– Как только начнешь ходить, увезу тебя в Исламабад. Там тоже не очень безопасно, как и всюду в Пакистане, но все лучше, чем здесь. По крайней мере, выиграешь время. – Фарид, ты же сам в опасности. Может, тебе не стоит возиться со мной? У тебя ведь семья. Он только усмехнулся: – Я не работаю даром. Ты заплатишь за мой труд. – Еще бы нет! Я опять попробовал улыбнуться. По подбородку потекла струйка крови. – Окажи мне услугу. – Для тебя хоть тысячу раз подряд. Тут из глаз у меня полились слезы. Соленые, едкие. Всхлипывать было ужасно больно. – Ты что? – забеспокоился Фарид. Я прикрыл лицо рукой. Вся палата уставилась на меня. Напрягшись всем телом, я сдержал рыдания. Навалилась свинцовая усталость. – Извини, – пробормотал я. Какое мрачное у Сохраба лицо! – Рахим-хан сказал, они живут в Пешаваре, – выговорил я. – Запиши их имена, – предложил Фарид, не отрывая от меня встревоженных глаз. «Джон и Бетти Колдуэлл», – нацарапал я на клочке туалетной бумаги. Фарид спрятал бумажку в карман. – Срочно разыщу их. – И Сохрабу: – Вечером я тебя заберу. Постарайся не очень надоедать Амир-джану. Штук шесть голубей, сгрудившись, клевали крошки за окном. Сохраб не отрывал от птиц глаз. В среднем ящике тумбочки я обнаружил старый номер «Нэшнл джиографик», огрызок карандаша и щербатую гребенку. Лицо заливал пот, но усилия мои не прошли даром: в дальнем углу ящика я нащупал колоду карт. Пересчитал. Все карты налицо. – Хочешь сыграть? – спросил я у Сохраба, не особенно надеясь на ответ. – Я только в панджпар умею. Ответил все-таки. – Мне тебя жалко. Я большой мастер панджпара. Мировая знаменитость. Сохраб отошел от окна и сел на табурет рядом с моей койкой. Я сдал ему пять карт. – В твои годы мы с твоим отцом частенько играли в эту игру. Особенно зимой, когда шел снег и на улицу было не выйти. Мы просиживали за картами до самого заката. Он зашел и взял карту из колоды. Пока Сохраб обдумывал ход, я украдкой наблюдал за ним. Во многом он был вылитый отец, так же держал карты двумя руками, так же щурился, так же старался не смотреть партнеру в глаза. Игра шла в молчании. Первую игру я выиграл, вторую отдал ему. В следующих пяти по-честному победил Сохраб. – Ты играешь так же здорово, как твой отец, может, даже лучше, – похвалил я мальчика. – Иногда я у него выигрывал, но, по-моему, он поддавался. Помолчали. – У нас с твоим отцом была одна кормилица, – сказал я неожиданно. – Я знаю. – А что еще… он рассказывал про нас? – Говорил, ты был его самый лучший друг. Я вертел в руках бубнового валета. – Не такой уж хороший друг из меня вышел. Лучше мне подружиться с тобой. Тебе бы я стал настоящим другом. Что скажешь? Я хотел положить руку Сохрабу на плечо. Он отодвинулся вместе с табуретом, бросил карты на кровать, вскочил и подошел к окну. Закат окрашивал безоблачное небо в алые и пурпурные тона. С улицы доносились вопли осла, автомобильные гудки, свистки полицейского. Спрятав кулачки под мышками, Сохраб прижался лбом к стеклу. Айша привела медбрата, чтобы тот помог мне сделать первые шаги. Опираясь одной рукой на стойку капельницы (она на колесиках), а другой ухватившись за плечо подручного, я, обливаясь потом, сделал по палате один круг. Это заняло у меня минут десять. Потом пришлось лечь – разболелся разрезанный живот и заколотилось сердце. Где ты, Сорая, любимая моя жена? Большую часть следующего дня мы с Сохрабом в молчании играли в панджпар. Время от времени я вставал с кровати и ковылял по палате, пару раз выходил в туалет. А так карты и карты. Ночью мне приснилось, что в дверях палаты стоит Асеф с медным шариком в глазнице. «Ты такой же, как я, – объявил мне Асеф. – У вас с ним была одна кормилица, но ты мой близнец». Назавтра я сказал Арманду, что собираюсь покинуть госпиталь. – Для выписки еще слишком рано, – заволновался тот. Вместо халата на нем были синий пиджак и желтый галстук, волосы лоснились от бриолина. – Вам еще не отменили внутривенные антибиотики и… – Мне надо торопиться, – решительно произнес я. – Спасибо за все, что вы для меня сделали, но мне пора. – Куда отправитесь? – спросил Арманд. – Не скажу. – Вы же еле ходите. – Я уже могу дойти до конца коридора и обратно, – возразил я. – Справлюсь. План у меня был такой: выписаться, забрать из банка деньги, оплатить больничные счета, отвезти Сохраба в детский дом к Колдуэллам и уехать в Исламабад. Там можно будет отдохнуть пару дней перед отлетом домой. План как план. А тут Фарид. Раннее утро. – Твоих друзей, этих самых Бетти и Джона Колдуэлл, в Пешаваре нет. Я уже сидел на кровати при полном параде. На то, чтобы натянуть пирхан-тюмбан, у меня ушло целых десять минут. Подниму руку – болит грудь. Опущу руку – болит живот. Нагнусь – болит все тело. С грехом пополам попихал скарб в бумажный пакет. Но, как бы там ни было, Фарида я встретил во всеоружии. Сохраб сел рядом со мной. – С чего начнем? – осведомился я. Фарид только головой покачал: – Ты что, не понял? Колдуэллов в Пешаваре нет. И не было никогда. Так мне сказали в американском консульстве. Правда, может, они в каком другом городе. Сохраб рядом со мной перелистывал страницы «Нэшнл джиографик». Мы забрали деньги из банка. Пузатый менеджер с мокрыми пятнами под мышками источал улыбки и заверял, что вся сумма в целости и сохранности. – Никто и близко к деньгам не приближался, – качал он в воздухе указательным пальцем. Ну совсем как Арманд. Мотаться по Пешавару с такой кучей денег в пакете – предприятие весьма рискованное. Да тут еще в каждом бородаче я видел наемного убийцу, подосланного Асефом. Как назло, бородатых по дороге попадалось хоть пруд пруди. И каждый выпучивал на меня глаза. – А с ним что будем делать? – спросил Фарид, когда мы медленно шли от бухгалтерии госпиталя к машине. Сохраб сидел на заднем сиденье «тойоты» и бездумно смотрел в окно. Стекла были опущены. – Ему нельзя оставаться в Пешаваре, – пропыхтел я. – Никак нельзя, Амир-ага. – Фарид уловил в моих словах скрытый вопрос. – Ничем не могу… – Ладно, Фарид. – Я таки вымучил улыбку. – У тебя и так семья на шее. Уличная собака подошла к машине и встала на задние лапы, передними опершись о дверь и виляя хвостом. Сохраб погладил пса. – Мальчик едет с нами в Исламабад, – решительно сказал я. Езды до Исламабада было часа четыре. Почти всю дорогу я проспал. В голове беспорядочно мелькали разноцветные картинки. Вот Баба маринует баранину на мой тринадцатый день рождения. Вот я и Сорая вместе, восходит солнце, в ушах звенят отголоски свадебной музыки, ее выкрашенные хной пальцы лежат в моей руке. Вот мы с Хасаном на земляничном поле в Джелалабаде, хозяин сказал Бабе, мы можем есть сколько влезет, только пусть заплатит за четыре килограмма (потом у нас болели животы). Вот капельки крови на снегу – какая у Хасана темная кровь, почти черная! Кровь – могучая сила, бачем. Вот Хала Джамиля похлопывает Сораю по коленке. Все в руках Господа, бачем. Может быть, все еще уложится. Вот я сплю на крыше отцовского дома. Слова Бабы: Лгун отнимает у других право на правду. Звонок Рахим-хана: Тебе выпала возможность снова встать на стезю добродетели. Добродетели…