— Да, Болат. — И Колька? — Нет, Николай пока в рабочем политическом кружке. Вот и тебе надо в нем поучиться. Я потолкую с Василием Семеновичем. А пока, о чем мы сегодня говорили, знаем лишь я да ты. Понял? — Клянусь, дядя Маметали! ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ Бекболат не переставал удивляться: вот он, оказывается, какой — Колька-Соловей! Он уже, наверное, давно в кружке, а помалкивал, только хитро улыбался. И теперь понятно, почему он вдруг исчезал неизвестно куда. Видно, выполнял какие-то поручения самого тамады Василия Семеновича Северова, которого он называл «крестным батей». Что это за крестный батя, Бекболат не совсем понимал, кажется, это вроде второго отца: ведь Василий Семенович спас Кольку — подобрал, выходил и устроил потом подручным к Сулейману. А скоро и ему, Бекболату, пришлось выполнить одно задание вместе с Николаем. Надо было встретить на станции поезд, получить «багаж» и доставить его на место явки — так называлась Колькина хата, где собирались члены тайного рабочего кружка. Поезд приходил в Белоярск ровно в полночь. А они еще засветло вышли, одетые в самое лучшее, что было у того и другого. Еще бы! Ведь они «работники» купца Петра Саввича Неверова! Идут встречать поезд, с которым должен быть привезен Неверову чай самого высшего сорта; его доставляют купцу по особому заказу. Колька-Соловей в новом пиджаке нараспашку, из-под него алеет рубашка, схваченная в талии пояском с кистями на концах, в картузе с блестящим лаковым козырьком, из-под которого вываливается огненный чуб. Колька толкает впереди себя тележку на легких рессорах. Ее сделал в кузнице Сулейман. Попадется колдобина, тележка лишь мягко качнется, как лодка на волне, и катится дальше. Право же, чудесный мастер Сулейман! Бекболат идет рядом. И он приодет, надо сказать, недурно: и у него новая сатиновая рубашка, и пиджак почти новый. На ногах до блеска начищенные сапоги. На станции Колька прокатил свою тележку по перрону, покрикивая: — А ну, странись! Зашибу! Казалось, он нарочно старается попасть на глаза человеку в железнодорожной форме с красной фуражкой на голове. И даже спросил его: — Господин начальник, прошу извиненьица: поезд не опаздывает? К удивлению Бекболата, начальник ответил совсем серьезно и чуть ли не с почтением: — Нет, нет, сударь, следует точно по расписанию. Колька подмигнул Бекболату: мол, знай наших! Когда вдали послышался шум и гудок приближающегося поезда, Колька кивнул Бекболату: — Идем туда, багажный там останавливается. Они прошли почти в самый конец перрона, где возились вокруг каких-то ящиков толстый господин в шляпе и высокий вихлястый парень в брезентовом переднике. — Тута! — выдохнул Колька. Лавина шума, лязга и грохота надвигалась на станцию с невероятной быстротой. Словно кого-то предупреждая, сквозь этот шум и грохот прорвался протяжный, зычный голос паровоза: «Иду-у-у!» И вот он черный, огромный показался из-за поворота и, сбавляя скорость, подходит к станции. Бекболат не раз уже видел его, но и теперь с каким-то чувством благоговения перед чудом следил за приближением поезда. И вместе с тем со страхом: казалось, что паровоз вот-вот накатится на тебя и сомнет, как козявку. Это чувство проходит, как только поезд остановится, и снова в душе трепет восхищения перед чудом и добрая зависть к человеку в промасленной фуражке и с темными от машинного масла руками, который высунулся из окошечка будки. Тяжко дыша дымом и паром, паровоз медленно, как конь после долгой скачки, прошел мимо них, обдавая теплом. А вот и багажный вагон, он остановился точно напротив Кольки. Дверь вагона откатилась, и в ее проеме показался человек в железнодорожной форме, судя по чертам лица, не русский, очевидно какой-то кавказец. — Я от купца Неверова! — сказал Колька, протягивая железнодорожнику пакет. — Велено передать вам. Тот быстро взял пакет, спросил: — Как здоровье супруги Петра Саввича, выздоровела? — Уже чай с калачами пьет! — весело подхватил Колька. — Вот и хорошо! А я как раз выполнил ее заказик: доставил ей самого наилучшего — черного, цейлонского. Прошу получить. И он начал торопливо передавать Николаю картонные коробки с этикетками чая. — Все! — наконец сказал железнодорожник. — Передайте Анне Ивановне мое нижайшее почтение. — Передам! — крикнул Колька и толкнул тележку. ВЕСЕННЯЯ КАПЕЛЬ В картонных коробках вместо чая были нелегальные брошюры. Их раздали членам политического кружка, рабочим шерстомойной фабрики, вальцовой мельницы, кожевенного завода, железнодорожного депо, бойни. Одну Колька оставил себе. И теперь Бекболат, забежав после работы домой и наскоро перекусив, спешил к товарищу. Колька зажигал маленькую керосиновую лампу, доставал из рваного матраца брошюру и, склонив над столом вихрастую голову, читал вслух. Бекболат внимательно слушал. Многое ему было непонятно. Да и сам Колька нередко останавливался, скреб в затылке, раздумывал. Наконец говорил: — Ну, в общем, так: что наши русские буржуи и помещики, что ваши баи и мурзы — одинаково паразиты! И всех их надо прижать к ногтю… Ясно? Бекболат утвердительно кивал. Колька читал дальше. Иногда они обращались за разъяснением к Сулейману, Маметали, а то и к самому Василию Семеновичу Северову. — Молодцы! — хвалил ребят Северов. — Овладевайте нашей классовой наукой. Назревает новая революционная буря, и к ней надо быть готовым… Как-то в обеденный перерыв Колька шепнул товарищу: — Батя зачем-то велел тебе прийти… Бекболат тут же положил ложку, сбросил брезентовый передник и побежал на мельницу. Дверь машинного отделения была раскрыта настежь. Бекболат остановился у порога. Он уже не раз был тут с Колькой, но никак не может насмотреться на живое железное чудо. Вон большущий-пребольшущий котел. Под ним из огнеупорного кирпича печь. В ее круглом отверстии бушует пламя. Неподалеку от котла ходят железные локти, взад-вперед движутся смазанные маслом стержни, крутится огромное колесо с широким ремнем на ободе — маховик, как назвал его Колька. Все это и есть паровая машина, которой управляет Василий Семенович Северов. Сейчас он ходил с масленкой и тыкал ее узким длинным носом в отверстия машины. Бекболат кашлянул, Василий Семенович обернулся. — А, Болат! — Он поставил масленку, отер концами ру́ки. — Здравствуй, дорогой. Присаживайся. — Он кивнул на какую-то толстую трубу и сел сам. — Вот зачем просил я тебя прийти. Дел у нас прибавилось: теперь наши люди работают на всех предприятиях города. И порою трудно их оповестить. А дело бывает очень срочное. Вот я и хотел бы просить тебя к нам в связные. А то одному Николаю очень трудно стало… Бекболат невольно вспомнил слова дяди Маметали: «Николай выполняет поручения нашей рабочей организации… Придет время, и ты узнаешь о ней». Вон оно что! Значит, Колька не только состоит в тайном кружке, но еще и выполняет поручения большевиков. Конечно же, он охотно согласился стать связным вместе с Колькой. Теперь редкий день проходил у него без какого-нибудь поручения. Бекболат уже бегло читал по-русски и в осенние вечера, когда за окном бушевала непогода и некуда было идти, сидел за книгами. Чтение нелегальных брошюр, занятия в политическом кружке, беседы с Сулейманом, Маметали, Василием Семеновичем все глубже и шире раскрывали перед Бекболатом жизнь, правду о ней. Теперь он невольно улыбался, когда вспоминал, как чуть было не поверил Кара-мулле, что большевики — племя тажела, несут погибель горцам-мусульманам. Теперь он хорошо знал, кто враг горцев-бедняков, и с нетерпением ждал того дня, когда можно будет посчитаться и с мурзой Батокой, и с его главным муртазаком Кабанбеком, и их верным псом Жамбаем. Отомстить и за себя, и за отца, и за батрака Нурыша-агая, за всех бедняков аула. На исходе зимы, когда февральские злые метели чередовались с ясными, солнечными днями и начинала звенеть капель, из Петрограда пришла потрясающая весть: пало самодержавие, царь Николай II отрекся от престола. Создано Временное революционное правительство, которое впредь до созыва Учредительного собрания взяло власть в свои руки… Первым, как всегда, узнал новость Колька-Соловей. Он влетел к Бекболату весь растрепанный, запыхавшийся: — Ура-а-а! Царя Николу с престола сошвырнули! — Он схватил Бекболата за плечи и, неистово тряся, повторял: — Чуешь? Чуешь, «азиат» ты этакий, что произошло? Его веселые, широко расставленные глаза, веснушки, зубы — все сияло, сверкало, улыбалось. — Кто тебе сказал? — спросил Бекболат. — Из Энска нарочный к Василию Семеновичу приезжал… Пойдем слетаем в барак, товарищам расскажем новость. Вот обрадуются! Айда! На улице было уже темно. На перекрестке их окликнул городовой: — Стой! Что за люди?