6 Когда мы пришли, дедушка уже был готов к поездке. Свежевыбритый, в темном костюме с галстуком и в плаще. Он был похож на отправляющегося на праздник ребенка, которого заставили надеть ненавистную ему одежду. К кровати были приставлены костыли. – Вот он, забирайте, – сказала медсестра, войдя вслед за нами в палату. Дедушка просиял, увидев меня в дверях. Но сразу нахмурился. – Рад видеть тебя, малыш Готфрид, – гаркнул он. – Но кто этот лыбящийся идиот в фуражке? И кивнул в сторону Адама. Я испугался: теперь медсестра догадается, что дело нечисто. И позвонит папе. Пациентов из больницы, насколько мне известно, не отпускают просто так с кем попало. – Ты что, не узнаешь его? – выпалил я. – Это же Адам, мой двоюродный брат. Он тебя отвезет, потому что папа приехать не смог. – Здравствуй, дедушка, – поздоровался Адам и приложил два пальца к фуражке. – Откуда мне тебя знать, – проворчал дедушка, – если ты, поганец, ни разу не приезжал меня навестить? – А знаешь почему? – парировал Адам. – Все из-за того, что ты вечно злишься и ругаешься. Моей маме это не нравится. Она бы очень хотела тебя навестить, но прежде ты должен исправиться и научиться вести себя по-человечески – так она говорит. Я испугался: ну сейчас дедушка вспылит! Но он только рассмеялся. – Браво, Адам! Ты не то что прочие родственнички. Ты вроде нас с малышом Готфридом. Не робкого десятка. Сестра, подгребай сюда с таблетками, нам уже пора в путь. Мой сын, зубной врач, поди, меня заждался. Дедушке выдали таблетки в двух маленьких баночках. – Белые – для сердца, а красные – успокоительные, чтобы он слишком не ругался, – объяснила медсестра и подмигнула нам. Дедушка сунул таблетки в карман. – Я схожу за инвалидным креслом, – сказала медсестра. – К черту кресло! – рявкнул дедушка. – Сам справлюсь. – Нет, не справитесь. И она отвезла дедушку к машине. А мы усадили его на переднее сиденье. На прощание медсестра погладила дедушку по щеке. – Берегите себя. И не перенапрягайте сердце. – Я буду сидеть сиднем все выходные и только рот открывать, когда меня будут кормить, – хмыкнул дедушка. По дороге мы особо не разговаривали. Чувствовали себя тремя отменными вралями, которым удалось освободить дедушку. И только посмеивались, радуясь, как ловко у нас получилось всех провести. Тучи, с утра застилавшие небо, вдруг рассеялись. Словно боги устроили это специально: чтобы дедушка порадовался синему небу и солнцу. Дедушка опустил боковое стекло и вдохнул свежий воздух. – А-а-ах, – прошептал он и закрыл глаза. А потом еще раз сказал: «Ах!» – Если захотите пописать – дайте знать, – предупредил Адам. – Спасибо, как-нибудь дотерплю до катера, – ответил дедушка. Они заговорили о моторах. Я в этом ничего не смыслю, так что помалкивал. Дедушка полжизни проработал начальником мастерской на большом заводе. Так что отлично разбирался в цилиндрах, шатунах и всем таком прочем. Он наклонился вперед и прислушался к мотору. – Кажется, винт ослаб в топливном насосе, – заметил он. – Проверю, когда вернусь, – пообещал Адам. Когда мы подъехали к пристани, Адам вышел и переключил семафор, чтобы корабль сделал тут остановку. Кроме нас, никого не было. Мы подождали в машине, пока не заметили приближающийся белый пароходик. – Вот она, старая посудина, – сказал дедушка, утирая глаза. Он высморкался, это прозвучало как звук фанфар. Мы помогли ему выбраться из машины. Достали мою сумку, костыли, коробку с фрикадельками, пакет с тем, что Адам накупил в магазине, и еще один – с сюрпризом от него. – Булочки с корицей, пирожки и батон. Я испек их ночью, – сказал он. – Когда пускаешься в бега, следует запастись провизией. Я приеду за вами завтра к двенадцати часам. – Из тебя получился чертовски славный внук, так и передай моему сыну, – заявил дедушка, когда мы загрузили его на палубу и Адам собрался возвращаться на берег. – Дочери, – поправил его Адам. – Я ведь сын вашей дочери. Ради бога, не перепутайте. 7 – Видишь? – спросил дедушка. Он сидел спиной к желтой металлической двери машинного отделения с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Но я ее все-таки немножко приоткрыл, чтобы дедушка мог слышать шум мотора, чувствовать тепло, которое поднималось из машинного отделения, и вдыхать прекрасный запах солярки. Он смотрел в окно на проплывавшие мимо острова, на скалы, торчавшие из моря, на ели, сосны и клены, которые ради такого замечательного дня сверкали ярче обычного. Он смотрел на все то, что видел уже тысячу раз. – Видишь? – спросил он снова. – Да. – Ничего ты не видишь. – Нет, вижу. Но я понимал, что мы видим все по-разному. Дедушка видел то, что было. То, что он видел тысячи раз, когда проплывал здесь с бабушкой. Когда она еще была жива. Теперь он словно плыл назад во времени. Я догадался об этом по его лицу. Оно по-прежнему выглядело обрюзгшим и морщинистым, но за этими морщинами был различим дедушка, каким он был в молодости. – А что мы будем делать, когда доберемся до места? – спросил я. – Хочу еще разок навестить наш дом, – ответил он. – И растопить печь. А потом сяду у окна и буду смотреть на море, как когда-то смотрела она. Никогда не мог понять, что она там видела. – Может, она просто о чем-то думала? – сказал я. – Да, но О ЧЕМ? – рявкнул он. Дедушка сжал кулаки, и глаза его налились кровью. – Хочешь, дам успокоительную таблетку? – предложил я. – Нет, обойдусь. Лучше дай-ка мне булочку.