ГДЕ ТЫ, БОЛАТ? Уже прошло около года, как исчез из Кобанлы сын Алима, аульчане мало-помалу стали о нем забывать. Потом прошел слух, что Бекболат был в абреках и в одном из набегов погиб. После этого разговоры о нем совсем прекратились, угасли, как гаснет в степи костер, покинутый табунщиками. И только верные друзья — Батырбек, Иса и Амурби — не забывали о своем товарище… Да, да, и Амурби! Он остался жив! В ту печально-памятную ночь его подобрали табунщики и увезли к родичам в горный аул; там был искусный лекарь, который и выходил Амурби. Ни на минуту не забывала о Болате и Салимат. Как ни уверяла ее мать, что сын Кани сложил голову и нечего о нем больше думать, Салимат не переставала ждать от него весточки. Каждое утро она выходила к калитке, ждала, когда погонит табун Батырбек, который пас теперь чистокровок мурзы. — Батырбек, здравствуй!.. Ну что, ничего не слышно? — спрашивала она. — Пока нет, Салимат… Но ты не горюй — вернется! Не такой Болат парень, чтобы пропасть! Салимат брала кувшин и шла по воду. Здесь у родника, где они подружились с Болатом, она садилась на камень, задумчиво смотрела на ручей. В душе сама собой рождалась песня. Девушка тихо пела: Чиста твоя вода, Как девичья слеза. Спешишь ты в дальние края, Не встретишь ли там Болата?.. Однажды в аул заехал продавец лент, бус, пуговиц — всякой галантерейной мелочи. Отчаявшись, Салимат решила спросить его, не видел ли он Болата: ведь он ездит со своим товаром по всему предгорью. Дождавшись, когда аульчане сделали покупки и разошлись, Салимат, страшно волнуясь, спросила: — Агай, вам, случайно, не встречался джигит… Она обрисовала Болата. Продавец был человек умный. Он сразу заметил смятение девушки и понял, что творится у нее на душе. — Видел, видел, дочка, такого джигита! — воскликнул он. — Где, точно не скажу, но, кажется, в каком-то горном ауле. Салимат просияла. — Спасибо, агай! — выдохнула она и со всех ног бросилась в степь к Батырбеку, чтобы сообщить ему радостную весть. КАБАНБЕК ИЩЕТ НЕВЕСТУ В аул Кобанлы пришел тиф. Почти ни одной сакли не миновал он. Хворь постучала костлявым пальцем и в богатый дом Кабанбека. Заболела Ханбике́. Через неделю она умерла. Кабанбек ходил на людях опечаленный, но в душе был рад случившемуся. Давно он мечтал отделаться от старой, некрасивой жены. И вот сам аллах помог Кабанбеку избавиться от старой княгини. Теперь он найдет себе жену молодую, красивую. Он уже не тот бедный уздень, каким был, когда брал замуж засидевшуюся в девках, всю побитую оспой Ханбике. Теперь он первый бай в Кобанлы после мурзы. Какая девушка не пожелает пойти за него! Кто не захочет породниться! Только не спешить, а то Батока оскорбится. Пока надо приглядеть девушку, а пройдет полгода, устроит такую свадьбу, что вся округа заговорит! Как кошка на птаху, стал он посматривать на дочь узденя Камая. И наконец решил: возьмет ее, только ее! Другой такой красавицы не сыщешь во всем предгорье! И как ни страшился Батоки, не выдержал срока Кабанбек. Прикинул: время смутное, тревожное, вряд ли будет сейчас ссориться с ним мурза. Батока не дурак! Кабанбек облачился в новую белую черкеску с серебряными газырями, надел серую барашковую шапку. На ногах — дорогой кожи сапоги. Красавец! Джигит! Как не пригласишь такого человека в саклю и не расстелешь перед ним на полу ковер! Кабанбек оседлал лучшего коня, надев на него серебряную сбрую, и направился к Камаю. Съездил раз, другой, третий… Прямого разговора пока не вел. Но Камай сразу догадался, кому и чем он обязан посещением столь богатого гостя. И хитро повел беседу, что вот, мол, весна наступает, а быки уже старые, один хромает на переднюю ногу. Как с такими управишься! — Эка беда! — воскликнул Кабанбек. — Выбирай из моих пару самых лучших. Могу подарить еще и коня. Чистокровного аргамака! — Ты добрый человек, Кабанбек. Пусть аллах удвоит твое богатство, — льстиво сказал Камай. «Пора приступить к делу», — решил Кабанбек. — Слушай, Камай… отдай за меня дочь. Салимат… Княжной она у меня будет! Камай сделал вид, что предложение Кабанбека застало его врасплох. Прикинувшись растерянным, он долго молчал, хлопая глазами, сокрушенно вздыхая. — Что, Камай, или я не нравлюсь тебе? Или боишься, калымом обижу? — не без гнева воскликнул Кабанбек. — Быков хоть десять пар дам. Сотню баранов пригоню… Денег не пожалею… Зерном саклю по крышу засыплю, — все больше распалялся гость. — Нет-нет… — поспешил заверить Камай. — Видно, сам великий аллах так пожелал… Как же я могу отказать тебе, Кабанбек? Пусть аллах сделает вас обоих счастливыми! И, бесконечно довольные друг другом, они обнялись. А в это время за стеной, закусив угол подушки, лежала Салимат. Плечи девушки вздрагивали. Она все слышала, о чем говорил Кабанбек с отцом. ТАЙНА КОЛЬКИ-СОЛОВЬЯ Как ни прост, как ни откровенен был Николай, но Бекболат нутром чуял, что приятель что-то скрывает. Есть какое-то особое тайное дело, о котором он не говорит. Гуляя вместе по городу, Колька то вдруг скажет, что ему надо сбегать к какой-то знахарке, попросить для бабки Агафьи трав на припарку — совсем старушка занемогла, то, придя на работу, пошепчется с Сулейманом и куда-то исчезнет. Иногда Бекболат не заставал его дома. А однажды увидел у него какие-то бумаги. Колька поспешно спрятал их и как ни в чем не бывало начал насвистывать. Но особенно удивил Бекболата такой случай. В прессовочном цехе попал в машину рукой тюковщик. Рабочие направили делегацию к хозяину с требованием немедленно принять меры по охране труда и выдать пострадавшему пособие. Среди делегации был и Колька. О загадочном Колькином поведении Бекболат рассказал дяде. Маметали улыбнулся: — Что ж, теперь ты наш, рабочий человек и надеюсь, умеешь хранить тайну. Так ведь? — Да, агай! — горячо ответил Бекболат. — Так вот, Николай выполняет поручения нашей рабочей организации, — уже серьезным голосом сказал Маметали. — Придет время, и ты узнаешь, что это за организация. А пока учись. Грамоте учись, присматривайся, каково живется трудовому люду. Хотя у Бекболата появились новые добрые друзья, а комнатка дяди Маметали стала как бы родным очагом, все же он тосковал по аулу. Для него, с раннего детства знавшего ширь звездного неба, орлиные скалы, вольные ветры, просторы степей, город был тесен и душен… Ах, оседлать бы сейчас Елептеса и ветром лететь по степи!.. По воскресеньям он уходил в степь. Взбирался на курган и долго глядел в затянутую голубой дымкой даль. Где-то там родные предгорья… Возвращался домой грустный, молчаливый. Маметали догадывался о причине такого настроения племянника. Как-то вечером за чаем он спросил: — По аулу скучаешь? — Да, агай. — Понимаю, — сказал Маметали. Ему было хорошо знакомо это чувство. Вначале и он не находил места от тоски, но потом мало-помалу стал привыкать к городу. А когда подружился с Василием Семеновичем Северовым, который вовлек его в рабочий политический кружок, а затем и в большевистскую организацию, в жизни его произошел крутой поворот. «Надо, — решил Маметали, — и Бекболата понемногу приобщать к делу». Все чаще по вечерам Маметали рассказывал племяннику о революционной борьбе рабочего класса, о партии большевиков. — И у нас в Белоярске есть большевистская группа. Руководит ею Василий Семенович Северов. — Дядя Маметали! — не вытерпев, воскликнул Бекболат. — И ты состоишь в этой группе?