– Что случилось, дорогая? Я глубоко вздохнула и постаралась не выглядеть виноватой. – Ты предлагала пойти за покупками. На самом деле я бы хотела пойти… От ее искренних широко раскрытых глаз все сжалось внутри. Ее взгляд горел надеждой. – В самом деле? Я кивнула. – Я просто хочу пойти одна. Восьмиклассницы сходят с ума от резиновых браслетов и кружевных топов. Я видела несколько классных на витрине «Кози Клозет». Я бы хотела пойти туда и выбрать один. С друзьями. Я старалась быть осторожнее и не завираться. Надеюсь, она поверит, что меня интересуют резиновые браслеты. И что у меня есть друзья. – А еще я хочу мусс для волос, который придает объем. Он продается в аптеке? Казалось бы, она уже должна была заподозрить неладное, но она так прониклась моей речью и своей надеждой на то, что я наконец стану хорошей, милой и доброй девочкой – нормальной девочкой. Ее сияющая улыбка сбила меня с толку. Я хотела сделать ее счастливой, но ничто из того, что принесло бы ей радость, не могло обойтись без лжи. Когда мама смотрела на меня, она видела проблему, которую нужно решить. Она видела перед собой грубую колючку, которой сложно поладить с другими. Она видела перед собой отца, которому трудно что-то объяснять. Только когда я вернулась в свою комнату с банкнотами в руке, я поняла, что у меня еще осталось время на самобичевание. Это были немалые деньги, даже если бы я говорила правду. Но вранье о кружевном топе выбило меня из колеи. Однако какой у меня оставался выбор? Кто-то должен сказать ей, что я слишком похожа на отца. Такому человеку, как я, доверять нельзя. Но я понимала, что, если останусь здесь, все станет намного хуже. У меня не было других вариантов. Глава 13 В субботу, взяв пачку крекеров, две банки содовой и зубную щетку, я заперлась в комнате, где сложила все в рюкзак вместе с носками, нижним бельем и запасной кофтой. Безусловно, вещей маловато, и я бы не отказалась от кремового бисквита, но придется перебиться. Утром мама и Нил уехали в магазин, и теперь осталось дождаться, когда уйдет Билли. Он зависал в гостиной, поднимал штангу. Скамья для жима была все та же, только теперь он хранил ее в гостиной, потому что нынешний гараж был слишком холодным, захламленным, да к тому же кишел пауками. С сигаретой в зубах Билли качал бицепсы, пил пиво Нила и слушал музыку. Он никогда не пропускал тренировки. Хотя в последнее время, кроме штанги, он больше ничем и не занимался. Я сидела на краю кровати и ждала, когда Билли наконец уже устанет, а пока, чтобы не терять время даром, пыталась хоть как-то починить скейт. Упакованный рюкзак лежал на кровати. У меня будет часа три, чтобы добраться до города и найти дорогу до автобусной станции. Там я узнаю расписание и сяду на следующий автобус до Калифорнии. Я знала одно – поездка будет долгой, нудной и непонятной. Главное – добраться до Лос-Анджелеса, а там все станет проще: я найду таксофон и позвоню отцу. Сначала он удивится, может быть, даже разозлится, но все равно поймет. Конечно, он не сможет круглосуточно за мной следить, но это и не важно. Он ко всему относится проще. Если я объясню ситуацию, он приедет и заберет меня. Я уже вообразила новую жизнь в его квартире: как я буду спать на раскладном диване и есть на завтрак холодную еду; как он будет работать допоздна над турнирными таблицами или странными изобретениями; как будет проводить ночи и выходные в баре. Но мне все равно. С этим я справлюсь – мне не привыкать. Я не сводила глаз с рюкзака. Уехать отсюда – значит все бросить. Но я проживу и без этого барахла. Мне не нужны комиксы и большая часть одежды. Все, что меня действительно волнует – мой скейт, который теперь в непригодном состоянии. Может быть, папа его починит, когда я доберусь до него. Папа хорош в том, чему в школе не учат. Мама называла его мастером на все руки, но на самом деле он разбирался только в трех-четырех областях. Когда родители были женаты, он иногда добывал деньги путем жульничества – играл в бильярд, изображая неумеху, а в итоге выигрывал поставленные на его поражение деньги. А однажды он продал на черном рынке магнитолу из гаража. После развода он стал более небрежным в отношении вещей. На любой работе (обычно он занимался ремонтом техники или краткосрочными займами) он не задерживался больше двух месяцев. Его всегда увольняли, или ему становилось скучно, и он уходил сам. Но его настоящая работа заключалась в том, чтобы доставать людям то, что им нужно. Ему удавалось найти старые концертные записи или новые номерные знаки, если того желали клиенты, и он заправлял всеми видами ставок, даже нелегальными. Квартира у него была обшарпанной и мрачной – папа не умел толком вести хозяйство или украшать дом. Однако окна маленькой кухоньки выходили на восток, и каждое утро, когда он сидел за стойкой и пил кофе, первые солнечные лучи проникали сквозь стекло и озаряли светом его спину. Если я поднималась первая, то садилась на кухне и представляла, как выгляжу со стороны в свете солнца, струящегося сквозь огненные волосы. Я обожала смотреть, как папа делал поддельные удостоверения: он целыми вечерами сидел за кухонным столом, отслаивая заднюю часть водительских прав и разглядывая имена и даты рождения через увеличительное стекло. Было что-то волшебное в его действиях – в том, как он сопоставлял старые фотографии с новыми именами. Люди становились кем-то другим прямо у меня перед глазами. Папа сидел, склонив голову, и собирал по кусочкам новые образы людей, занимающихся такими вещами, о которых он не говорил даже мне. Он много о чем не мог мне рассказывать – такая у него была работа. Он не часто подделывал удостоверения, но всегда разрешал мне смотреть. Мне не подобрать слов для описания рода его занятий, но я всегда знала, что маме об этом лучше не говорить. Отец никогда не раскрывал личности клиентов, но уверял, что они точно не школьники. Я пересмотрела достаточно фильмов о шпионах, чтобы понимать: поддельное удостоверение помогало людям исчезнуть. В последнюю нашу встречу я стояла у стойки с банкой кока-колы в руках и смотрела, как с помощью пинцета и клея папа приклеивал к углу удостоверения цветную фотографию размером с марку. Человек на фотографии был темноглазым, с длинными усами. Я видела его в «Черной двери». По выходным он всегда приходил смотреть бокс, а когда я была младше, он отдавал мне вишенки из коктейлей. Его звали Уолтер Росс, и он болтался в баре с остальными сумасшедшими друзьями отца. Удостоверение было на человека по имени Кларенс Мастерсон. – Это Уолли из бара. Почему здесь написано, что его зовут Кларенс? Папа улыбнулся, но не поднял глаза. – Потому что его новой личности нужно необычное имя. Никто не поверит в Джона Смита. Отойди на два шага, горошинка. Ты загораживаешь свет. Я отошла в сторону, наблюдая, как он аккуратно выравнивает фотографию и крепче прижимает ее к карточке. Интересно, куда собирался Уолли? Чем таким он занимался, что ему понадобилось стать кем-то другим? Конечно, папа поймет, зачем я приехала. Он из тех людей, кто на собственной шкуре прочувствовал, каково это – оставаться на месте по чужой воле и мечтать о побеге. * * * Я сидела на краю кровати, обматывая изолентой сломанную доску, когда в дверь позвонили. Билли находился в гостиной в трех метрах от двери, но открыть не удосужился. Когда раздался очередной звонок, более нетерпеливый, он опустил штангу и крикнул мне открыть дверь. Со вздохом я поднялась с кровати. Я ожидала увидеть на пороге бойкую женщину средних лет, которая ходила по домам в надежде продать косметику «Эйвон». Но, конечно же, ее там не будет. Дамы из «Эйвон» казались чопорными и суетливыми даже в Хоукинсе и никогда не приходили на Черри-роуд. За дверью оказался Лукас. Он стоял на ступеньках, одетый в брезентовую куртку с искусственной подкладкой из овчины. Вид у него был серьезный. Мое лицо охватил жуткий холод. На обочине дороги, поставленный на подножку, стоял его велосипед. – Я докажу, – заявил он. Я даже сначала не поняла, о чем он. На лбу у него, как у Рэмбо, была повязана камуфляжная бандана. Такой головной убор точно ничего не доказывал, зато выглядел весьма странно. Я перепугалась, что он пришел ко мне домой. В другое время я была бы рада узнать, что после тех грубостей, которые я ему наговорила, он все еще хочет со мной дружить. Но в тот момент я думала лишь о Билли. Я не знала, сколько у нас времени, но понимала, что от гостя нужно поскорее избавиться. Я вышла на улицу и закрыла за собой дверь, пока Билли не обернулся. – Как докажешь? Он покачал головой. – Тебе придется пойти со мной. Меня начинало раздражать, что он никогда не отвечал на мои вопросы. – Куда? Лукас сжал губы. – Доверься мне. Долю секунду я просто не сводила с него глаз. Чем дольше мы там стоим, тем скорее выйдет Билли. Если он откроет дверь, ситуация однозначно накалится. – Тебе лучше уйти. Лукас смотрел на меня так открыто и сердито, и все его внимание было приковано ко мне. Это был нетерпеливый взгляд, но на сто процентов честный. – Подъезжай к моему окну, – наконец ответила я. – С другой стороны дома увидишь деревянную стойку. Встречаемся через тридцать секунд. Я зашла в дом и закрыла за собой дверь, пока Билли не вышел наружу. Он все еще был в гостиной, но больше не поднимал штангу. Он потянулся за пивом и спросил, кто приходил. Я старалась ничем себя не выдавать. Билли смотрел на меня проницательным взглядом, как будто что-то подозревая. Лукас рассказывал о монстрах, как будто действительно верил в их существование. И я тоже в них верила, правда, немного в другом ключе. В конце концов, в моем доме проживал один из них. Стараясь не выдать себя выражением лица, я прошла по коридору в комнату и закрыла за собой дверь. Рюкзак стоял на том же месте, где я его оставила, – ждал, пока я возьму доску и куртку и сбегу отсюда. Да, я хотела бежать, но почему-то поездка к отцу больше не казалась решением проблем. Пока Лукас объезжал дом на велосипеде, я ждала у подоконника. С одной стороны, мне казалось, что я совершала ошибку – ведь иначе я упущу возможность уехать в Калифорнию и буду потом всю жизнь об этом жалеть. Но, с другой стороны, Лукас пришел ради чего-то важного. Если я не встречусь с ним, то другого шанса может не быть. Я оставила рюкзак возле сломанного скейта.