Только через неделю Москва получила из Берлина шифровку, в которой излагались последствия случившегося. Неделю Центр ничего не знал о судьбе группы Рихарда, и Ванин напряженно ждал, чем завершится этот паралич. Чтобы еще раз обсудить произошедшее, он решил с утра пораньше пройти до работы пешком вместе с Чуешевым, который занимал комнату в коммуналке неподалеку от дома Ванина на Сретенке. Ночью над Москвой пронеслась гроза, и теперь улицы дышали сочной, сырой свежестью. С недавних пор их начали регулярно чистить, и облупленные, серые фасады домов смотрелись уже не так безнадежно. Фронт отошел от города, больше не было слышно канонад, у стекольщиков сильно поубавилось работы. Первое лето без воя сирен воздушной тревоги. И хотя на крышах все еще дежурили зенитные расчеты, люди уже приспосабливались к ритму мирной жизни. Пусть из подворотен частенько пованивало выгребной ямой, поскольку из-за аварийной канализации нечистоты сливались в сточные колодцы, пусть молоко делали из воды, крупчатки и сахара, а хлеб, за которым выстраивались с пяти утра, часто был сырой и непропеченный, пусть жизнь поделилась на тяжелую работу и мертвые очереди везде и за всем и улицы не освещались по ночам, но в Каретном ряду открыли сад «Эрмитаж», где шла оперетта «Свадьба в Малиновке» и выступал Райкин, но на плечи военных вернулись погоны, на «Сталинце» прошел матч по футболу «Торпедо» — «Динамо», из окон, еще помеченных бумажными крестами, доносился не только голос Левитана, но также песни Утесова и Руслановой, в парке Горького выставили трофейную технику, копали метро к Ленинской площади и обещали скоро достроить, и после каждой победы на фронте на площадях гремели военные оркестры. — У тебя чего глаза красные? — спросил Ванин Чуешева. — Пил, что ли? Вид у Чуешева и правда был помятый, лицо то и дело дергалось — следствие контузии во время диверсионного рейда в сорок первом в Польше. — Да нет, полночи с потопом возились. Крыши-то все дырявые. Как дождь — так наводнение. — Чуешев усмехнулся: — У нас ведь мужиков — я да пара инвалидов. Ночью гроза-то какая была. Весь подвал залило. Чуешев соврал. Полночи он пил водку с приехавшим на побывку товарищем, которого случайно встретил на улице. Инвалиды тоже приняли участие в веселье, но недолго: каждому хватило по полстакана, чтобы отвалиться. Товарищ уехал засветло, а Чуешев, вздремнув пару часов, вскочил по будильнику, вылил на голову кастрюлю холодной воды, побрился, съел яичницу, выпил чаю и в целом чувствовал себя в приличной форме. Он соврал, и Ванин понял, что он соврал, но сделал вид, что поверил. Они пошли по Сретенке, оба одинакового роста, в военной форме, невольно попадая друг другу в шаг. Ванин проводил взглядом удаляющийся в сторону Дзержинки голубой троллейкар, работавший и как троллейбус, и как грузовой автомобиль на тех участках, где не было контактной сети. На бортовой платформе ехали пассажиры: дети, женщины, офицеры. — Как думаешь, Сергей, — спросил он, — зачем это Шелленбергу? Чего он хочет? — Трудно сказать, — пожал плечами Чуешев. — Он пока не начал свою партию. Но то, что он отпустил Баварца, прикрыв его от гестапо, и даже не стал потрошить сеть, указывает на то, что у Шелленберга на него особые виды. Понятное дело, что он будет использовать этот канал. Но как?.. Если бы речь шла о дезинформации, радиоиграх, он бы так просто его не выпустил. Он бы потряс его основательно. А так, всю неделю — ни хвоста, ни связи. Чудно. — Однако канал засвечен. Мюллер тоже не будет сидеть сложа руки. — Это верно. Но ведь его отодвинули. — Я это к тому, что и за Шелленбергом в этой истории будет пригляд. Как ни крути, а Баварец очутился в прицеле сразу нескольких охотников. Я бы и Небе не списывал. Прошли мимо кинотеатра «Уран» с выцветшей афишей «Леди Гамильтон» и огромным плакатом «Надежда на тебя, красный воин!» во всю стену. На перекрестке толстуха в засаленном переднике и нелепом кокошнике на седой голове возилась с сатуратором на тележке. — Давай по газировке, что ли, дернем? — Ванин порылся в кармане, достал мелочь, отобрал тридцать четыре копейки и протянул их продавщице: — Нальем пару стаканчиков, барышня? Чуешев вожделенно облизал пересохшие губы. — Какая я тебе барышня? Барышни в семнадцатом годе все повыветривались. Досконально! — огрызнулась газировщица, не оборачиваясь, но, заметив краем глаза, что говорит с военными, смягчилась: — Рано пока, ребятки. Вот к водопроводу подключусь, тогда подходите. Времени ждать не было, они махнули рукой и двинулись было дальше, но толстуха неожиданно смягчилась. — Ладно, соколики, вижу, надо вам. — С понимающим вздохом оглядев Чуешева, она обтерла руки о передник и извлекла из недр тележки бутылку водки. — Да ты что, мамаша, белены объелась? — изумился Ванин. — В этакую рань? — Берите, берите, не бойтесь. Это просто бутылка такая. Вчера вечером в нее газировку залила с сиропчиком, закупорила, а домой взять забыла. Вот и стоит. Пока еще шипучая. — Вот это я понимаю! — обрадовался Чуешев. — Вот уж спасибочки, фрау-мадам, выручила! — Он зубами выдернул пробку, понюхал содержимое и протянул бутылку Ванину: — Будете, Пал Михалыч? С мандаринчиком. — Да ладно, пей первый, — усмехнулся Ванин. — Тебе нужнее. Чуешев поперхнулся. — Только мне глоток-то оставь. — Я вот все думаю, Пал Михалыч, — протягивая бутылку, почесал затылок Чуешев, — а что, если Шелленберг пошел, так сказать, вразрез с генеральной линией? — Так-так-так, — насторожился Ванин. В этом был его метод исследовать проблему: он давал своим сотрудникам свободу размышлять и отстаивать свои мысли, при этом Ванин любил и умел слушать, а после, опираясь на разные точки зрения, он делал те выводы, в которых был полностью уверен. — По всему видно, что Шелленберг ищет выход на англо-американцев. Наши источники зафиксировали попытки его людей установить контакт с политической верхушкой Лондона. А где Лондон, там и Донован со своим УСС. Вы знаете, в Берне и Лиссабоне были встречи. Но у Шелленберга, как вы сами понимаете, проблема: он не может выйти из тени СС. С эсэсовцами никто говорить не хочет. И чем дальше, тем больше не хочет. Вот и выходит: погоны мешают, а без погон — кому он нужен? — Ты слишком высокого мнения о наших союзниках. — Не то, чтобы очень высокого, но все-таки трудно себе представить, как они будут объяснять подобные игрища. Мясники из СС такого наворотили, чего уже не спрячешь. — То есть ты допускаешь, что перевербовка Баварца может быть связана с этим? — Как вариант, Пал Михалыч. — Но чтобы разрабатывать Баварца в таком ключе, необходима поддержка высшего начальства. Шелленберг не из тех, кто действует безоглядно, на свой страх и риск. Отсюда вопрос: санкционирована ли его активность Гиммлером?.. Полагаю, да. А если так, то, похоже, эсэсовская верхушка готовит почву, чтобы начать торг с Западом. И в таком коленкоре наш Баварец, как влиятельный английский агент, может быть им очень даже интересен. — В таком коленкоре Шелленберг будет крепко повязан с Баварцем. При малейшей опасности он его уберет. — Будем следить, — подвел черту Ванин. — Ясно одно: Баварца он от себя уже не отпустит. И значит, работать придется в той конфигурации, которая получилась. Оно, может, и к лучшему… а, Сергей? До начала совещания у наркома госбезопасности Меркулова оставалось пятнадцать минут. От 1-го управления были вызваны Ванин и Костин. Помимо них Меркулов зачем-то пригласил Вашковича, заместителя руководителя 2-го управления, ответственного за контрразведку, а также Комуса из бывшего 3-го секретно-политического управления. Оба последних явно чувствовали себя не в своей тарелке, но предусмотрительно помалкивали, обеспечивая начальнику моральную поддержку. Ванин уже заканчивал комментировать шифровку, поступившую от Рихтера, когда в кабинет вошел Берия. Все вскочили со своих мест. Быстрым шагом он подошел к столу и, прежде чем сесть, поинтересовался: — Вы не возражаете, если я тоже послушаю? Никто, разумеется, не возражал, и только Меркулов подумал: откуда Берия узнал о совещании? Все сели, и Ванин, собравшись с мыслями, продолжил: — Единственное, что по поручению Шелленберга передал в Лондон Баварец, это то, что встреча со Шварцем прошла успешно, связь с Лейпцигом установлена. Для Лондона Шварц живой, они ждут теперь информацию от него через Берлин. Есть, конечно, вероятность, что в Лейпциг пришлют радиста, но в нынешних условиях она крайне мала. Скорее всего Шелленберг посадит там двойника и будет ждать гостей… Таким образом, — закруглил он свое выступление, — ничего, в сущности, не потеряв, мы оказались в новой реальности, с которой, после тщательного анализа, можем работать дальше. По моему мнению, значение, а главное, возможности группы Рихтера после оперативного маневра Баварца существенно выросли, и нам надо это понимать. — Разрешите, Лаврентий Павлович? — обратился Меркулов к Берии. — Твое совещание, Всеволод, — пожал плечами тот. Меркулов поднялся. Лоск дворянина — то, с чем он никогда не пытался бороться, — в повороте головы, в холеных, узких руках, в манере говорить с внешним достоинством — Меркулов умел этим пользоваться, не опасаясь выглядеть инородным телом. — Товарищи, мы не можем быть уверены, что Баварец по-прежнему остается нашим сотрудником, что он не перешел под контроль СС, так сказать, полностью. То, что он провалил английскую сеть, не получив от нас одобрения и даже не поставив Центр в известность о своих намерениях, говорит о его неуправляемости, о том, что в своих действиях он руководствуется какими-то своими, нам неизвестными решениями. Второе: где гарантии того, что Баварец не сдал Шелленбергу и нашу сеть? Он говорит, что это не так? Но этого мало. Где гарантии, что он не станет действовать как двойной агент именно против нас, как это уже случалось с радистами из группы Треппера? Заверений Рихтера мне, например, недостаточно. Может быть, я удивлю товарища Ванина, но я считаю, что необходимо немедленно перевести группу Рихтера на подпольное положение, а Баварца, если, конечно, получится, доставить сюда. Повторю: мы не можем подвергать нашу работу и наших людей риску оказаться под контролем врага. — Что скажешь, комиссар? — спросил Берия. Скулы Ванина покрылись возбужденным румянцем, но он, как обычно, был сосредоточен и сдержан. — Я не могу согласиться с мнением товарища Меркулова, — сухо сказал он. — Тому есть несколько причин, но я остановлюсь на главной. С тридцать восьмого года мы работаем вместе в Баварцем бок о бок. Шесть лет. За эти годы от него бесперебойно поступает ценнейшая, достоверная информация и… — Ванин запнулся. — Ну, как он мог сообщить нам о своих намерениях? Его же со всех сторон обложили, даже Рихтер не мог с ним связаться. Только один выход и был — бежать. И мы решили — бежать. И дали ему коридор. А он нашел третий путь. И спас дело. За это его наградить надо. У меня нет гарантированных аргументов, чтобы доказать преданность Баварца. Но мне они не нужны. Потому что я ему доверяю. Понимаете, доверяю как товарищу по оружию. Вот главная причина, по которой я не согласен с мнением товарища Меркулова. — Снимите этот пафос, Павел Михайлович, — поморщился Меркулов. — Откуда такая уверенность? Баварец рискует сдать немецкое сопротивление, которое готовит покушение на Гитлера. — Это-то ничего, — вставил слово Берия. — Все немецкое сопротивление ориентировано на Англию и США против нас. Покушение на Гитлера — это хорошо. Но тогда о Втором фронте нам придется забыть. — К тому же он немец, — настаивал Меркулов. — С нами его ничего не связывает. Брови Ванина поползли вверх: — Да у него же сын растет в нашем детском доме. Жена русская, погибла. — Рихтер, насколько я знаю, тоже немец, — заметил Берия и посмотрел на Ванина: — Сформулируйте ваш вывод. Ванин встал: — Прерывать работу группы Рихтера и Баварца считаю нецелесообразным. — А вы отдаете себе отчет, комиссар, что над вами навис меч трибунала? — В полной мере, товарищ нарком, — ответил Ванин. — Но свой вывод я сделал. Нависло тягостное молчание, которое прервал Берия: — Так. Ну, а ты, Всеволод Николаевич? Меркулов повернулся к нему всем корпусом и четким голосом ответил: — Моя точка зрения остается неизменной. Мы не можем так рисковать. Я не верю Баварцу. Берия медленно встал из-за стола. — Я тоже ему не верю, — бросил он и, помолчав, сказал: — Но я верю Ванину… Так что продолжайте работать. А ты, Ванин, помни: если что, башкой ответишь. Берлин, 19 июня — Хотел бы уехать отсюда? — Куда?