24 Если Пешавар напоминал мне старый Кабул, то до Исламабада Кабулу было далеко. Мой родной город мог стать таким разве что в будущем. Широкие чистые улицы, масса зелени, меньше народу на ухоженных базарах, современная элегантная архитектура, цветущие в тени деревьев кусты роз и жасмина… Фарид привез нас в маленькую гостиницу где-то в переулке у подножия Маргаллы[46]. По пути мы миновали знаменитую соборную мечеть Шаха Фейсала, по общему мнению, самую большую мечеть в мире[47]. При виде громадины Сохраб как-то встрепенулся, высунулся из окна и смотрел на грандиозные минареты, пока машина не свернула за угол. Кабульский отель, где ночевали мы с Фаридом, сравнения не выдерживал вовсе. Белье здесь было свежее, ковер чистый, полотенца в сверкающей ванной пахли лимоном, да тут еще шампунь, мыло, лезвия для бритья… И кровавых пятен на стенах не было. Зато на тумбочке между Двух кроватей стоял телевизор. – Смотри! – сказал я Сохрабу, включил телевизор (пульт, правда, отсутствовал) и сразу же наткнулся на детский канал: кудлатые овечки-куклы распевали что-то на урду. Сохраб сел на кровать, поджал колени к подбородку и принялся раскачиваться взад-вперед. Лицо у него было застывшее, зеленые глаза глядели на экран. А ведь я обещал купить Хасану телевизор, когда вырасту. – Я поехал, Амир-ага, – сказал Фарид. – Останься на ночь. Путь-то неблизкий. Поедешь завтра. – Ташакор. Только лучше уж я вернусь сегодня. А то буду волноваться, как там дети. – В дверях номера Фарид остановился. – Счастливо, Сохраб-джан. Ответа он так и не дождался. Пожалуй, мальчик его даже не слышал. Серебристые отблески освещали качающуюся фигурку. В коридоре я вручил Фариду конверт. Тот разорвал его и разинул рот. – Не знаю, как тебя благодарить, – сказал я. – Ты столько сделал для меня. – Сколько здесь? – Лицо у моего водителя было обалделое. – Чуть больше двух тысяч долларов. – Двух ты… – Нижняя губа у Фарида задрожала. Мы вместе вышли на улицу. Машина тронулась с места. На прощанье Фарид дважды нажал на клаксон и помахал мне рукой. Я махнул ему в ответ. Больше мы с ним не виделись. Я дотащился до номера. Сохраб лежал на кровати, свернувшись в калачик. Глаза у него были закрыты. Спит или нет? Телевизор он выключил сам. Я сел, кривясь от боли. Лоб был в ледяном поту. Долго еще мне мучиться? Ни лечь толком, ни встать, ни поесть. А с мальчиком что делать? Хотя в глубине души я уже знал ответ. Налив в стакан воды из графина, я запил две обезболивающие таблетки, полученные от Арманда (вода была теплая и горьковатая), подошел к окну, задернул шторы и лег. Грудь моя разрывалась от боли. Когда стало чуть полегче и уже можно было дышать, я натянул на себя одеяло и принялся ждать, когда пилюли подействуют. Когда я проснулся, уже темнело. В щели между занавесками алел закат. Простыни были мокрые от пота, в голове гудело. Опять мне что-то снилось, только что? Постель Сохраба была пуста. Сердце у меня екнуло. Я позвал его. Голос мой был слаб и дик. Нереальность происходящего ужаснула меня. За тысячи миль от дома, в темном гостиничном номере, наполненном болью, с уст моих срывается имя мальчика, с которым я и знаком-то всего несколько дней. Я опять позвал Сохраба. Тишина. С трудом стащил себя с кровати, заглянул в ванную, распахнул дверь номера, окинул взглядом крошечный коридор. Мальчика нигде не было. Заперев дверь, вцепился в перила лестницы и поковылял вниз, к стойке портье. Холл был оклеен розовыми обоями с фламинго, из кадки торчала пыльная искусственная пальма. Портье читал газету. Я описал ему Сохраба. Портье отложил газету и снял очки. Прямоугольной формы усики были тронуты сединой, легкий изысканный аромат каких-то тропических фруктов щекотал ноздри. – Мальчишки такие непоседы, – вздохнул он. – У меня своих трое. Носятся весь день напролет, а мамаша волнуется. Ну, что ты так на меня уставился? – Этот мальчик вряд ли где-то носится, – промычал я. – Да и сами мы нездешние. Как бы он не потерялся. Портье покачал головой: – Присматривать надо за детишками, господин хороший. – Я знаю. Только стоило мне уснуть, как его уже нет. – Мальчишки – они такие. – Ну да. – Пульс у меня участился. Вот ведь чурбан бесчувственный! Господин за стойкой принялся обмахиваться газетой. – Велосипеды им подавай. – Что? – Я про своих. Требуют купить им велосипеды. «Мы больше никогда ничего у тебя не попросим, папочка». Как же. – Он хрюкнул. – Мамаша меня убьет на месте. А Сохраб без сознания сейчас валяется где-нибудь в канаве. Или, связанный, в кузове грузовика. Кровь его падет на мои руки. Нет, не только. Вина ляжет и на этого типа тоже. – Прошу вас… – скосив глаза, я прочитал его имя на приколотом к голубой рубашке тэге, – господин Фаяз, скажите, вы его не видели? – Мальчика-то? Я рассвирепел: – Ну да, мальчика! Который приехал со мной. Ради бога, скажите мне наконец, попадался он вам на глаза или нет? Портье перестал обмахиваться и сузил глаза: – Друг мой, вы бы потише. Я не виноват, что он у вас потерялся. Лицо мое, наверное, приобрело малиновый оттенок. – Да, конечно. Извините. Это моя вина. Так вы его видели? Портье опять надел очки и развернул газету. – Нет, к сожалению, не видел. Я еще минутку постоял у стойки, стараясь взять себя в руки, затем направился к выходу. – Вы хоть представляете себе, где его искать? – Нет. – Меня колотила нервная дрожь. – Он чем-нибудь интересуется? Мои, например, без ума от американских боевиков, особенно с Арнольдом Шварценеггером. – Мечеть! – воскликнул я. – Огромная мечеть! Когда мы проезжали мимо, Сохраб как-то ожил. Смотрел на нее во все глаза. – Шах Фейсал? – Да. Можете меня туда отвезти? – А вы знаете, что это самая большая мечеть в мире? – Нет, но… – Один только ее двор вмещает сорок тысяч человек. – Отвезете меня туда? – Да тут и километра не будет. Но он уже выходил из-за стойки. – Я заплачу за услугу. Портье вздохнул и покачал головой. – Подождите здесь. И он скрылся за дверью. Вернулся он скоро, в других очках и с ключами в руках. На его месте за стойкой расположилась маленькая круглолицая женщина в оранжевом сари.