений и медицинских кадров на всей территории страны… если в 1933 г. госпитальная летальность составляла 34,9 %, то уже в 1938–1941 гг. она снизилась до 7,7–8,3 %, а в 1943 г. даже до 1,6 % (хотя это были годы военной разрухи)… К концу 50-х годов уровень смертности от кори в СССР не превышал 1,8–2,5 на 100 тыс. населения. В последние годы перед введением вакцинопрофилактики ее показатель составлял всего 0,23 на 100 тыс. человек»[723]. Согласно данным Центра контроля заболеваний, в США в 1920 г. было зарегистрировано 465 048 случаев кори, из которых 7600 закончились смертью (то есть смертность составляла 1,634 %). А в 1960 г. (за несколько лет до появления первой массовой вакцины от кори), при возросшем более чем в полтора раза населении, было зарегистрировано 441 703 случая кори, среди которых смертельных было 380 (смертность – 0,086 %). Таким образом, за 40 лет смертность снизилась в 19 раз лишь за счет улучшения санитарно-гигиенических условий жизни населения (обеспечившего, соответственно, лучшее здоровье) и более адекватного лечения. Здесь надо непременно сказать несколько слов о витамине А, открытом в 1913 г., и о его роли в лечении инфекционных заболеваний, поскольку это имеет непосредственное отношение к проблеме кори. Хотя связь дефицита витамина А (ретинола) с офтальмоксерозом и, как следствие, слепотой у детей была известна уже достаточно давно, лишь недавние исследования начали демонстрировать истинное значение этого витамина (которым так богат ненавистный всем детям рыбий жир) для здоровья человека[724]. Витамин А тесно связан с функцией иммунной системы, и дефицит его в организме ведет не только к высокой подверженности разнообразным инфекционным болезням. Сегодня уже имеются научные данные, показывающие связь нехватки витамина А с такими заболеваниями, как болезнь Лайма, ювенильный ревматоидный артрит, системная красная волчанка, сахарный диабет I типа. Истощение запасов витамина А было обнаружено при некоторых видах рака, а также при СПИДе. Однако важнее всего здесь то, что такое истощение обнаруживалось не только во время этих заболеваний (что могло быть просто сочтено их следствием), но и перед ними. Добавка витамина А к детскому рациону была объявлена Мировым банком самой рентабельной инвестицией в здравоохранение из когда-либо существовавших[725]. Добавка витамина А в рацион детей помогла резко снизить смертность от кори[726] и вообще смертность детей в развивающихся странах[727]. Редактор престижного международного педиатрического журнала без обиняков заявил, что, вероятно, именно за витаминами, а не за прививками и антибиотиками, применение которых сталкивается с немалым количеством разнообразных трудностей, будущее более безопасной и эффективной педиатрии[728]. Как бы хотелось верить этим словам! Добавка витамина А в дозе 100 000 ME помогает бороться с корью не только истощенным детям в развивающихся странах, но и нормально питающимся детям в странах развитых, как было показано коллективом японских исследователей[729]. Использовались и большие дозы. В Танзании детям, заболевшим корью, давали 200 000 ME с великолепным результатом[730], а в ЮАР была даже предложена доза в 400 000 ME. По сообщению исследователей из Кейптаунского университета, это более чем в три раза снизило смертность от кори и более чем в два раза – необходимость госпитализировать детей в отделение интенсивной терапии[731]. Интересные данные были получены в исследовании, проведенном в Индонезии, где решили проверить, насколько же обоснована рекомендация давать витамин А из тех же общих соображений вместе с прививкой против кори – мол, если отлично помогает при кори, так должно помочь и легче пережить прививку. Однако результаты оказались прямо противоположными тем, на которые все рассчитывали. Добавление витамина А не способствовало, а, наоборот, препятствовало выработке прививочных антител у детей, у которых уже имелись полученные от матери антитела, особенно у девочек[732]. Не углубляясь сейчас в эту тему, просто замечу: данные такого рода лишний раз подтверждают, что вакцины действуют некими противными естеству путями, и это еще больше увеличивает имеющиеся в отношении них сомнения. Вероятно, то же самое почувствовал и автор статьи, или же ему подсказали, что он был неправ, потому что два года спустя он опубликовал данные нового исследования, в котором полностью опровергал сам себя[733]. Интересно и другое наблюдение. Нам обычно сообщают, что прививка это «маленькая», почти что незаметная болезнь, проходящая без видимых и ощутимых последствий для организма, в то время как настоящая болезнь может привести к катастрофическим последствиям. Поэтому-де следует предпочесть «маленькую». Не буду сейчас касаться бесчисленных наблюдений тяжелых болезней и смертей после прививок, но упомяну лишь одно чисто лабораторное исследование относительно витамина А, о котором мы сейчас говорим. В двух группах детей – привитых коревой моновакциной и вакциной MMR – был исследован уровень витамина А. В обеих группах он резко снижался на 9–14-й день после прививки; в группе, получившей прививку MMR, он начал подниматься на 30–42-й день[734]. Дальнейшая судьба его как в группе, получившей моновакцину, так и в группе, получившей MMR (вернулся ли он вообще к предшествующему уровню, и если да, то в течение какого времени), неизвестна – исследование не ставило своей целью определение этого. Другими словами, прививка приводит к истощению запасов витамина А, жизненно необходимого для организма. Под стать этому наблюдению и другое, сделанное японским авторским коллективом: в течение года как минимум (когда завершился эксперимент) у детей, привитых от кори, не мог восстановиться исходный уровень интерферона – вещества, отвечающего за нашу неуязвимость в отношении не только инфекционных, но и онкологических болезней[735]. Стоит ли после этого удивляться нередкому родительскому: «С момента как сделали прививку, вообще не был здоров»? Как и в случаях с ветряной оспой, гепатитом А и эпидемическим паротитом (см. соответствующие главы), заболевание корью, вероятно, имеет и свои положительные стороны. В исследовании, опубликованном в 1996 г., было показано, что африканские дети, болевшие корью, в два раза менее подвержены астме, сенной лихорадке и экземе, чем их сверстники, которых корь миновала[736]. Автор небольшого обзора, в котором упоминались эта и другие публикации относительно того, что инфекционные болезни способны предотвращать болезни аллергические, приходит к выводу, что успехи иммунологии в понимании природы таких процессов ставят перед обществом новые непростые медицинские и этические проблемы. Допустимо ли менять, скажем, корь на заведомое увеличение количества аллергических заболеваний, и кто должен принять решение о том или ином виде «обмена» – общество или индивид?[737] В другом исследовании были приведены данные о том, что взрослые, перенесшие корь, имеют меньшую заболеваемость различными онкологическими болезнями, включая рак шейки матки. С другой стороны, приписываемая прививкам нынешняя мягкость протекания кори, при которой почти нет сыпи, далеко не так безобидна, как кажется, ибо может указывать на неспособность организма к полноценному иммунному ответу. Там же автор сообщил, что те, у кого корь протекала без сыпи, имеют большую вероятность развития в будущем аутоиммунных и нейродегенеративных болезней[738]. Недавно коллектив исследователей из отделения молекулярной медицины в известном американском госпитале Майо (Рочестер, Миннесота) опубликовал свой отчет о влиянии ослабленного вируса кори на лимфому человека, воспроизведенную в эксперименте у мышей. Авторы продемонстрировали, что введение вируса кори в опухоль вызывает сильный онколитический (приводящий к разрушению опухоли) эффект вследствие притока нейтрофилов[739], что заставляет вспомнить о некогда предпринимавшихся довольно успешных экспериментах по лечению искусственным заражением корью некоторых болезней – например, нефротического синдрома у детей. Все, это, разумеется, не является прямым свидетельством в пользу кори как идеального средства профилактики и лечения, но лишний раз указывает на то, сколь многого мы еще не знаем об инфекционных болезнях, бездумно стремясь их искоренять – вполне вероятно, в ущерб собственному здоровью. Вакцина Первая вакцина против кори была разработана в 1940-х гг. в США и испытывалась на военнослужащих. Из-за тяжелых побочных реакций программа была признана неудачной и свернута. Возобновила ее в 1954 г. группа под руководством вирусолога Джона Ф. Эндерса (1897–1985), научившегося выделять вирус кори и выращивать его на культурах живых клеток. Первой применявшейся вакциной была убитая, но уже к середине 1960-х гг. доступной стала и живая. В 1971–72 гг. на рынках появилась трехкомпонентная вакцина MMR (корь, эпидемический паротит, краснуха). Она включала в себя три вакцины, ранее вводившиеся отдельно – «Аттенувакс» (против кори), «Мампсвакс» (против свинки) и «Мерувакс» (краснуха). Сегодня практически во всех развитых странах мира коревая вакцина вводится прививаемым в составе тривакцины MMR и ее модификаций. Отдельным вопросом является необходимость объединения трех вакцин в одну. Одно из возможных объяснений, учитывающее интересы производителя комбинированной вакцины: желающие защитить своего ребенка от кори, которую родители полагают опасной, вынуждены будут получить также «в нагрузку» защиту от свинки и краснухи, прививать от которых в противном случае родители не пожелали бы в связи с заведомой легкостью этих болезней[740]. Исследования безопасности вакцины были очень краткими и не отвечающими серьезным критериям безопасности лекарств для массового использования, а долгосрочные последствия применения тривалентной вакцины (например, хронические болезни как возможный результат прививки) никто не изучал вообще. За результатами введения вакцины следили в течение 3–4 недель, часто – не больше двух. При этом, как недавно выяснилось, в экспериментах, проведенных над детьми в развивающихся странах перед лицензированием MMR, постоянно наблюдались неблагоприятные реакции со стороны желудочно-кишечного тракта, и они не прекращались ко времени окончания наблюдения (через 2–3 недели после прививки), но прививочные исследователи их просто игнорировали. Наоборот – период наблюдения был даже сокращен с 28 дней до 21 дня[741]. Эта информация для нас крайне важна из-за бурно обсуждаемой ныне возможной связи вакцины MMR и аутизма. Перед тем, как я кратко изложу суть проблемы, отмечу лишь, что в течение 1970-х гг. вакцина MMR назначалась в возрасте 15 месяцев и при непременном условии хорошего состояния здоровья прививаемого, но вскоре лавинообразное увеличение количества прививок заставило вакцинаторов пренебречь здравым смыслом. Сегодня в США дети получают MMR уже в возрасте 12 месяцев (срок снизили из-за недостаточной защиты, получаемой с материнскими антителами – ведь матери сами были привиты и не перенесли естественную корь), при этом как правило – вместе с последней прививкой против гемофильной палочки, третьей дозой вакцины против гепатита В и вакциной против ветряной оспы. Шесть вакцин за один раз! Мало того. Прививать вакциной MMR стало можно не только здоровых, но и больных и получающих антибиотики детей, при единственном условии отсутствия высокой температуры. Аутизм был практически неизвестен в мире до конца 1940-х гг., когда сначала прививки от дифтерии и столбняка, а потом и от коклюша стали действительно массовыми. Первые одиннадцать случаев аутизма были описаны известным психиатром Лео Каннером (1894–1981) лишь в 1943 г. Резкое увеличение заболеваемости аутизмом, ныне приобретшее масштабы настоящей эпидемии, началось в США в конце 1970-х гг., а в Великобритании – после 1988 г., когда в иммунизационный календарь вошла вакцина MMR[742], которая, вероятно, стала той самой соломинкой, что ломает спину верблюду. При этом качественно изменилась и сама болезнь. Если раньше о ребенке обычно говорилось, что «он родился аутистом», то теперь значительное число случаев аутизма представляет собой так называемый регрессивный аутизм. Это означает, что ребенок рождается совершенно здоровым и прекрасно развивается до возраста 12–18 мес, после чего внезапно теряет все уже имеющиеся у него социальные навыки (перестает говорить, вступать в контакт, узнавать окружение, замыкается в своем мире, теряет способность выражать эмоции) и больше не приобретает новые. Кроме тяжелых поведенческих нарушений, делающих невозможным адаптацию таких детей в обществе, они страдают от запоров и поносов (или комбинации того и другого), у многих появляются судороги, склонность к повторным инфекциям и пр., так что читатели могут представить, как невыносимо тяжело приходится их родным и близким и каким грузом ложится уход за такими детьми на плечи родителей и государства. Мальчики страдают аутизмом в 3–5 раз чаще, чем девочки (возможное объяснение этого феномена, связанное с усилением тестостероном токсичности ртути, было дано в главе «Сведения по токсикологии веществ, входящих в состав вакцин»). Многие родители обратили внимание на то, что начало болезни точно совпадало с периодом времени после прививки MMR. Родители также отмечали, что после того, как ценой невероятных усилий (медикаменты, диета, поведенческая терапия) удавалось хоть немного выправить ситуацию, все приобретенное немедленно терялось после второй прививки MMR в возрасте 5 лет. Несмотря на столь явную причинно-следственную связь, медицинские власти отказываются признавать какую-либо связь прививки MMR и аутизма (что легко понять, ибо сумма исков, которые следовало бы удовлетворить, исчислялась бы миллиардами долларов), заявляя, что это всего лишь совпадение, поскольку аутизм обычно начинается на втором году жизни. Однако это «обычно» стало обычным именно после появления прививки MMR. По заявлению д-ра Бернарда Римленда, основателя Американской аутистической ассоциации и директора Института исследования аутизма в Сан-Диего (Калифорния), ни в 1950-х, ни в 1960-х, ни даже в 1970-х гг. почти ничего не было известно о том, что аутизм начинается на втором году жизни, в то время как сейчас число случаев такого позднего аутизма превышает число случаев «классического» в пять раз. Для читателей я отмечу, что аутизм в самых тяжелых своих проявлениях – это лишь верхушка айсберга. Есть огромное количество нарушений, называемых «заболевания аутистического спектра», которые, хотя не так тяжелы в своих проявлениях, тоже делают очень трудным, если вообще возможным, обучение ребенка в нормальной школе. Среди таких синдромов гиперактивность с дефицитом внимания, необучаемость чтению и письму, неспособность к концентрации внимания различной степени выраженности и другие. В своей книге, подробно анализирующей связь описанных выше нарушений с вялотекущим постпрививочным энцефалитом, д-р Харрис Култер отметил, что ныне от таких нарушений страдают от 20 до 25 % всех американских школьников. «Если бы враг со стороны нанес такой ущерб нашим детям, мы объявили бы ему войну. Но… мы ведем эту войну сами с собой… Каждый день, что продолжается эта программа [прививок], сотни здоровых детей превращаются в умственно отсталых, слепых, глухих, аутистов, эпилептиков, в неспособных к обучению, в эмоционально неустойчивых, в будущих несовершеннолетних правонарушителей, а позднее – преступников»[743]. В феврале 1998 г. «Ланцет» опубликовал статью британского ученого, хирурга-гастроэнтеролога Эндрю Вейкфилда и его коллег, давшую старт большому скандалу вокруг вакцины MMR. Это исследование было сделано по просьбе и за деньги (что позднее ему пытались поставить в вину, назвав это «конфликтом интересов») родителей детей, больных аутизмом. Группа Вейкфилда в лондонском Королевском Свободном госпитале (Royal Free hospital) изучала заболевания кишечника у детей-аутистов. Были обследованы 12 детей (к моменту, когда статья была опубликована, к ним, по заявлению самого Вейкфилда, прибавились еще 39), и у большинства были обнаружены неспецифический колит и гиперплазия лимфоузлов подвздошной кишки. В заключение авторы заявили: «В большинстве случаев симптомы появлялись после прививки против кори, свинки и краснухи. Требуются дополнительные исследования для более детального изучения этого синдрома и его возможной связи с вакциной»[744]. Кроме того, профессору О'Лири из Дублина, работавшему вместе с Вейкфилдом, удалось выделить штамм прививочного вируса кори из взятых из стенок кишечника биопсий (штаммы прививочного вируса кори позднее были обнаружены другими исследователями в спинномозговой жидкости детей-аутистов). На Вейкфилда обрушился шквал критики медицинских чиновников и всех, кто прямо или косвенно кормится от производства и реализации вакцин, и началась его неприкрытая травля. В результате он потерял работу в госпитале (официальная формулировка: его работа «перестала соответствовать исследовательской стратегии отделения») и с женой и четырьмя детьми перебрался в США. При этом национальные министерства здравоохранения истратили куда больше денег на очернение личности Вейкфилда (который до того, как была напечатана его статья в «Ланцете», имел уже 135 (!) публикаций в самых престижных рецензируемых медицинских журналах и считался вполне респектабельным специалистом) и на защиту вакцины MMR, чем на реальное изучение проблемы аутизма. Однако вскоре появились новые исследования, подтверждающие исследование Вейкфилда. Так, вирус кори был обнаружен в лимфоузлах тонкой кишки у 75 из 91 ребенка, страдающего от поведенческих нарушений, в то время как в контрольной группе он был найден лишь у 5 из 70[745]. Были опубликованы статьи, указывающие на значительный рост заболеваемости аутизмом после введения в массовое использование вакцины MMR. Например, было отмечено значительное увеличение заболеваемости аутизмом в Финляндии[746] (почему для нас важна именно эта страна, станет ясно дальше). Стремительный рост заболеваемости аутизмом на фоне разворачивающихся новых прививочных программ в конце 80-х – начале 90-х гг. привел к тому, что среди пострадавших оказались дети и внуки в том числе и врачей, и политических деятелей, и ученых[747]. Это создало принципиально новую ситуацию. Если раньше достаточно было отмахнуться от какой-нибудь не в меру докучливой родительской организации наукообразным исследованием, оплаченным производителем вакцин (читатели, конечно, помнят «независимого эксперта» проф. Дж. Черри из главы о коклюше?), то теперь среди критиков таких исследований появились фигуры, своим весом в обществе (не говоря уже о научной добросовестности) превосходящие тех, кому было поручено писать в защиту вакцин. Производители вакцин и правительственные организации начали срочно нанимать «независимые исследовательские группы», призванные реабилитировать вакцину MMR, а с нею и безопасность всех прививочных программ, однако на этот раз успехи оказались достаточно скромными. На скорую руку сколоченное эпидемиологическое исследование, опубликованное в том же «Ланцете» в следующем году[748], оказалось настолько убогим, что даже сами вакцинаторы очень скоро перестали ссылаться на него как хоть сколько-нибудь весомое. На заседании Королевского статистического общества 28 марта 2000 г. статистик д-р Дж. Роджер показал, что авторы в лучшем случае запутались и не поняли ими же самими приводимой статистики, в полном противоречии с их выводами отнюдь не отрицающей рост заболеваемости аутизмом после введения в прививочный календарь прививки вакциной MMR. Сходная судьба ожидала другое заказное (на этот раз оплаченное американским Центром контроля заболеваний) исследование, основанное на датских данных, которое должно было полностью реабилитировать вакцину MMR и поставить жирную точку в споре вокруг нее[749]. Оно было раскритиковано специалистами из противоположного лагеря. Последние продемонстрировали не только научную нечистоплотность авторов публикации, но и то, что эти авторы, сами того не подозревая и уж конечно не желая, показали именно то, что было на самом деле – значительное увеличение заболеваемости аутизмом в Дании после появления вакцины MMR[750]. В недавнем японском исследовании авторы пытались доказать, что удаление прививки MMR из национального прививочного календаря в 1993 г. никак не сказалось на частоте аутистических расстройств[751]. И вновь оппоненты показали, что лишний раз подтверждается их теория об опасности прививочных «коктейлей» из нескольких живых вирусов: несмотря на отмену MMR, японские дети получали живые вакцины от кори, краснухи и эпидемического паротита в течение всего лишь одного года, что было, по сути, той же самой прививкой MMR… Но мало этого. Сильные родительские организации США сумели привлечь частные пожертвования на финансирование неугодных истеблишменту исследований независимых ученых, которые поставили своей целью разработку гипотезы, что связь между вакциной MMR и аутизмом существует – например, исследования группы проф. Сингха, о чем несколько слов будет сказано ниже. Поскольку беспрерывно появляются все новые публикации о природе аутизма и аутистических расстройств и возможной их связи с прививками, я не стану останавливаться на подробном изложении всех материалов. Главными гипотезами ныне считаются две. Первая связывает развитие аутизма у генетически предрасположенных к этому детей с наличием в вакцинах ртути (в составе тиомерсала, в российских вакцинах именуемого мертиолятом). Помимо всего прочего, во время разбирательств по вопросу наличия ртути в вакцинах выяснилось, что в течение почти 75 лет никто и никогда не только не изучал безопасность введения ртути младенцам и детям, но даже не учитывал, что ртуть выводится из организма очень медленно. Оказалось, что на фоне огромного количества содержащих тиомерсал вакцин, получаемых детьми, она способна накапливаться, и вызывать поражение центральной нервной системы у некоторых восприимчивых детей. Исследования установили, что тиомерсал может пересекать гемато-энцефалический и плацентарный барьеры (это к вопросу о прививках беременным или желающим забеременеть!) и накапливаться в ткани мозга плода[752]. Было также показано, что дети, получившие вакцину DTaP без тиомерсала, имели намного меньший риск развития аутизма и заболеваний аутистического спектра, чем те, кто получил эту вакцину с тиомерсалом[753]. Поддерживает эту гипотезу наблюдаемое несомненное улучшение состояния у больных детей, получающих специальную терапию, направленную на связывание и выведение ртути из организма (хелатирование). Важно наблюдение, что особенно быстрый рост заболеваемости аутизмом начался в США после того, как к прививочному календарю были добавлены прививки против гепатита В и против гемофильной палочки. Это привело к трехкратному увеличению количества ртути, поступающего в организм прививаемых (подробно о токсичности ртути я писал в главе «Сведения по токсикологии веществ, входящих в состав вакцин»). После того, как в Калифорнии несколько лет назад использование ртути в любых вакцинах было полностью запрещено губернатором А. Шварценеггером, там впервые за почти пятнадцатилетний период стремительного взлета заболеваемости аутизмом зарегистрировано ее ощутимое снижение[754]. Дискуссия вокруг ртути и очень странного, не сказать весьма и весьма подозрительного упорства, с которым американские детские врачи (!) и их покровители из национальных организаций здравоохранения заявляют о ее полной безвредности и отстаивают ее дальнейшее использование в вакцинах, привлекла внимание и журналистов. Автор книги «Свидетельство вреда: ртуть в вакцинах и эпидемия аутизма – конфликт в медицине» (Evidences of Harm: Mercury in Vaccines and the Autism Epidemic – A Medical Controversy) журналист Дэвид Кирби был удостоен нескольких престижных американских журналистских призов за 2005 г. В свете пристального внимания, с которым американская публика следит за происходящим, конгресс США, почувствовавший наконец, что представители «независимых» учреждений вроде Института медицины водят его за нос, поручил в конце февраля 2006 г. произвести расследование Национальному институту окружающей среды и медико-санитарных дисциплин (National Institute for Environmental Health Sciences). Другую гипотезу до последнего времени (из-за недостатка финансирования исследования сейчас приостановлены) активно разрабатывала группа нейроиммунолога проф. Виджендры Сингха с кафедры биологии университета в Юте. Предположив, что аутизм представляет собой аутоиммунное заболевание, они стали искать антитела, титр которых у больных аутизмом детей был бы значительно выше, чем у здоровых детей. Такие антитела были найдены, и ими оказались антитела к вирусу кори (входящему, как мы знаем, в состав вакцины MMR). При этом Сингх и его сотрудники установили, что именно у тех больных аутизмом детей, у которых высокий уровень антител к вирусу кори, имеется и высокий уровень антител к так называемому основному протеину миелиновой оболочки, изолирующей нервную ткань. Предполагается, что разрушение миелиновой оболочки мозга может приводить к аутизму. Проф. Сингх считает, что эта гипотеза позволяет объяснить наблюдения очень многих родителей, согласно которым первые проявления болезни начались именно после прививки MMR[755]. Поскольку прививка вакциной MMR делается всего несколько месяцев спустя после прививок вакцинами, содержащими тиомерсал (тимеросал), то нельзя исключить, что возникающая после этих прививок иммуносупрессия не позволяет организму некоторых детей своевременно освобождаться от вирусов кори из вакцины MMR, а долговременная персистенция этих вирусов может приводить к аутоиммунным реакциям. Вполне вероятно, что иммуносупрессивное влияние ртути также играет важную роль в развитии аутоиммунных реакций в ответ на введение MMR, и некоторые дети, как будто безболезненно перенесшие прививки вакцинами, содержащими тимеросал, становятся жертвой MMR. Заслуживает внимания и усиливает подозрения в пользу возможной связи прививок и аутизма отсутствие этой болезни у американских меннонитов (Amish) – изолированно живущей на востоке США религиозной общины, насчитывающей около 150 тыс. человек, члены которой не делают прививок (это отсутствие вакцинаторы пытаются объяснить некими загадочными «генетическими особенностями»)[756], а также у детей родителей, следующих «альтернативным» курсом (домашние роды, полный отказ от прививок, грудное вскармливание). При этом, по сообщениям журналистов, непривитые и находившиеся на грудном вскармливании дети не страдают ни от астмы, ни от сахарного диабета 1-го типа, столь широко распространенных среди американских детей…[757] Тема вакцины MMR стала уже настолько острой, что на нее обратили внимание и политики. Парламентская оппозиция в Британии заявила, что если ее вернут к власти, то она предоставит родителям отсутствующую сегодня возможность выбирать между вакциной MMR и тремя раздельными вакцинами. Пока этого не произошло, некоторые сметливые доктора привозят нужные вакцины из-за границы и приветствуют тех, кто желает прививать детей по собственному графику, в появляющихся как грибы после дождя по всей Великобритании «клиниках раздельных прививок» (single jobs clinics), неплохо зарабатывая на этом. К слову, нынешний британский премьер-министр Тони Блэр, активно призывающий родителей довериться специалистам, которые заявляют, что MMR совершенно безопасна, отказался несколько лет назад сообщить журналистам, привит ли этой вакциной его собственный сын. Поскольку на карту поставлена не только конкретная вакцина, но престиж многочисленных «экспертов» и министерств, то понятно, что даже при наличии стопроцентно достоверных доказательств того, что вакцина MMR и аутизм связаны между собой, сражение будет продолжаться, и исход его трудно предсказать[758]. Пока же число детей, прививаемых вакциной MMR, неуклонно снижается. В России, кроме вакцины MMR-II, зарегистрированы вакцины «Приорикс» (аналог вакцины MMR, производимый компанией «Глаксо Смит Клайн») и «Рувакс» – коревая моновакцина (производитель – компания «Авентис Пастер»). Имеется также российская живая коревая культуральная вакцина (ЖКВ), приготовленная из вакцинного штамма «Ленинград-16» или его клонированного варианта «Москва-5». Вирусы выращиваются на культуре клеток эмбрионов японских перепелов. Кроме самих вирусов, в этой вакцине также содержится канамицина моносульфат или неомицин. Стабилизаторы – сорбит и желатоза или стабилизатор ЛС-18 и желатоза[759].