Салимат радостно воскликнула и тоже, как минуту назад Келди, прикрыла рот ладонью. — Ой, какие мы с тобой дурочки! — прошептала она на ухо девочке. — Кричим на весь аул, словно глухие… Спасибо тебе, Келди! — Она поцеловала девочку в щеку. — Вот угостись нашей халвой — очень вкусная! Я сама готовила… Келди положила на язык маленький кусочек и блаженно прикрыла глаза. — Ой, так и тает! — сказала она и, проглотив, облизала пальчики. — Возьми с собой: братишку угостишь. — Салимат завернула в чистую тряпицу два кусочка халвы. — Спасибо, аптей! — поблагодарила девочка и со всех ног пустилась домой. Весь день Салимат ходила сама не своя. Конечно же, это Бекболат! Но как уйти из дому, чтобы отец и мать не догадались, куда она пошла? И она решила затеять перед самым вечером стирку… Солнце уже скрылось, а Салимат все стирала. В очаге неярким пламенем горели кизяки, клокотала вода в казане, подвешенном на цепи. — Уже поздно, дочь, пора кончать, — сказала Рахиме. — Мне, абай, надо еще свое голубое платье выстирать: послезавтра святая пятница, я надену его. Оно мне очень нравится. — И она бросила в корыто еще совсем чистое платье. Над аулом уже повисала темнота, когда Салимат «спохватилась» — в больших кувшинах кончилась вода. — Вай, вай, абай! Воды ни капельки не осталось! — воскликнула она. — Даже напиться глоточка нет. Надо сходить на родник. — Уже ночь, дочка, утром сходишь. — Я так пить хочу, горло все пересохло… Ничего не случится, абай! Салимат схватила ведра и выбежала на улицу. Никогда дорога до родника не казалась ей такой длинной, как сейчас. Наконец-то послышалось журчание ручья. А вот и родник. Она опустила на землю ведра, оглянулась. Из-за кустов вышел Бекболат. Как ни готовилась к встрече, она так растерялась, что стояла будто вкопанная и молча смотрела на него. — Салимат! — сказал он как можно серьезнее. — Ты не хочешь одарить меня даже глотком воды из своего кувшина… Ах, ты сегодня с ведрами! Ну все равно: я так соскучился, так соскучился по… ключевой воде! — Он рассмеялся и бросился к ней, взял ее руки. — Здравствуй, Салимат! Вот мы и встретились! — Я так ждала тебя, Болат, так ждала! — прошептала она, опустив полные слез глаза… Они поднялись на кручу и сели у скалы. Тут было теплее: нагретые солнцем камни еще не успели остыть. — Ну рассказывай, как ты тут живешь? — Болат! — со слезами воскликнула Салимат. — Меня… меня сватает… — Она не в силах была вымолвить ненавистное имя, спрятала лицо в ладонях. — Я знаю, Салимат… Но пусть он попробует взять тебя из дома!.. Клянусь небом… — Нет-нет, — перебила она его, — я скорее брошусь со скалы, чем соглашусь быть его женой!.. Я так рада, что ты наконец вернулся!.. Дай я посмотрю на тебя хорошенько. О, какой стал!.. Ну, как там в городе? Больше не поедешь туда? — словно боясь, что он уйдет, без передышки спрашивала она. Бекболат рассказал, зачем он приехал. Салимат не проронила ни одного слова. Вон он какой: орел, настоящий батыр! И вместе с тем в ее душу вошла тревога: идти против самого старшины аула — это так страшно! — Я не один, Салимат, нас будет много… В этот момент послышался тревожный женский голос. Салимат встрепенулась. — Абай меня зовет… Она встала. — Подожди, Салимат. Я привез тебе маленький подарочек. — Он достал из кармана бусы. Она взяла его руку обеими руками, прижала к сердцу. — Спасибо! — и побежала к аулу. Рахиме долго ждала дочь и наконец, не вытерпев, пошла к роднику. Она догадывалась, почему так поздно Салимат пошла за водой. Она уже прослышала про приезд сына Кани, и сердце подсказывало ей, что дочь любит Бекболата. Но разве Камай предпочтет батрака баю? Кабанбек обещает вон какой калым! И быков, и баранов! А у бедного Болата даже лишней рубашки нет. Но Салимат и слышать не хочет о Кабанбеке. У Рахиме шла голова кру́гом. Что же делать? Как быть? Она решила посоветоваться с мужем и открыла ему секрет дочери. Камай страшно рассердился. Едва дождавшись рассвета, поднял с постели дочь. — Такой позор еще не падал на наш род! — кричал он. — Что скажут люди, когда узнают: дочь всеми уважаемого узденя полюбила какого-то ку́ла — батрака, нищего! Камай захлебнулся от гнева. Салимат не поднимала глаз, боясь встретиться взглядом с отцом. — Вот мое последнее слово, — продолжал Камай. — Забудь этого голодранца!.. Я покажу ему, гяуру, как перебивать дорогу почтенным людям! Пусть я буду недостоин своего отца, если не придавлю его, как сурка! Салимат решительно вскинула голову: — Ты не тронешь его, отец! Если с ним что-нибудь случится, я не буду жить! Камай никак не ожидал от дочери, совсем еще девчонки, таких страшных слов и растерянно смотрел то на жену, то на Салимат. Воспользовавшись заминкой, Рахиме примирительно сказала: — Остановись, отец Салимат. Видишь, дочь нездорова — горячка у нее. Иди, доченька, полежи, не вставай. Я буду молить аллаха, чтобы все было хорошо… БАТЫР В условленное место для встречи с друзьями Бекболат пришел первым. Скалу Яман-кая он знал еще с детства. Много всяких слухов ходило о ней в народе. Будто бы эта отвесная, неприступная скала — обиталище джиннов, злых духов. Стоит человеку подняться на нее, как джинны заводят его в глубь каменных нагромождений и сталкивают в бездонную пропасть. Уже немало погибло смелых джигитов, отважившихся ступить на скалу. Недаром и зовут ее Яман-кая — Плохая скала. И люди боятся подниматься на нее. Да и делать тут нечего: голые камни! Но Бекболат еще мальчишкой побывал на ее вершине… Однажды Болат, Амурби, Иса и Батырбек играли в альчики. Батырбеку в этот день не везло: он проиграл почти все кости. — Хватит! — с досадой воскликнул он. — Надоело: всё альчики да альчики!.. Давайте играть в абреки! — А кто будет тамадой? — спросил худенький застенчивый Иса. — Я первым придумал игру — я и буду тамадой! — сказал Батырбек. — Ва, ва, ва! — присвистнул Амурби, во всем соперничавший с Батырбеком. — Он — тамада! Тамада самый смелый джигит, он даже джинна не побоится! А ты можешь, скажи, взобраться на Яман-кая? — Еще чего придумал — на Яман-кая! — Батырбек надул губы, пробурчал: — А ты можешь?.. И Иса не может. И Болат побоится! — Вот и не побоюсь! — выпалил, не подумав, Болат и тут же почувствовал, как похолодело у него под ложечкой. Но отступать было поздно. — А вот и побоишься! А вот и не поднимешься! — тараторил Батырбек. Иса и Амурби смотрели на Болата глазами, полными ужаса. — Не надо, не ходи, Болат! — пролепетал жалостливый Иса, но Бекболат уже шагнул к скале. О, какого напряжения душевных сил стоило ему тогда взобраться на Яман-кая! И все же он сумел преодолеть страх: поднялся на самую вершину и помахал оттуда стоявшим у подножия друзьям. А потом они играли тут в абреки, и он, Болат, был тамадой… И вот они снова собираются тут: и уже не для игры, а для настоящей борьбы. Поджидая товарищей, Бекболат сидел на вершине Яман-кая. Отсюда открывался чудесный вид на горы. Будто исполинский сугроб ослепительно белого снега тянулся по горизонту изломанным контуром Главный Кавказский хребет. Совсем близко казался Карлы-тау. Отчетливо был виден и Казбек с его остроконечной вершиной. А внизу, стремительной дугой огибая скалу, текла Кубань. На том ее берегу, словно собираясь перейти реку вброд, столпились стройные ели. Там, где поток прорывался сквозь нагромождения каменных глыб, вскидывался радужный бурун. Вода ежеминутно меняла свой пенистый уровень, и оттого казалось, берега реки то поднимаются, то опускаются, как бы тяжко дыша. А сама Яман-кая возвышалась над рекой, будто памятник грозным далеким событиям, происходившим в природе: склоны ее были испещрены словно письменами, которые многие века писали на ней ветры и дожди. Скала отвесно спускалась к реке, и к ней вела лишь одна, чуть приметная тропа. Может быть, когда-то давным-давно ее протоптали своими острыми, крепкими копытами дикие козы, а возможно, и в самом деле скала была в те далекие времена пристанищем разбойников, которых легенда сделала джиннами. За спиной Бекболата послышались осторожные шаги. Он встал и увидел поднимающихся по тропинке своих друзей. — Никто не заметил вас? — спросил он. — И сам джинн не догадался бы, куда идем! — улыбнулся Батырбек. — Разве не видишь — мокрые по самую грудь? В трех местах переходили Кубань, чтобы сбить с толку прихвостней мурзы.