Скулы Зарецкого заостряются, взгляд становится хищным и предвкушающим, уголки губ кривит едва заметная улыбка. Черт! - Нет, Зарецкий, - качаю головой насмешливо и тяну за руку, прежде, чем он успевает подхватить ноут. – Завтра. Сейчас мы идем спать. - Лис… - хозяин «Безнадеги» тормозит, оглядывает бумаги, разбросанные по дивану, возвращает просящий взгляд ко мне. - Без вариантов, падший, - киваю и все-таки утаскиваю его за собой. В конце концов, кому-то еще предстоит ремонт на кухне. - Не сходится, - бормочет Зарецкий, когда я почти проваливаюсь в сон. Господи, выключи этого мужика хотя бы на ночь… Я вздыхаю, переворачиваюсь в его руках, чтобы видеть лицо. - Что именно? - Озеров – светлый. Светлый шаман… - произносит Аарон, будто ждал моего вопроса. – Я смотрел его дело, он… - Ой ли? - меня тянет улыбаться, потому что Зарецкий выглядит слишком сосредоточенным и серьезным, потому что я буквально слышу, с какой сумасшедшей скоростью крутятся шестеренки в его голове, потому что понимаю, наверное, лучше самого падшего, почему он так вцепился в это дело. - Что… - Озеров был светлым, Аарон. Но… - я провожу рукой по высокому лбу, разглаживая хмурые складки, - каковы шансы, что остался таковым до самого конца? Ты сам знаешь, что из ада и тьмы черпать проще, чем из света. - Это просто догадка, Лис? Или ты почувствовала, когда извлекала душу? - И первое, и второе. Мне странно, что ты не обратил внимания, когда Игорь приходил. - Не концентрировался, - снова хмуро кивает Зарецкий. – Считал, что нет необходимости. Игорь мало меня интересовал и как иной, и как возможный клиент. Я стараюсь избегать шавок Совета. К тому же все и так знают, что Озеров сумасшедший. Как считаешь, сколько времени эта дрянь сидела в нем? - О нет, - усмехаюсь, останавливая и себя, и Аарона, закрывая рукой рот падшего. – Даже не надейся. Спать, Аарон. Все свои вопросы ты задашь только после как минимум восьмичасового сна. - Эли, я… - Я понимаю, что круче тебя только горы, но, Зарецкий, мне на это как-то все равно, - я демонстративно отворачиваюсь под серьезным взглядом и натягиваю одеяло повыше. – Спокойной ночи. - Беспощадная, - нарочито громко вздыхает Аарон, снова притягивая к себе. – Спокойной ночи. Я тихо улыбаюсь и закрываю глаза. Чувствую за спиной сильное тело, тяжелые руки на талии, дыхание, шевелящее волосы у шеи. Зарецкий горячий, как печка… На самом деле я рада, что этот день наконец-то подошел к концу, рада, что Аарон сорвался за мной, рада, что я тут, а где-то внизу, в гостиной, дрыхнет в кресле Вискарь, а немного дальше по коридору – Дашка. Это… нормально. Так нормально, что снова на миг становится не по себе, потому что в моей жизни нет ничего нормального. Но я отгоняю дурацкие мысли и фатальное ощущение пусть и с усилием, зажмуриваюсь крепко, как в детстве, и медленно выдыхаю, чувствуя, как начинаю соскальзывать в сон. Выключает меня почти мгновенно, и в этот раз… Слава тебе, Господи, за маленькие радости. …ничего не снится. Только темнота: мягкая и теплая, дарящая отдых и помогающая расслабиться. Она бархатная, эта темнота, шелковая. Мне нравится, мне спокойно. Когда я открываю глаза, Зарецкого в постели уже нет, а часы на мобильнике показывают одиннадцать. Вылезать из постели в сонную хмарь этого утра совершенно не хочется. За окном опять дождь, в стекло стучат ветки, гудит нерешительно ветер. А под одеялом тепло и сладко, тянет с кухни чем-то жареным, то ли блинами, то ли оладьями, немного кофе. И я улыбаюсь. Жмурюсь, тянусь, сбрасывая одеяло, выгибаюсь, разминая мышцы, опять ловлю ощущение «почти-нормальности», только на этот раз, при свете дня, оно удивляет бесконечно вместо того, чтобы пугать. Прогнувшийся под чужим весом матрас заставляет растянуть губы в улыбке и открыть глаза, вынырнуть из тумана дремы. - Привет, Лис, - Зарецкий тоже улыбается. Хорошо улыбается, расслабленно, довольно. Целует. Сладко, долго, тягуче, со смаком. Изучает, как будто в первый раз, как будто не было между нами поцелуев и прикосновений. Его губы почему-то пахнут летом и сандалом. Прикосновения к моей коже: талии, рукам, плечам - медленные и такие же тягучие. Я плавлюсь, таю, распадаюсь на составляющие. Эти движения… Жесткие, но без агрессии и дикого голода, длинные и неспешные, утягивают куда-то туда, где сладкий ликер и миндальный сироп для кофе. - Привет, - хрипло отвечаю, когда падший отстраняется. Аарон все еще нависает, все еще улыбается, глаза потемневшие, тлеют на их дне угли желания. И он проводит пальцами по моим скулам, подбородку, вдоль нижней губы, самые кончики касаются шеи. Он наблюдает за своими действиями и моей реакцией, с непонятным, завораживающим выражением на лице. Немного прищурив глаза, следит за каждой линией. И это тоже пронзительно и остро. Только не так, как раньше, теперь почему-то все совсем по-другому. У этого всего другие оттенки. - Как спала? - Как вымотанная собирательница, - моя улыбка теперь неуверенная, потому что мне кажется, что я знаю, почему и откуда все это. Я касаюсь Зарецкого в ответ, ничего не могу поделать с этим желанием. Он в простой синей футболке, со взъерошенными волосами, от одежды пахнет все-таки оладушками. – А ты? - Хорошо, Лис. Встанешь или еще поваляешься? Это не тот ответ, который я ожидала услышать, но, судя по выражению лица – сытому и довольному – все действительно хорошо. И я рада, я могу выдохнуть с облегчением. Потому что, если честно, мне не хочется, чтобы Аарон вспоминал. Я все еще боюсь этих воспоминаний. - М-м-м, расскажи про обе опции, - морщу нос. – Хочу иметь полное представление о доступных вариантах. Улыбка хозяина «Безнадеги» в этот момент по-настоящему мальчишеская. А потом он вмиг становится наигранно собранным и серьезным, поправляет невидимые очки на переносице, картинно приглаживает волосы, затягивает узел такого же невидимого, как и очки, галстука. Я зависаю на падшем, на том, как он дурачится. Дурачится. Зарецкий. Ага… - Значит, опция первая: если встанешь, сырники будут еще теплыми, кофе – горячим, а Вискарь сытым. Если решишь поваляться, то все остынет, рискуешь нарваться на голодного кота и Данеш с северной, приносящих клятву верности Дашке. Я закрываю глаза на миг, чтобы прийти в себя. Потом открываю, собираю поплывшие мозги в кучу. Скорее всего, выражение лица у меня, как у австралийца, впервые увидевшего снег. - Какой сложный выбор, - качаю в итоге головой, подаваясь к Аарону. – Сырники сам делал? - Даже кофе сам варил, - бьет падший себя кулаком в грудь, заставляя мои губы растянуться еще шире и снова зависнуть. Правда, на этот раз на меньшее время. Не синий экран, а так… всего лишь тормоз при загрузке страницы. - М-м-м, - тяну, - ты знаешь, чем соблазнить девушку, Шелкопряд. - Почему Шелкопряд? – раздается от двери, и мы оба поворачиваем голову к проему. Там стоит Дашка, на ее руках черным комком снова чем-то недовольный кот, а сама ведьма смотрит с любопытством и немного оценивающе. Будто решает стою я доверия или нет. - Очень немногие знают, что я падший, Даш, - отстраняется от меня Зарецкий, - еще меньше знает, что я Серафим. Большая часть думает, что я просто иной: может колдун, может шаман, может что-то еще, что я могу найти и достать то, что найти и достать не может больше никто. Дашка щурится, закусывает в задумчивости губу, склоняет голову, а через миг ее глаза вспыхивают от пришедшей догадки, она вся выпрямляется и подбирается. - Я помню, - кивает энергично, - Бабочка. У Шелкопрядов самый острый нюх, - мелкая задирает немного нос, улыбается широко и довольно, и Аарон так же широко улыбается в ответ. В его взгляде на мелкую гордость почти родительская, нежность, что-то еще. Там много всего намешено, очень-очень много. И мелкая вдруг становится действительно мелкой: ребенком, а не будущей верховной ведьмой. Менее серьезная, менее сосредоточенная, просто ребенок, которому разрешают им быть. Ее поощряют, любят и ею гордятся. А мое горло стискивает спазмом, сжимает, стягивает грудную клетку. Черт, я с ними… расклеюсь… Уже расклеиваюсь. Скоро начну видеть единорогов, жрущих радугу и какающих бабочками. - Ага, - кивает Аарон, пока я в который раз за это утро пытаюсь прийти в себя. - И тебя не напрягает? – чуть сводит брови юная ведьма. - Что, по-твоему, должно меня напрягать? – хозяин «Безнадеги» поднимается на ноги, идет к Дашке, засунув руки в карманы джинсов, пытливо всматривается в бледное лицо. Лебедева в тупик ставит не только меня… - Ну-у-у, - разводит она руками, - ты, типа, великий и грозный, чувак-с-самыми-большими-яйцами в городе, а тебя сравнивают с бабочкой, - морщится скептически. – С букашкой-таракашкой. - Дашка, - ржет Зарецкий, подталкивая ее в коридор, - что у тебя в башке? – бросает на меня короткий взгляд. – Пойдем, Эли нас догонит. Догонишь? - Да, - киваю благодарно. Все-таки хочется умыться и переодеться перед завтраком, а еще переварить все то, чему стала свидетелем, вернуть мозгам нормальное состояние, потому что я чувствую, как в башке булькает малиновый кисель. - И вы тогда расскажите, что произошло? И почему кухня в таком состоянии? И что это за каракули в гостиной? Дашка сыпет вопросами, как песком через сито. А мне вдруг становится стыдно, что она увидела это все. Ну… вообще все… Черт! Я стучу затылком по стене над изголовьем несколько раз от части, чтобы прийти в себя, от части, чтобы проверить, насколько в этом доме толстые стены. Блин, Эли… Докатилась! Завтрак проходит под Дашкиным понимающим, немного ехидным, немного удивленным взглядом и скупым «тяжелый день» Зарецкого вместо объяснения. Кухня, кстати, выглядит немного приличнее, чем я запомнила вчера: то ли Аарон моргнул-и-все-поправил, то ли моя память меня подводит. Единственное, с чем у падшего «моргнуть» не вышло – с раздолбанной столешницей у раковины. К моему удивлению Лебедева особенно не настаивает на подробностях. Просто смотрит своими темными глазищами и прячет в уголках губ улыбку. Вопросами начинает сыпать, когда вспоминает про фотки и документы в гостиной. И Аарон отвечает. Неохотно, без подробностей, опуская лишние детали. А я кручу в башке символы и мертвых темных.