— Алейкум салам, Сулейман-агай! Маметали захлопотал у плиты, готовя чай, а гость обратился к Бекболату: — Есть у меня в кузнице свободное место подручного. Будешь работать со мной. Работа не легкая. — Ничего, — отозвался от плиты Маметали, — парень он крепкий. — Ну, так как, согласен? — спросил Сулейман. Бекболат кивнул. — Вот и добро! — воскликнул гость. — Там у меня один уже есть. Таких же лет, как ты. Из русских. Колька-Соловей. За чаем Маметали и Сулейман говорили о том о сем. Вспомнили про какого-то чудака у них на фабрике, как тот купил по случаю на базаре великолепные, с жесткими лакированными голенищами сапоги. Сунул их под мышку, на радостях выпил косушку. Пришел домой, хотел похвастать жене, а в руках одни лишь голенища из крепкого картона, а головки отвалились по дороге. Оба весело смеялись. Бекболат тоже невольно улыбался: его удивляло, что такие серьезные люди могут по-мальчишески веселиться. — Ну прямо и смех и грех! — вытирая тыльной стороной ладони глаза, говорил Сулейман. Но вот он снова стал серьезным: — Значит, так, Маметали: завтра приходишь на фабрику с Болатом… Спасибо за угощение и за компанию тоже. — Я тебя провожу, — сказал Маметали. …Утром поднялись рано. Бекболат почти и не спал, все думал, что ждет его на фабрике: какие люди? Что за работа? После завтрака Бекболат надел дядину рабочую куртку, нахлобучил картуз. На ноги вместо легких чувяков натянул тяжелые, непривычные сапоги. — Ну, в добрый час! — сказал Маметали. — В добрый час! — как эхо, повторил Бекболат. Узкими кривыми улочками и переулками вышли за город. С пригорка была хорошо видна вся фабрика — большое длинное здание. Над ним кирпичная труба, словно минарет. Только потоньше и намного выше. — Это сама фабрика, — пояснил Маметали. — А вон то здание — контора. За ней двухэтажный дом хозяина. А в низине бараки. Большинство рабочих из города. Но часть живет здесь, в этих бараках. На берегу реки навесы для сушки шерсти. А это склады для готовой продукции. — Маметали-агай, откуда же хозяин берет столько шерсти? — спросил Бекболат. — А он скупает ее чуть ли не со всего Кавказа. Его знают не только наши баи, но и русские. Через Белоярск проходит железная дорога, которая связывает Россию с Закавказьем. По ней наш хозяин и сбывает шерсть в оба конца. Делец крупный и ловкий! Когда-то был простым перекупщиком, сам ездил по окрестным селениям, скупал шерсть и перепродавал. А теперь вон как разбогател! Столько выжал поту из рабочего человека! Да и Крови немало пососал… Они подошли к воротам фабрики. Старичок сторож почтительно приподнял картузик: — Здравия желаю, Магомет! — Здравствуйте, Матвей Иванович! — Смотрю, никак, и племяша хочешь записать на фабрику? — поинтересовался старичок, показывая трубкой на Бекболата. — Угадали, Матвей Иванович. — С богом! С богом!.. Проходите. Маметали провел племянника в кузницу. Это было небольшое, до черноты закопченное помещение, с двумя маленькими оконцами и такое сумеречное, что поначалу Бекболат ничего не увидел. Когда глаза немного привыкли, разглядел горн с огромными кожаными мехами. Их раздувал молодой рыжеголовый парень. «Наверное, нелегко такими дуть!» — невольно подумал Бекболат. Посреди земляного пола две наковальни: одна большая, другая поменьше. Кузница была полна угарного смрада. У Бекболата с непривычки закружилась голова. — Сулейман! — окликнул Маметали кузнеца, возившегося у горна. — Принимай нового подручного. Нелегко было Бекболату на фабрике. Поначалу его утомлял и сам город. Узкие улицы, суета людей, толчея, шум, грохот колымаг — все это ему, сыну предгорий, было непривычно. И по вечерам после работы у него не только болели руки, ломило плечи, спину, но и гудела голова. Но мало-помалу он начинал втягиваться в ритм городской жизни. Привыкал и к кузнице, хотя работа была тяжелая. Вторым подручным кузнеца, напарником Бекболата, оказался русский парень Николай. Рыжий, вихрастый, как подсолнух, с крупными золотыми блестками веснушек по всему лицу, веселый, разбитной. Он все время что-нибудь насвистывал, и на фабрике его звали Колька-Соловей. Вчера было очень много работы. Сулейман спешил, спешили и подручные. Снимая с наковальни готовую, еще горячую поковку, Бекболат обжегся и уронил ее на пол. Поковка задела сапог Николая. Колька взорвался: — Ты что, ослеп, азиат проклятый? Хочешь, чтобы по башке стукнули тебя этой железякой? Бекболат побледнел от гнева и с трудом сдержал себя, чтобы не вцепиться в горло обидчика. На следующее утро он до последней минуты не вставал с постели. Маметали уже вскипятил чай, нарезал хлеба, а Бекболат все лежал на кровати, отвернувшись к стене. Маметали встревожился: обычно племянник поднимался с ним вместе. — Что с тобой, Болат? Или захворал? Бекболату не хотелось говорить: не в его характере было жаловаться и выкладывать свои обиды. Но дядя все же заставил его рассказать. Выслушав, Маметали подошел к племяннику, потрепал по плечу: — Не расстраивайся, сынок. Он назвал тебя азиатом, ты мог бы назвать его гяуром. Уж так повелось в России: богатым выгодно сеять рознь, натравливать один народ на другой. Так легче держать людей в узде. Конечно, кличка эта оскорбительная. Но Колька сам хлебнул немало горького, бродяжкой был. Парень он с норовом, отходчивый. И душевный. Я поговорю с ним. Маметали сдержал обещание, потому что на другой день Колька сам заговорил с Бекболатом: — Ты чего обиделся? Есть на что! Мало ли чего под горячую руку сбрехнешь! Велика беда! У нас, у русских, говорят: хоть горшком назови, только в печку не ставь. — Колька протянул свою широкую, всю в желтых твердых мозолях руку. — Кто старое помянет, тому глаз вон! Согласен? С тех пор Колька-Соловей стал лучшим другом Бекболата. В воскресные дни они вместе бродили по городу, глазели на витрины магазинов, заходили в лавки, смотрели товар. Денег ни у того, ни у другого не было. К удивлению Бекболата, Колька-Соловей бойко читал вывески магазинов и лавок, объявления городской управы, афиши. — Кто тебя научил? — спросил Бекболат. — Василий Семенович Северов, который на станции меня подобрал… Хочешь, я тоже тебя научу? Еще бы не хотеть! У него от радости даже зашлось сердце. Когда он был мальчишкой, с какой завистью смотрел он на ребят, которые ходили в аульский мектеб[18]! — Пойдем к нам, я тебе одну книжку почитаю, — сказал Колька. Колька-Соловей жил у бабки Агафьи, одинокой старухи. Василий Семенович Северов, подобравший мальчугана на станции, привел его к старушке. «Агафья Кондратьевна! Вот вам внучек. И тебе будет веселее, и ему уютнее. Сирота паренек, как былинка среди холодных камней». Колька быстро привязался к бабке, и та души не чаяла в нежданном-негаданном «внучке». Жили они на окраине, на Собачеевке, в хате-мазанке. Колька зажег керосиновую лампу, бережно достал с полки книжку и начал читать рассказ «Старуха Изергиль». Бекболат был весь слух. Подвиг Данко потряс его. Вот какие бывают люди!.. Колька-Соловей сдержал слово. Дня через три он подошел к Бекболату веселый, с улыбкой от уха до уха: — Все в порядке — достал букварь! В воскресенье приходи. И теперь все воскресные дни напролет друзья сидели за букварем. — А ты здорово способный! — говорил Колька своему ученику. — Ежели и дальше так будешь, к новому году грамотеем станешь! И в самом деле, Бекболат довольно быстро усваивал русскую азбуку, стал читать по слогам. Несколько труднее давалось ему письмо. Но упрямый парень мало-помалу одолевал и его… В один из вечеров к Маметали пришел какой-то русский, голубоглазый, светловолосый, с коротко стриженными усами. Он был в кожаной куртке и кожаном картузе, ладный, подтянутый. Он долго говорил с Маметали о каких-то непонятных Бекболату делах. Перед уходом спросил дядю: — А это, значит, ваш племянник? — Он самый. Болат. Работает подручным у Сулеймана… Когда он ушел, Маметали спросил: — Знаешь, кто это? Тот самый человек, который подобрал на станции Кольку-Соловья, — Василий Семенович Северов, машинист с паровой мельницы. А позднее Бекболат узнал: Северов был тамадой у белоярских рабочих.