- Недвижимое… - шипит сквозь зубы Аарон, его руки на моих плечах каменеют. – Привязанное к одному месту. Твою ж мать… Первые секунды я не понимаю, отчего бесится Зарецкий и что его так беспокоит, но в конченом итоге доходит и до меня. Ховринка. Гребаная, сука, Ховринка. Мы застываем. Мы оба: и я, и падший. Потому что кажется, Дашка только что дорыла до сути, дорыла играючи, будто так и надо. Вопрос Лебедевой все еще висит в воздухе, и я, и Зарецкий дышим. Просто, мать его, дышим, пытаясь справится с той тучей эмоций, что навалилась в один миг. Там злость и удивление в основном. Много злости. - Ты полагаешь… это Амбрелла? Амбрелла убивает собирателей и ведьм? Амбрелла пытается воплотиться, создать себе плоть, душу, ожить… - поворачиваюсь я к Аарону. - Да, - ни раздумывая ни секунды, отвечает падший. - Это возможно? – ошарашено спрашивает Дашка. - Возможно… - осторожно подтверждает Зарецкий. – «Безнадега», - обводит он рукой пространство кабинета. – Стой лишь разницей, что «Безнадегу» я создавал сознательно, я ее контролирую, стравливаю часть силы на исполнение желаний. Ховринка только копит. Копит на протяжении достаточно долгого времени. Дашка вдруг поднимается на ноги, встает так резко, что Вискарь, растянувшийся сосиской на диване, дергается и переворачивается. - Но если у нее пока нет тела и сознания как такового, в привычном понимании, то как она убивает? Как находит ведьм и собирателей? - Она заразила кого-то, - опять шипит Аарон. – Как заразила Игоря. А как выбирает… Зарецкий рывком, одним слитным, смазанным движением, оказывается возле своего стола, подхватывает ноутбук, что-то листает. - Ведьмы наверняка были в Амбрелле, я уверен, что проводили в ней ритуалы. Там до черта душ, сильный остаточный фон. Ховринка, сука, почти Мекка для темных. Полагаю, что и собиратели там были. Лесовая забирала самоубийц? - Да, - киваю согласно. – В Амбрелле, скорее всего, тоже была часто. - Надо понять, кого убили вчера, - хозяин «Безнадеги» тянется к мобильнику на столе. – Думаю, что не ошибусь, если предположу, что и этот собиратель бывал в больничке, хотя бы время от времени. - Ты ведь можешь ее просто снести, Аарон, - скрещивает на груди руки Дашка, замирая посреди кабинета. И падший, собравшийся набирать номер, опускает трубку, криво улыбается. - Не могу. Это ничего не изменит. Судя по всему, у этой гадости сил достаточно, чтобы просто перейти в новое место. В Чертолье, особняк Берии, в Наполеоновские курганы. Перейдет туда, где будут ошиваться доморощенные любители мистики и всяческого трэша. Ее надо найти и как-то… не знаю… запереть? Уничтожить? - Как уничтожить эгрегора? – я тру виски. Мне все это не нравится. Холодок ползет по спине и предплечьям. Я перевожу взгляд на Дашку. – Ты была в Ховринке, Даш? Девчонка молчит. И мне, как и Зарецкому, ее молчание не нравится. И… даже если не была… Сила северной верховной перешла к девчонке, она теперь в ней, и, возможно… Судя по желвакам на скулах Зарецкого, ему в голову приходит та же мысль, что и мне. - Да, - все-таки неуверенно кивает мелкая, опускаясь на диван, зарываясь пальцами в шерсть Вискаря. Она не смотрит ни на меня, ни на падшего, отворачивается. - Дашку собирались там принести в жертву, - продолжает вместо Лебедевой Аарон. – Я ее оттуда вытаскивал. Я сжимаю виски сильнее. Мысль такая очевидная и такая простая натягивает мои нервы, обжигает холодом еще сильнее. - Ховринка, очевидно, заражает тех, кто в ней был, тут ты прав. Но не просто заражает, а оставляет нить, привязку, чтобы потом найти, чтобы потом сожрать. Надо отыскать того, через кого она действует. Наверняка есть марионетка. Не может не быть. - Надо, - цедит Зарецкий, на его скулах все еще желваки, в глазах плещется ад, он стелется по комнате и дальше. – Но сначала надо найти эту связь в вас и оборвать. Понять, кто еще из собирателей и ведьм может быть связан с больницей. - Почему они? Почему не та туева туча народу, которая там шляется и живет постоянно? – спрашивает Дашка. - Ведьмы обладают силой воплощения, перерождения и внушения, у них есть связь с мертвыми. Я не имею в виду воскрешение, - качаю головой, собирая с пола бумажки. – Но зомби, наговоры, умение внушать что угодно и кому угодно делает их идеальными. Собиратели – чистая сила, тут все просто. Псы из охоты Каина – безумие. Но безумие, которое все-таки можно контролировать. - А бесы и демоны? Они темные, наверняка тоже появлялись в Ховринке… - Наверняка, - кивает Аарон. – Но эгрегор… Этот конкретный эгрегор, очевидно, понимает, что убийство беса, демона, падшего всколыхнет слишком много дерьма. Возможно, не убьет его, но станет помехой. - Полагаешь, оно торопится? – спрашиваю, хмурясь. - Да. Понять бы еще, почему… Зарецкий все-таки звонит Доронину, и их разговор дружеским назвать можно только обдолбавшись до розовых слонов. Аарон выплевывает слова, будто бросается в Доронина камнями. Исходя из обрывков фраз Глеба, которые удается расслышать, он радует тем же. И прежде, чем я успеваю спросить, кого убили, когда Зарецкий кладет трубку, падший делает еще два звонка: главе Контроля и главе Совета. Пока он говорит, я заканчиваю складывать бумаги, пристраиваю их стопкой на стол и всматриваюсь в фотографии Ховринки. Должно быть место, где эта дрянь прячется, концентрируется и собирается. Место, в котором она хочет воплотиться. Что-то закрытое и неприметное, что-то, что все обходят стороной, просто не замечая: и люди, и сектанты, и бомжи, и даже души. Тем более, его должны обходить стороной ведьмы и собиратели. Но на него должен был, по идее, натолкнуться Игорь. Ведь он хотел мне что-то показать, не просто так предложил встретиться именно в Амбрелле. Озеров должен был найти это место. Возможно, оно есть в его записях… Ага, действительно, почему бы ему услужливо не нарисовать тебе карту, Громова? Не пометить чертов склеп, или что оно такое, крестиком? - Теперь у нас развязаны руки, - удовлетворенно тянет Аарон, заставляя вынырнуть из мыслей и повернуться к нему. Он выглядит чуть менее напряженным, растирает ладонью щеку, бросает небрежно мобильник в кресло. – Саныч начнет продвигать идею о сносе Ховринки муниципальным дядькам. Волков подключит своих парней. Доронина разрешено игнорировать, впрочем, как и светлого и всю их компашку. - Наверное, это хорошо, - киваю. – Кого убили, Аарон? - Некую Елизавету Нефедову. Я чертыхаюсь. Потому что… Потому что в самом начале всего этого дерьма Лизке казалось, что за ней кто-то следит, потому что Нефедову охранял Ковалевский. Но что собиратель, вытаскивающий души умирающих в хосписах стариков, делала в Амбрелле? Как ее туда занесло? Получается, мы ошиблись… - Что не так, Лис? – немного подается ко мне Аарон. Он чувствует мое напряжение и мои сомнения, кажется, что в этой комнате их чувствует каждый, даже кот дергает своими локаторами, заползая лениво ведьме на руки. - Лиза забирала стариков из хосписов, - пожимаю плечами. – Ей нечего делать в Амбрелле. И я сомневаюсь, что она решила сходить туда на долбанную экскурсию, - я рассматриваю собственные руки. Думаю. Мне почему-то кажется, что мы что-то упускаем, что все равно не видим всей картины. Хотя по сути так оно и есть. Осталось еще куча вопросов, на самом деле: почему Игорь поперся в Амбреллу, почему выбрал именно финикийский из всех возможных вариантов, почему не рассказал ничего никому толком, как эгрегору, если он действительно есть, удавалось столько времени скрываться. Он ведь должен обладать действительно чудовищной силой, чтобы делать все то, что делает. И зачем Игорю понадобилась я? Почему он хотел рассказать и показать все именно мне. Не любому другому собирателю. Список, конечно, штука занимательная и, возможно, действительно помог бы что-то понять, но… Кажется, что причина не только в этом. В голове всплывают слова той твари про то, что он пришел забрать свое, про то, что его кто-то разбудил, и что все вокруг принадлежит ему. Про то, что меня отдали ему через тлеющие угли и грязь. А еще говорил, что я знаю лучше многих, что оно такое. Если подумать, то да, знаю. Хрень, воплотившаяся в нечто живое благодаря чужой воле. - Мы не знаем наверняка, - вроде бы соглашается со мной Аарон. – Попробуем, конечно, проверить. Может, удастся что-то выяснить. - Игорь говорил, - я растираю предплечья, потом опускаю руки и снова рассматриваю собственные пальцы. Так легче сомневаться. Сомневаться в том, что мы действительно что-то нашли и гасить запал Аарона, - перед тем, как уйти, о первенцах и меди. - О чем? – переспрашивает Дашка с дивана. На самом деле ей бы вообще лучше во все это не лезть, не слышать и не знать. Но уже поздно сдавать назад, а поэтому я все-таки продолжаю. - Ни о чем, - передергиваю плечами. - Сказал всего два слова: «первенец» и «медный». Больше ничего не успел. А эгрегор… сказал, что он спал, но его разбудили, что он спал, а сейчас собирается забрать то, что всегда принадлежало ему. - Может, он говорил о душах? О сущностях, которые стягиваются в Амбреллу? – спрашивает Лебедева, не переставая чесать подбородок коту. – Тогда непонятно, почему оно не забрало их раньше. Вот же она, еда, - взмахивает тонкой рукой, - всегда рядом, как шведский стол в отеле с all inclusive. - Они в том числе несут ему энергию, - реагирует первым Аарон, - только ее недостаточно, очевидно, чтобы воплотиться. Я помню, какие в Ховринке призраки, как будто под вечным кайфом, потерянные, пережеванные, они даже от людей скрываться нормально не могут. - Да. Не знаю, - вздыхаю, морщусь, - мы что-то упускаем. Надо… Но закончить мне не дает звонок внутреннего телефона. Аарон поднимает молча трубку и дергает уголками губ, слушая собеседника. А я опять утыкаюсь взглядом в собственные руки, ищу ответ, перебирая мысли. - Пусть поднимаются, - бросает короткое в итоге Зарецкий и кладет трубку, насмешливо кланяется Дашке. – Твои подданные пожаловали, самая сильная ведьма Нового Вавилона, и я имел наглость их пригласить, надеюсь, у тебя нет возражений. Лебедева фыркает, чинно опускает руки на диван, медленно и с достоинством кивает. А потом не выдерживает и фыркает еще раз, громче, задорнее. Ее фырканье, короткий смешок странным образом очень просто и быстро разбавляет гнетущую, напряженную атмосферу. Ну действительно, какая королева, какая верховная в джинсах и толстовке с мультяшным сиреневым то ли пони, то ли пегасом и взъерошенным котом на коленях? Кот все еще, кстати, напоминает скелет, как будто не в коня корм. - Нет, возражений нет, - пожимает плечами мелкая, в ее глазах искрятся смешинки, бледные щеки немного розовеют. А с лестницы уже доносятся шаги, и еще что-то… Глухой и немного резкий стук, вторящий шагам. Очевидно, Данеш. Аарон рассказал, кто именно помог ему меня вытащить, так что перед восточной я в долгу. И еще не могу понять, к добру это или нет. Пока ведьмы поднимаются, Аарон успевает смахнуть все фотки и документы в ящик стола, закрыть папки и крышку ноутбука. И, скорее всего, в этом он прав. Ведьм, конечно, можно потом расспросить о том, что они знают о Ховринке, но рассказывать все вряд ли стоит. - Надо выяснить у северной знает ли она, что делала в Амбрелле ее бывшая верховная и как давно, - озвучиваю я собственные мысли. - Выясним, - кивает легко падший, садясь в кресло и притягивая меня к себе на колени. – И еще выясним, была ли она там сама, вообще был ли кто-то из обоих ковенов. - Это вызовет подозрения, - хмурюсь, глядя в упрямые немного посветлевшие глаза. - Ну и пусть, - безразлично пожимает плечами. – Нам это не помешает. Главное, чтобы они в саму Амбреллу не лезли. Но об этом позаботятся парни Гада. Я договорюсь. Я успеваю только кивнуть, потому что в этот момент на пороге появляется Данеш. Входит в кабинет, почти вплывает, стуча своей тростью об пол, окидывает нас внимательным взглядом. Она старая, немного сутулая, с лицом, изъеденным морщинами, узловатыми скрюченными пальцами, и кожаными браслетами на тонких, пергаментных запястьях. А взгляд острый, внимательный, ясный, как и у волка, что венчает рукоятку трости. - Приветствую тебя, Дарья, и вас, - кивает восточная нам сухо, проходя к креслу. За старой ведьмой в комнату неуверенно проскальзывают северная и какая-то японка. - Драсьте, - кивает мелкая, так же пристально, как и Данеш за несколько секунд до этого разглядывала ее, рассматривает своих «подданных». – Привет, Тира, - чуть легче и более приветливо кивает блондинке. Японке тоже достается кивок и любопытный взгляд. Девушка… колоритная, не спорю, Дашку я понимаю. Японка, как кукла: фарфоровая и вся… какая-то «преувеличенная». Слишком бледная кожа, слишком яркие губы, слишком черные волосы и слишком пестрый кимоно. На ее шее висит змея. Живая, потому что я вижу, как пусть и немного, но сокращаются мышцы под чернильной чешуей. У твари с ведьмой связь, пресмыкающееся ее… екай, или как их там зовут? - Встань, - тычет в мелкую тростью Данеш, и с очередным стуком упирает наконечник в пол, будто хочет пробить в нем дыру, - я хочу рассмотреть будущую верховную Москвы. Дашка медлит лишь какие-то доли секунды, а потом поднимается на ноги, встает неспешно, улыбается открыто, смотрит скорее с любопытством. Я в ее возрасте послала бы на хер, и поэтому поведение Лебедевой меня снова удивляет почти до отвисшей челюсти и восхищает. А над рукой Данеш, в том месте, где она касается головы волка, клубится серый дым, почти сигаретный. Я помню этого волка, и эти светящиеся холодные глаза. Восточная качает головой: