Впереди ехал Мухажир: он знал в здешних местах каждую тропинку. За ним Бекболат. Позади Азиз с карабином за плечом. Он ушел в абреки еще мальчишкой вместе с отцом. В одном из набегов отца убили, и теперь при налетах Азиз был отчаянно дерзок и беспощаден. До аула Кобанлы оставалось часа два езды. Остановились в балке, чтобы дождаться ночи. Страшно томительны были эти часы! Наконец солнце ушло за горы, но скоро его место на небосклоне заняла луна, залила степь бледно-голубым светом, и все было видно почти как днем. — Да поможет нам аллах! — сказал Мухажир. Всадники тронулись. Бекболату не составило большого труда отыскать табун. Он пасся в лощине, недалеко от реки Кубани. Небольшой степной балкой, поросшей кустарником и редкими деревьями, они выехали к реке. Остановились. Чистокровки паслись совсем близко. Слышалось их пофыркивание. Вдали на холме горел небольшой костер. Около него сидел табунщик, ходил оседланный конь. Бекболат огляделся, сказал: — Азиз! Мы с Мухажиром будем отбивать коней, а ты следи за табунщиком. Если погонится, предупреди выстрелом вверх… Слышишь? Вверх! — Ладно! — неохотно отозвался Азиз, снимая с плеча карабин. Бекболат и Мухажир вылетели на лощину и стали отрезать косяк чистокровок голов в пятнадцать. Они уже почти отбили его, как послышался голос табунщика: — Стой!.. Стойте, проклятые!.. Бекболат на всем скаку осадил коня: голос показался ему знакомым. Едва он повернул Белокопытого, как раздался выстрел. Показался Азиз. За ним гнался табунщик. Но, проскакав шагов двести, он свалился с седла. Бекболат рванул Белокопытого… Он соскочил с коня, склонился над табунщиком: Амурби! Глаза закрыты, в руке намертво зажата кама. Бекболат опустился на колено, приподнял товарища. — Амурби! Амурби! — окликал он друга. — Амурби, это я, Болат!.. Ты слышишь меня, Амурби? Амурби не отвечал, голова его безжизненно запрокинулась. — Убил!.. Убил, проклятый Азиз! — простонал Бекболат. Он опустил Амурби на землю. Из оцепенения его вывел конский топот. Три всадника во весь опор спускались с взгорья в лощину. «Соседние табунщики!» — Прощай, Амурби! — крикнул он и вскочил в седло. Белокопытый был резвый и выносливый конь, настоящий конь абрека, и Бекболат скоро ушел от погони. Впереди уже слышался перестук копыт угоняемого косяка чистокровок. Еще несколько минут, и он догнал бы его, Но Бекболат придержал коня, поехал шагом. Перед глазами неотступно стоял Амурби: запрокинутая с закрытыми глазами голова, повисшие плетью руки… Он свернул в ту самую балку, где они останавливались перед налетом в ожидании наступления ночи, разнуздал коня и вдруг почувствовал такую усталость, словно он неделю не слезал с седла. Опустился на камень, стиснул ладонями голову… Луна уже скатывалась к горизонту, скоро будет светать. Что же делать? Догонять Мухажира и Азиза? Теперь они ушли уже далеко. Возвращаться в стан? Но что скажет тамада? «Почему отстал? Почему не с Мухажиром?..» А главное — снова волчья жизнь: набеги, грабежи, кровь. Перед ним опять встает Амурби с запрокинутой головой, с безжизненно повисшими руками… Нет, нет, нет! Ни за что! Но куда же идти? И счастливая мысль осенила его: «В Белоярск! К дяде Маметали!.. Недели две погощу, а там будет видно». Занималась заря, светлели дали и уже отчетливо вырисовывались вершины гор, когда он выбрался из балки и направил Белокопытого на дорогу, ведущую в Белоярск. Часть вторая КРУТОЙ ПОВОРОТ Огибая горы, дорога вывела Бекболата на степные просторы. Скоро впереди засверкала под лучами солнца река. За ней виднелось большое селение… Белоярск! Хотя Бекболат никогда не был в этом степном городке, но, по рассказам Маметали, он сразу узнал его. По эту сторону реки расположились какие-то строения, дымилась высокая труба. Стояли грязно-серые штабеля немытой шерсти. Бекболат догадался, что это и есть та шерстомойная фабрика, на которой работает его дядя. Бекболат направил коня прямо к фабрике. Остановился у ворот. Спешился. Привязал Белокопытого к забору. У калитки, попыхивая глиняной трубочкой, сидел старичок сторож. Бекболат обратился к нему на ломаном русском языке: — Акай! Маметали Капланов куда служит? Ваша знает? Старичок приложил к уху ладонь: — Ась? Что сказал? — Моя хочет дядя Маметали! Понимаешь, Маметали, дядя? — старательно повторил Бекболат. — Это какой же Маметали? — Старичок наморщил лоб, задумался. — Такого, парень, не знаю. А вот ногаец Магомет есть. Бекболат знал, что для русских все ногайцы — Магометы, как для ногайцев все русские — Иваны. — Да, да, акай, Магомет, Магомет! — радостно воскликнул он. — Ну так бы сразу и сказал! — Сморщенное личико старика сразу подобрело. — Знаю, знаю Магомета. Как не знать! — Моя хочет говорить ему… Скоро говорить… Старичок весело рассмеялся, покачивая головой: — Ну и лопочешь ты, парень! Сразу и не поймешь, что к чему. Стало быть, позвать его? Бекболат кивнул. Старичок закрыл на засов калитку и по-куриному засеменил к низкому длинному зданию, над которым возвышалась большая кирпичная труба. Скоро оттуда вышел Маметали. Дядя был в брезентовом фартуке. Рукава рубахи засучены по локоть. На ногах тяжелые, из воловьей кожи сапоги. Он шел широким, торопливым шагом. Старичок еле поспевал за ним. Племянник и дядя крепко обнялись. — Не ждал, не ждал! — обрадованно говорил Маметали. — И очень беспокоился за тебя. Думаю, по молодости да по горячности натворит там дел… Ну, как говорят, слава великому аллаху! — Маметали улыбнулся, хлопнул племянника по плечу: — Молодец!.. Эге! Да у тебя новый конь! А где же Елептес? Бекболат смутился, опустил глаза. — С мурзой Батокой поменялся… — пролепетал он, покраснев до ушей. Маметали понял, что с парнем стряслось неладное. Но расспрашивать не стал: не время и не место! — Что ж, Болат, — сказал он, — сейчас доложу управляющему: так, мол, и так, кунак у меня, родич, прошу отпустить. И пойдем ко мне отдыхать, гостевать. Сначала они шли по берегу Илинчи́ка. Бекболат вел коня в поводу. Вода в реке была такая прозрачная, что можно было пересчитать на дне мелкие камушки. Недаром тут и построили шерстомойную фабрику. Белокопытый дернул головой, потянулся к воде. — Дядя Маметали! Погоди, я попою коня, — сказал Бекболат. — А не рановато? Не обезножет? — Нет, он уже остыл. Бекболат закинул повод на шею Белокопытого, и тот сам вошел в реку. Долго цедил сквозь зубы холодную прозрачную влагу. Потом поднял голову, посмотрел вокруг, тихонько заржал. — Товарищей окликает! — Бекболат грустно улыбнулся. — Пойдем, дружок, пойдем. Далеко, не услышат! Город начинался тотчас же за рекой. Окраинные глинобитные халупки подступали к самому берегу. Они долго петляли по кривым, ухабистым переулкам и улочкам, пока наконец Маметали не остановился перед низенькой беленькой мазанкой с крыльцом. — Вот мы и пришли. Коня привяжи, а после чая я сведу его на луг. А на ночь накосим травы. Они вошли в небольшие сенцы, делившие хату на две половины. Маметали постучал в дверь направо. — Арина Семеновна!