— Конечно, для друга все можно сделать, — сказал Батырбек. — Но если узнает Камай, он убьет меня. Ты же знаешь, какой он бешеный. Бекболат сердито уставился на него. — Что ты так на меня смотришь? — смущенно пробурчал Батырбек. — Любуюсь твоим курносым носом! — вспылил Бекболат. В мальчишках Батырбека дразнили «Курносиком». Нос и в самом деле был у него словно для потехи — короткий, вздернутый. Зато глаза умные, добрые, правдивые. Бекболат любил друга за справедливость и верность дружбе и сейчас уже жалел, что обидел товарища. Но Батырбек, кажется, и не думал сердиться, Увидев, как приуныл Бекболат, сказал: — Что-нибудь надо придумать. Он прикрыл глаза, на переносице собрались складочки — это значит, Батырбек серьезно задумался. — Вот что! — воскликнул он. — Пойду попрошу у Камая быков съездить за дровами. Он весело подмигнул Бекболату: мол, не горюй, все будет в порядке! Бекболат еще издали увидел девушку. Она шла торопливо, почти бежала. Он бросился ей навстречу. — Здравствуй, Салимат! Как хорошо, что ты пришла! — Ты уезжаешь, Болат? — Да, Салимат… Жесткий комок подкатил к горлу: она не могла вымолвить слова. И тогда он заговорил сбивчиво, горячо, что ему необходимо на время уйти из аула. Но он непременно вернется. Их ничто не может разлучить, никакая даль, никакие люди, никакие степи и горы, ни пропасти, ни ущелья. Он, как орел, на крыльях прилетит к ней. Бекболат умолк и ждал, что скажет она, а она молчала, и он чувствовал, как отчаяние овладевает им. — Салимат, — вскричал он, — да скажи что-нибудь! Хоть одно слово! — Он взял ее за плечи и легонько встряхнул. — Я жду! Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом: — Я верю тебе, Болат. Но сердце подсказывает: я потеряю тебя… Судьба пошлет нам большое горе, беду… Но я верю, верю тебе! Он благодарно сжал ее руку. — Это лето поживу в горах, а на другое — вернусь. Ты только жди меня. Договорились? — Нет, Болат, надо сказать так: я обязательно вернусь, если на то будет воля аллаха. Он знал, что она очень верит во всемогущество великого аллаха, и потому тотчас повторил: — Если на то будет воля аллаха. Она порывисто припала головой к его груди. — Да будет добрым твой путь и не оставит тебя в беде аллах! — горячо прошептала она. — До свидания! Мне пора домой. Когда ее шаги стихли, Бекболат подошел к ручью. Вода журчала, и в этих звуках слышался ему наказ: «Смотри не забывай родной край! Тут для тебя каждый простой камень — золото, каждый ручей — медовая вода, каждая былинка — хлеб. Нет ничего более дорогого и святого, чем отчий дом и родной край». Да, да, он понимает это и клянется могилой отцов — не забудет! ВСАДНИК НА СЕРОМ КОНЕ Со вторыми петухами поднялся Бекболат. Тетя Кеусар уже хлопотала у очага. Над казаном вился парок. Вкусно пахло чаем. — Умывайся, Болат. Завтрак готов. Поешь — и в добрый путь. Когда все уже было готово в дорогу, Кеусар позвала племянника: — Болат, поди сюда… Наступи на очаг. Бекболат недоуменно смотрел на тетку. — Зачем, аптей? — Иди, иди, слушай старших! Бекболат подошел к очагу. Несколько раз наступил сыромятными чувяками на золу. — Вот так, — одобрительно сказала Кеусар. — Затем, чтоб твои ноги опять ступили на порог родительского дома. И где бы ни был, чтоб не забыл родного очага… Бекболат взял сумку, повесил ее на палку, вскинул на плечо: — Ну, прощай, аптей! Кеусар прослезилась. Утирая кончиком платка слезы, сказала: — Счастливой дороги, мой родной. Да не оставит тебя в пути аллах. Бекболат вышел в степь, поднялся на взгорье. Утро вставало в плотном тумане. Аул, домик Салимат — все было затянуто белесой завесой. И Бекболату стало грустно: вот так же в тумане было все, что ожидало его впереди. Чтобы рассеять грустные мысли, он тихонько запел: Алалай, алалай, алалай… С песней короче дорога, С песней шагать веселей. Алалай, алалай, алалай… Петляя, дорога шла в горы. Становилось холоднее. Бекболат укутал шею башлыком. Его сшила мать для отца. А теперь вот носит он, Бекболат. Хотя башлык старый, но он хранит тепло рук матери и очень дорог ему… Уже много верст трудной горной дороги отделяло Бекболата от родного аула. Но до карачаевского селения Карт-Джурт, куда он держит путь, было еще далеко. Бекболат решил передохнуть. Он свернул на обочину, уселся возле каменной глыбы, достал из сумки овечий сыр, кукурузную лепешку… Было необыкновенно тихо; кругом ни единой живой души, лишь где-то в вышине клекотал орел да свистел ветер в расселинах скал. Но вот послышался конский топот. Бекболат насторожился. Стук копыт становился все явственнее. Бекболат встал. На дороге показался всадник на взмыленном сером коне, держа в поводу гнедого. Увидев Бекболата, он повернул к нему: — Куда путь держишь, джигит? Бекболат взглянул на всадника. Лицо его, темное от ветров и загара, было все в шрамах и казалось суровым. — Случайно, не в Карачай? — спросил всадник. В голосе его не чувствовалось враждебности, а небольшие карие глаза смотрели приветливо, и Бекболат сказал доверительно: — Туда, агай. В аул Карт-Джурт. — К родичам в гости? — В гости, агай. Бекболат кивнул на сыр и лепешку, разложенные на сумке: — Садитесь вместе со мной. Всадник молодецки выпрыгнул из седла. На нем была довольно хорошая бурка, под ней почти новая черкеска, опоясанная широким ремнем, на котором висел большой горский кинжал. Когда поели и напились из ручья, незнакомец сказал: