— Начать работать на вас… лично на вас — единственная возможность спасти свою жизнь, — откровенно признался Хартман. — Я был на площади. — Ах, вот оно что. Вас зафиксировало гестапо. — Да. Это ускорило мой визит к вам. Но я все равно бы пришел. Шелленберг задумчиво пожевал губами: — М-м?.. с чего бы это? — А с того, что мои взаимоотношения с абвером зашли в тупик… Полагаю, для вас это не составляет тайны? Кончиками пальцев Шелленберг помассировал лоб: — Жарко сегодня. У вас голова не болит? А у меня побаливает. Не переношу, знаете ли, жару, особенно нашу, берлинскую. Угостите сигаретой? Хартман протянул пачку. — «Лаки Страйк». Американские — Шелленберг усмехнулся. — Многие по привычке считают их женскими. Я должен вам пфенниг. — Он закурил. — Признаюсь, не ожидал… — начал было он и замолк. Потом посмотрел на часы, поднялся и принялся торопливо собирать документы в папку, зажав сигарету в зубах. — Вот что, Хартман. Вам придется задержаться здесь. Это не арест, пока. Посидите в комнате референта. Думаю, если сейчас вы выйдете на улицу, то и двух шагов не сделаете, как вас сцапают бульдоги папаши Мюллера. Слышали про такого? И молитесь, Хартман, молитесь, если не забыли, как это делается, чтобы я вернулся с хорошими новостями. В противном случае Дахау покажется вам минеральным курортом, уж можете мне поверить. Хартман загасил в пепельнице недокуренную сигарету: — Чтобы не вызвать подозрений, я должен появиться в отеле в десять утра. — Мы еще ничего не решили. — Это мой аванс. — А вы наглец, Хартман, — хмыкнул Шелленберг. — Мне это нравится. Уже убегая, он добавил: — Нам предстоит долгий, трудный разговор. Подумайте пока, как вы будете выкручиваться, отвечая на мои вопросы. Берлин, Вильгельмштрассе, 102, Резиденция начальника РСХА, 11 июня Пока водитель гнал его «Опель Кадетт» в сторону Моабита, объезжая перекрытые улицы, ведущие к Вильгельмштрассе, Шелленберг осторожно обнюхивал свалившуюся ему на голову удачу. К моменту, когда его автомобиль затормозил перед дворцом принца Альбрехта Прусского, в котором заседал Кальтенбруннер, он в общих чертах уже понимал, как ею распорядиться. Пробегая вдоль колоннады Шинкеля перед дворцом, он зачем-то пересчитал колонны. Восемь. Четыре с пилястрами. В зал заседаний Шелленберг влетел уже тогда, когда все заняли свои места. Кальтенбруннер неодобрительно проводил его похмельным взглядом. Многие знали, что после часа дня начальник РСХА довольно часто бывал не в форме, но сегодня ему приходилось держаться. Гиммлер редко проводил совещания в своей резиденции, предпочитая устраивать их на территории своих подчиненных. Поджав губы и нахмурившись, он сосредоточенно протирал очки, дожидаясь, пока секундная стрелка на часах добежит до двенадцати. Затем надел очки, оглядел собравшихся и, кашлянув, приступил к работе. Заседание оставило по себе привкус тягостной неопределенности в вопросе готовности вермахта к предстоящему сражению. Шелленберг, по сути, подтвердил данные абвера о скрытом военном потенциале русских. Аэрофоторазведка показала, что с высокой долей вероятности за спиной красных формируется резервный фронт, параметры которого еще предстояло выяснить. Кроме того, подтвердились сведения о намерении русских ввести в строй самоходную установку, способную противостоять «Тиграм» и «Фердинандам», на которых возлагал главную надежду Гитлер. Характеристики ее были засекречены, но наличие не вызывало сомнений. Этих фактов было довольно, чтобы сломать горб верблюду, и только от Гиммлера зависело донести их до ушей фюрера в нужном ключе. От прямого столкновения с Советами предостерегали также японцы, через министра иностранных дел Сигэмицу вновь предложившие свое посредничество в заключении компромиссного мира между Германией и Россией. Группенфюрер Олендорф, кивая на Мюллера, напомнил, что генеральский корпус чуть ли не в полном составе выступает за переход к позиционной войне на Восточном фронте. Гиммлер выслушал все выступления молча и, не сделав никакого заключения, закрыл собрание. Когда все начали расходиться, он попросил Мюллера, Олендорфа, Небе и Шелленберга проследовать в гостевую комнату. Там, за угловым столом, Гиммлер решил провести разбирательство в связи с провалом операции в Панкове. Как и следовало ожидать, Мюллер занял молчаливо-отстраненную позицию, прямо указывающую на виновника провала, тем более что его отчет с самого утра лежал на столе рейхсфюрера. Шеф крипо Небе и начальник III управления РСХА Отто Олендорф, курирующий вопросы общественной жизни рейха, хоть и не участвовали в операции, но были привлечены Гиммлером в качестве арбитров из сфер, сопряженных с работой полиции безопасности. Короткими, рублеными фразами Мюллер ответил на вопрос Гиммлера о роли СД в случившемся: — На мой взгляд, СД проявило себя достойно. Штандартенфюрер Шелленберг был там и может подтвердить, что события приняли непредсказуемый оборот. Мы немедленно оцепили площадь и проверили каждого. В итоге, у нас есть подозреваемый. О нем, рейхсфюрер, я доложу отдельно. — А в отчете гестапо указано, что это сотрудники СД упустили связного, — сказал Гиммлер. — Отчет готовил штурмбаннфюрер Шольц, — не меняя каменного выражения на лице, заметил Мюллер. — Я не во всем с ним согласен. Но это взгляд непосредственного участника событий. Он может быть пристрастным. — По вашему, Мюллер, получается, что виновных нет? — Гиммлер был раздражен, у него начинались желудочные спазмы, купировать которые умел один только его личный врач из Финляндии. — Если нет виноватых, значит, ничего не случилось. А если ничего не случилось, то зачем мы здесь собрались?.. И перестаньте барабанить пальцами по столу. — Виноват, рейхсфюрер. Быть может, было бы лучше, если бы англичанин остался в гестапо? — как бы помыслил вслух Мюллер. — Мы же его полностью раскололи. — А по какой причине его забрали? — На то было ваше распоряжение: передать арестованного СД — Вот как? — Гиммлер удивленно уставился на Шелленберга, который с невозмутимым видом слушал их диалог. — Что скажете? Шелленберг любил Клаузевица и старался придерживаться провозглашенного им принципа: всегда действуй с максимальной концентрацией сил. Губы его свились в трубочку, брови поднялись, он выпрямился и тихим голосом отчеканил: — Рейхсфюрер, для начала я хотел бы отметить безупречную работу гестапо в ходе вчерашней операции. Да, мы забрали Шварца-Берга из тайной полиции, опираясь на ваше факсимильное распоряжение, поскольку он был важным связующим звеном во вражеской агентурной сети, которую мы в СД давно разрабатываем. И если бы он не был настолько сломлен, то, уверяю вас, мы бы продолжили его вести. — Шелленберг поднял подбородок и победно оглядел собравшихся. — Тем не менее я не успел вам доложить, рейхсфюрер, но довожу до вашего сведения сейчас, что вчерашняя операция обеспечила нам прямое внедрение в агентурную сеть британской разведки в Берлине. Полагаю, группенфюрер, — обратился он к Мюллеру, — мы с вами говорим об одном и том же лице. — Секунду помолчав, Шелленберг подытожил: — Все детали, рейхсфюрер, если позволите, я предъявлю вам в личной беседе. — Постарайтесь уложиться в тот отрезок времени, пока я буду идти к своей машине. Хайль Гитлер, господа. — Гиммлер встал. Следом вскочили все остальные. — Не знал, Вальтер. — Мюллер протянул Шелленбергу свою мощную, как медвежий капкан, ладонь. — Всегда приятно, когда явный провал оборачивается успехом. — Это наша работа, Генрих, — одарил его лучезарной улыбкой Шелленберг. — Если мы тряхнем Хартмана, то из него посыпется все, что он забыл нам сказать… Но я не стану этого делать, чтобы не мешать тонкой работе СД. — Подождем, — с легкомысленным видом сказал Шелленберг и вздохнул: — В конце концов, это решение рейхсфюрера. — Бывают моменты, мой друг, — Мюллер почесал затылок и сразу пригладил волосы, — когда я говорю себе: «Пуще всего, Генрих, будь начеку с начальством, если не хочешь, чтобы однажды тебя подставили». — Я не забываю об этом никогда, дорогой Генрих. Но все равно спасибо. Все знали, что Шелленберг (как и Олендорф) — человек Гиммлера. Небе — человек Кальтенбруннера. Но никто не мог сказать определенно, чей человек Мюллер? На разных этапах своей карьеры он сам выбирал себе покровителей, которых менял в зависимости от политической конъюнктуры и личной безопасности, но об этом знал только он сам и тот, кому он служил. Мюллер не верил ни в национал-социализм, ни в национальную идею, ни в совокупный призыв геббельсовской пропаганды: он верил только в порядок и целесообразность, то есть в себя. В этом смысле он точно укладывался в максиму Гёте: «Баварцы — это уже не немцы, но еще не австрийцы». Мюллер служил лишь одной идее — сыску. — Когда вам станет трудно, Вальтер, — сказал он, — просто оглянитесь: я буду где-то поблизости. На выходе Шелленберга придержал за руку Олендорф. Его нордически-безупречно высеченное лицо, как всегда, украшала маска брезгливого равнодушия, говорящая скорее об интеллектуальном превосходстве младшего статс-секретаря, каковым он скромно числился в Управлении планирования Имперского министерства экономики, перед своим окружением в РСХА, нежели чем о несдержанности и презрении к коллегам. — Остерегайтесь Мюллера, Вальтер, — посоветовал Олендорф. — Он аппартчик, бюрократ. А аппаратчики знают вещи подземные. На прошлой неделе его видели то в канцелярии Ламмерса, то у Бормана в приемной. И вряд ли это все норы, которые он прорыл. У Хайни вырос на него большой зуб, но даже он старается с ним не связываться. — Я это учту, Отто. Проходя по гулким, пустым коридорам, мимо стоящих навытяжку унтер-офицеров, спускаясь по лестницам, Шелленберг вполголоса излагал рейхсфюреру суть сложившейся ситуации в том ракурсе, в каком он сам желал ее видеть. По всему выходило, что он не просто завербовал ключевого агента британской разведки в Берлине, но подобрал ключи к важному каналу связи с политическим руководством западных союзников, которым можно воспользоваться, чтобы протестировать готовность к диалогу на условиях СС, минимизируя при этом подозрения в провокации, поскольку канал был «родной». По правде сказать, Шелленберг еще до конца не понимал, как это будет работать, но нюх разведчика подсказывал ему, что путь этот верный. Гиммлер молча слушал его и, только выйдя на улицу, спросил: — Я вижу, вы не отказались от своих намерений? Это была не та реакция, на какую рассчитывал Шелленберг. По затылку пробежал неприятный холодок. После гибели Гейдриха Шелленберг предпринимал усилия, чтобы занять вакантное место доверенного лица возле Гиммлера. Встав на этот путь, он уже не мог с него сойти. — Рейхсфюрер, — сказал он, — я уверен, что это единственный способ спасти рейх. — Вы так считаете? Терять было нечего, и Шелленберг, выпрямив спину, ответил: — Мы деремся за наше будущее, рейхсфюрер. Вопрос в том, что мы будем там делать? Теперь оставалось ждать. Пуля гестаповского чистильщика, автокатастрофа, маловероятно — арест, либо… Умный лис метит разные норы, но живет в своей. Гиммлер был умным лисом. Однако не единственным. Именно на это рассчитывал Шелленберг, именно это давало ему шанс на выживание. Мюллер был категорически не согласен с тем местом, на которое ему указали. Весь опыт полицейской ищейки говорил ему, что в этой истории есть второе дно. Вернувшись в свой кабинет на соседней Принц-Альбрехт-Штрассе, он некоторое время ходил из угла в угол, трогал вещи, смотрел в окно, включал и выключал радио. Затем вызвал к себе гауптштурмфюрера Вильдганса. — Наружное наблюдение с Хартмана снять, — приказал он. — Займитесь его досье. Я должен знать об этом человеке всё, до седьмого колена. И продолжайте его разработку. Та девка, Сюргит, кажется, поднажмите на нее — пусть расстарается. — Слушаюсь, группенфюрер, — вытянулся Вильдганс. — Мы его ведем. Москва, площадь Дзержинского, 2, НКВД СССР, 18 июня