— Батырбек! — приглушенно окликнул Бекболат. А тот давно уже был у окна. — Сможешь выбраться сам? — спросил Бекболат. — Смогу… Только руку подай… И вот уже раздался стремительный цокот копыт. Залаяли было псы, но скоро над станицей снова установилась тишина… На вторую ночь на каменистой тропе, ведущей к стоянке, послышался топот копыт и шорох срывающегося в пропасть щебня. Первым услышал Иса, разбудил Бекболата: — Послушай! Бекболат насторожился. — Да, кажется, кто-то едет, — сказал он, выхватывая из кобуры револьвер. Поднялись Батырбек и Амурби. Все взялись за карабины. И вдруг: — Э-гей! Где вы? — раздался негромкий голос. — Да ведь это Нурыш-агай! — радостно воскликнул Иса. И он не ошибся. Через несколько минут, держа под уздцы ишака, Нурыш уже стоял, окруженный молодыми людьми. — Как же ты нашел нас? — спросил Бекболат. — Еще бы Нурышу не найти! Да мне тут с колыбели каждый камень знаком. Думаю, где же им и укрыться, как не на горе Яман-кая! Он протянул Бекболату небольшой пакет. — От Маметали, — пояснил он. — А здесь еда, — кивнул он на мешки, перекинутые через спину ишака. — От меня и Салимат… — и замолчал не договорив. — Что случилось с ней? — тревожно спросил Бекболат. — Ну говори же, Нурыш-агай! — почти закричал он. — Кабанбек готовится к свадьбе… Все долго молчали. Потом Бекболат тихо сказал: — Ну что ж, Нурыш-агай… Спасибо за пакет и провизию. У нас как раз все вышло. А теперь тебе нужно возвращаться, чтобы вернуться домой до рассвета. Нурыш распрощался с джигитами и повернул ишака на тропу, что вела в долину. Бекболат развел небольшой костер, вскрыл пакет. Маметали писал, что белые офицеры формируют из горцев «дикую дивизию». Во что бы то ни стало надо сорвать план контрреволюции, разъяснить горцам, для чего создается дивизия: нападать на обозы с оружием и провиантом для белых частей, отбивать коней. Бекболат тут же решил: завтра все они разъедутся по аулам, чтобы собрать как можно больше джигитов и сформировать боевой отряд. — Задача ясна? — спросил он. — Ну, а теперь спать! В скале была удобная сухая пещера. Батырбек, Иса и Амурби забрались в нее и тут же заснули. А Бекболат, сидя у костра и подбрасывая сухой тальник, думал о Салимат. Если Кабанбек сыграет свадьбу, все будет потеряно. Салимат не согласится бежать. Она глубоко почитает законы адата и не изменит постылому мужу. Всю жизнь будет покорно нести свою тяжкую ношу. Может быть, пока не поздно, выкрасть ее? Но что тогда скажут о нем кобанлычане: приехал выручать их из байской кабалы, а у самого на уме вон что было! А мурза Батока и Кара-мулла не преминут тотчас настроить против него весь народ: вот, мол, убедитесь, кто мутит ваши неразумные головы! Абрек, разбойник этот ваш «спаситель»! Да и что скажут в комитете? Не за тем его послали, чтобы похищать невесту. Его направили для выполнения святого дела — помогать победе Советской власти. Что же делать? Завтра он выедет в горные аулы, а как вернется, попросит Нурыш-агая передать Салимат, чтобы оттянула день свадьбы. А там, возможно, он что-нибудь придумает… СТРАШНАЯ ВЕСТЬ Из Белоярска пришла страшная весть: белоказаки разгромили Совет и большевистский комитет. Многие его члены зверски убиты. Публично расстрелян на площади Василий Семенович Северов. Его заместителю Маметали Капланову удалось бежать в степи предгорья и вступить в действующий там краснопартизанский отряд. Старшина аула мурза Батока снова надел набекрень бухарскую шапку и гордо вскинул голову. — Кто посмеет поднять хоть мизинец на законную власть — останется без всей руки! — ораторствовал он на площади. Приободрился и его помощник — главный муртазак Кабанбек. Он решил не откладывать дальше дело со свадьбой, и так уж сватовство затянулось. Муртазак собрал близких и объявил им, чтобы готовились к свадебному тою, большому тою, какого еще не видели в ауле Кобанлы. — Готовить сорок ведер бамаржи, резать сорок баранов. Невесте шить сорок платьев. Так приказал он, главный муртазак Кабанбек, бай, богатством с которым может поравняться только Батока. Приказал… Но вот вопрос: на какой день лучше всего назначить свадьбу? Муртазак посоветовался с муллой. Тот сказал: — Сейчас месяц Бос-ай. А потом наступит Курма́н-ай — месяц праздника жертвы. Вот на третьем дне праздника надо устроить свадебный той. Это самый любимый день аллаха и правоверных мусульман. День этот принесет тебе с молодой женой большое счастье. — Пусть будет так, — решил Кабанбек. А наутро в аул въехала группа казаков. Разъезд возглавлял пожилой есаул в небрежно накинутой на плечи бурке. Казаки направились к дому старшины аула. Батока увидел их через окно еще издали, но встречать не спешил. Вид офицера не порадовал его: без выправки, без серебряных газырей, весь помятый и худой. Такой гость не мог привезти добрых вестей. И Батока вышел ему навстречу лишь тогда, когда есаул громко и настойчиво постучал ручкой плети в окно. — Вы здесь, старшина? — Да, я, — ответил Батока не очень доброжелательно. — Что угодно? — «Что угодно»! — с сердцем воскликнул есаул. — А еще говорят, ногайцы самый гостеприимный народ! За них воюешь, кровь проливаешь, а он — «что вам угодно»! Нечего сказать — добрая встреча! Только теперь Батока понял, что имеет дело с боевым офицером Кубанского войска, и поспешил исправить неловкость. Он почтительно поклонился есаулу, отступил на шаг и настежь распахнул дверь перед гостем: — Прошу, дорогие кунаки! Сейчас будет чай. Дорога у вас, видно, дальняя, приутомились… Из беседы, которая велась за чаем, Батока понял, что дела белой армии неважные. Красные уже овладели Тихорецкой и продвигаются дальше на юг. А в степях предгорья действуют партизанские отряды. Неужто большевики так сильны, что их не могут одолеть даже кубанские казаки и отборные части горцев? После чая есаул без приглашения пересел на мягкую, покрытую дорогим кавказским ковром тахту. — Господин Батока, гостить я у вас долго не намерен. У меня еще не меньше дюжины таких же аулов и потому позвольте вручить вам предписание атамана отдела. У Батоки взлетели брови на лоб: — Предписание? Насчет джигитов? Так нас же, ногайцев, не берут в армию! — Царь не брал, так теперь мы возьмем. К чертям дурацкие законы! — Есаул звучно хлопнул себя по костлявым коленкам. — Есть специальная горская дивизия. От вашего аула требуется не меньше полсотни всадников. Оружие дадим. — Что ж, тогда я прикажу созвать ямагат, — сказал старшина. — Надеюсь, найдутся и джигиты и кони. Ямагат был назначен после обеденной молитвы — уйле́ нама́за. Его собирал Нурыш. Обойдя аул, он поспешил к связному Арата́ю. — Сейчас же седлай коня и скачи к Бекболату на Яман-кая. Скажи, приехал казацкий есаул, требует джигитов для горской дивизии. Скоро соберется ямагат — поспешай! — Лечу, Нурыш-агай! — ответил юноша и бросился седлать коня. Люди собрались на площади. Мурза Батока рассказал, зачем пожаловал к ним есаул. Надо дать джигитов и коней. Отныне ногайцу разрешается сесть в боевое седло и опоясать себя камой и шашкой, вскинуть на плечо карабин. Это великая честь, и он, мурза, почтенный князь, надеется, что кобанлычане будут храбрыми воинами. Лихая кровь пылает в жилах ногайца! Нет для него ничего более желанного, чем боевой конь, бурка и кама! Но на этот раз люди почему-то молчали. Батока смущенно и растерянно посматривал то на есаула, то на аульчан. — Ямагат! Что же вы молчите? — наконец не вытерпел он. — Или вы хотите, чтобы гяуры-большевики пришли сюда и осквернили нашу веру, принесли мусульманам погибель? Не бывать этому!.. Арсланбек! — обратился он к сыну. — Ты пойдешь первым… Пиши, Мамут, моего сына Арсланбека Солтанова, — сказал он писарю. Потом начал сам называть имена сельчан, которые должны отправиться в атаманский отдел, а оттуда в воинскую часть. В этот момент случилось непредвиденное: есаул спрыгнул с крыльца управы — откуда взялась прыть! — и бросился к своему коню. За ним последовала охрана — пятеро казаков.