– Нарушение сознания. Оба попали в неотложку, совершенно потеряв ориентацию во времени и пространстве. – Расскажите сначала о Парментере. Она кивнула. – Парментера привезли на «скорой». Его обнаружила дочь; он бродил по дому, натыкаясь на предметы, и не узнал ни ее, ни внучек. Насколько я поняла, у него были зрительные галлюцинации. Он думал, что может летать. Когда я осмотрела его, никаких следов травм не обнаружила. Что касается неврологии, то единственное, что Парментер не смог сделать нормально, – это поднести палец к носу. Сначала я решила, что это, возможно, мозжечковый инсульт. Но были и другие симптомы, которые я не могла объяснить. – Например? – Похоже, у него нарушилось зрительное восприятие. Он не мог оценить, насколько далеко я нахожусь. – Тоби замолчала и нахмурилась. – А! Вот почему он говорил о карликах. – Что, простите? – Парментер жаловался, что у него в доме карлики. Похоже, он имел в виду своих внучек. Им примерно по десять лет. – Так, значит, нарушение восприятия и признаки поражения мозжечка. – Еще были судороги. – Да, я видел, вы отметили это в записях. – Дворак взял со стола папку и открыл ее. Тоби увидела фотокопию карты пациента из клиники Спрингер. – Вы пишете о фокальных судорогах верхней правой конечности. – За время пребывания в больнице приступы то возникали, то прекращались, несмотря на противосудорожные препараты. Во всяком случае так мне сказали медсестры. Дворак пробежал глазами записи. – Валленберг их почти не упоминает. Но я вижу, здесь назначен дилантин. Подписано им. – Он посмотрел на Тоби. – Очевидно, вы правы насчет судорог. «А почему я должна быть не права?» – с внезапным раздражением подумала она. На этот раз она склонилась к собеседнику: – Почему вы просто не расскажете мне о том, что накопали? – Я не хочу сбивать вас. Мне просто нужны ваши воспоминания. – Если вы будете говорить прямо, мы оба сэкономим кучу времени. – Вы торопитесь? – Доктор Дворак, у меня сегодня выходной. Я могла бы сейчас заниматься домашними делами. Некоторое время он молча глядел на нее. Затем откинулся на спинку и тяжело вздохнул: – Послушайте, я прошу прощения за уклончивость, но дело в том, что я довольно-таки сильно ошарашен. – Чем? – Мне кажется, мы имеем дело с инфекционным возбудителем. – Бактериальным? Вирусным? – Ни то, ни другое. Тоби нахмурилась: – Каким же тогда? Речь идет о паразитах? Дворак поднялся. – Пойдемте-ка в лабораторию. Я покажу вам срезы. Они спустились на лифте в цокольный этаж и вышли в пустынный коридор. Был восьмой час. Тоби знала, что в морге должен оставаться на дежурстве кто-то еще, но в тот момент, когда она шагала по безмолвному коридору, ей казалось, что, кроме них с Двораком, в здании нет ни души. Он провел ее в какое-то помещение и включил свет. Вспыхнули флуоресцентные лампы; резкий свет бликами отразился от гладких поверхностей. Тоби увидела холодильник, раковину из нержавеющей стали и стол, на котором громоздились измерительное оборудование и компьютерный монитор. На полке выстроились банки с человеческими органами, погруженными в консервант. В воздухе висел неистребимый запах формалина. Дворак подошел к одному из микроскопов и щелкнул тумблером. Бинокулярный учебный микроскоп позволял им обоим рассматривать препарат. Дворак подсунул предметное стекло под линзу и сел, чтобы настроить фокус. – Взгляните. Тоби придвинула табурет. Склонившись так, что ее голова оказалась рядом с головой Дворака, она посмотрела в микроскоп. То, что она увидела, напоминало пузырящееся розовое море. – Давно я не практиковалась в гистологии, – призналась она. – Хоть намекните. – Хорошо. Вы можете идентифицировать ткань, на которую смотрите? Тоби смущенно покраснела. Если бы только она могла вот так просто взять и правильно ответить! Вместо этого она сидела, страдая от своего невежества. И от воцарившейся тишины. Не отрываясь от окуляра, она проговорила: – Обидно признавать, но я не понимаю, что это. – Ваш профессионализм здесь ни при чем, доктор Харпер. Картина на этом стекле настолько необычна, что ткань действительно тяжело распознать. То, на что мы сейчас смотрим, – срез коры головного мозга, подкрашенный парааминосалициловой кислотой. Розовое – это нейропиль нервных волокон, фиолетовым окрашены ядра. – А это что за вакуоли? – Вот об этом я и спрашиваю. В нормальной коре всех этих пузырьков быть не должно. – Странно. Похоже на розовую губку для мытья посуды. Дворак не ответил. Она удивленно подняла голову и перехватила его взгляд. – Доктор Дворак! – Так и есть, – пробормотал он. – Что? – Именно так это и выглядит. Как розовая губка. Он снова сел, потер глаза. В резком свете ламп Тоби заметила на его усталом лице морщинки и черную тень пробивавшейся щетины. – Думаю, мы имеем дело со спонгиоформной энцефалопатией, сказал он. – Вы имеете в виду болезнь Крейцфельда-Якоба? Он кивнул. – Это объясняет патологические изменения, которые видны на срезе. А также клиническую картину. Измененное сознание. Визуальные искажения. Миоклонические конвульсии. – Значит, это не фокальные судороги? – Нет, я полагаю, вы видели миоклонус. Сильные повторяющиеся приступы, начинающиеся от громких звуков. Дилантином они не снимаются. – Но ведь болезнь Крейцфельда-Якоба встречается крайне редко! – Один случай на миллион. Она действительно регистрируется у пожилых людей, но это единичные больные. – Но бывают же и вспышки. В прошлом году в Англии… – А, вы имеете в виду коровье бешенство. Похоже, это один из вариантов Крейцфельда-Якоба. Возможно, одна и та же болезнь, точно неизвестно. В Англии заразились люди, которые ели говядину, пораженную губчатым энцефалитом. Это была необычная вспышка, таких с тех пор не повторялось. Она вернулась к микроскопу. – Возможно ли, что у нас тоже возникла вспышка? – тихо проговорила она. – Ангус Парментер не первый пациент с такими симптомами. То же самое было у Гарри Слоткина. Он поступил на несколько недель раньше Парментера с той же картиной. Спутанное сознание, зрительные расстройства. – Это неспецифические признаки. Для подтверждения необходимо вскрытие. – Со Слоткиным это невозможно. Его так и не нашли. – Значит, поставить диагноз не удастся. – Они жили в одном и том же поселке. Могли подвергнуться действию одного и того же патогена. – Эту болезнь нельзя подхватить как простой насморк. Она передается прионом, инфекционной белковой молекулой. И требует прямого контакта с тканью. Например, трансплантация роговицы. – Англичане подцепили ее после употребления в пищу говядины. Разве у нас не могло произойти то же самое? Возможно, они ели вместе… – Но в Америке нет зараженного скота. У нас не было случаев коровьего бешенства. – Как мы можем знать это наверняка? – Тоби была заинтригована и лихорадочно ухватилась за новую нить рассуждений. Она припомнила ту ночь в отделении, когда поступил Гарри. Вспомнила грохот металлической кюветы, упавшей на пол, а затем звук, с которым его нога колотилась о каталку. – Два человека из одного и того же пансиона. С одними и теми же симптомами. – Спутанное сознание – недостаточно специфичный симптом.