- Во- первых, куда ты его дел? – вытаскиваю я монстра за шкирку, держу на весу перед своим лицом. Бомж лениво открывает глаза, вырываться не пробует, не шипит, ничего не делает, просто висит и смотрит в ответ. – А во-вторых, хреновый из тебя защитник, бомж. «Мя-я-я», - вдумчиво отвечает мне уродец, еще одна сопля норовит упасть на пол. - Ну протупил, - каюсь я и прикасаюсь кончиком пальца к переносице обормота. Последняя сопля все-таки срывается вниз, а Вискарь пару раз моргает. – Жрать хочешь? – ставлю я монстра, теперь не сопливого, на пол и все-таки набираю воду в чайник. Иду к холодильнику. Кот оказывается рядом тут же: трется, выгибает спину, хрипло мурлычет. - Будем считать, ответ положительный. В холодильнике тишь да гладь, только в морозилке жратва для Вискаря. Через пятнадцать минут кот трескает свой ужин, а я тяну чай, прикидывая, что можно заказать. Лезу в карман за телефоном и… Ругаюсь сквозь зубы. Зарецкий, мобильник – не ты, двадцать четыре на семь без подзарядки работать не может. Приходится тащиться в гостиную за шнуром. А потом я ругаюсь еще раз, потому что нахожу записку от Лис для Дашки и вижу ее пропущенные, слушаю ее голосовые. Ховринка… Громова была в Ховринке… Когда эту херню уже снесут к чертям? Что еще там должно произойти, чтобы ее сравняли с землей? Я злюсь. На себя и на Лис. На совет тоже. Как будто они не в курсе, что это за место, как будто не понимают, что… - Аарон, - доносится из-за спины, когда я уже готов метнуть мобильник в стену. Я оборачиваюсь так резко, что выливаю чертов чай, ставлю кружку на столик, опускаю туда же телефон, запускаю другую руку в волосы. Смотрю на нее и ощущаю… вину… Огромную, как небо, давящую. Лис расслаблена, голос немного хриплый, и она опять проснулась раньше, чем должна была. - Ты звонила… - качаю головой. – Прости, Эли. - За что ты извиняешься? – Громова стоит на нижней ступеньке лестницы, в тонких черных спортивках и чистой футболке, с мокрыми волосами, все еще немного бледнее, чем обычно, и действительно удивленно смотрит на меня, немного склонив голову. Она… Мне рвет крышу. Я почти сметаю Лис, вжимаю в себя, зарываюсь носом в короткие волоски у шеи сбоку, втягиваю запах несколько раз, а потом набрасываюсь на губы. Не могу себя контролировать. Перестать вдавливать Эли в себя с такой силой, перестать терзать ее рот. Я усаживаю Громову на спинку дивана, чувствуя, как она туже обхватывает меня ногами, как почти с таким же голодом отвечает на поцелуй. Меня крошит на осколки от ее движений, от вкуса губ, от тонких пальцев, натягивающих футболку внизу. Меня ломает от языка, ласкающего мой, от шумного дыхания, от того, как чертовски охренительно она ко мне прижимается, как выгибается под моими руками. Я провожу вдоль ее нижней губы, собирая, растирая на языке забирающий остатки разума вкус, смакуя и растягивая каждый миллиметр. Я впиваюсь пальцами в бедра, спускаюсь руками ниже, ведя вдоль ног. Эли натянута, возбуждена, взведена. Движения резкие и отрывистые, агрессивные, почти грубые. Лис всхлипывает, когда я отрываюсь от ее губ, чтобы почувствовать на языке сумасшедший пульс на шее. И этот всхлип – дуло у моего виска. Прошивает на вылет и раздирает в клочья. Я еще теснее прижимаю Элисте к себе, запускаю жадные, нетерпеливые руки под футболку, чувствую под пальцами бархат кожи, жар. Очерчиваю талию, провожу по спине, пересчитывая позвонки, прикасаюсь к напряженному животу. И ниже. Кожа на шее на вкус как специи: пряная и терпкая. От волос немного пахнет моим шампунем. - А… Я не даю ей ничего сказать, затыкаю рот новым поцелуем, впиваюсь в сочные губы, врываюсь в жар, провожу языком по небу и атакую ее язык. Ныряю пальцами под резинку чертовых узких штанов. Там очень горячо и влажно. Мне нравится то, что я чувствую, как чувствую. Мне нравится, что Лис царапает мои плечи и спину сквозь футболку, что прогибается назад под каким-то нереальным углом из-за моих движений пальцами. Мне нравится, что она такая же голодная, как и я. Мне нравится, что ее ад и свет разлиты вокруг хмельным вином и горячим воздухом, что запах глинтвейна с каждым моим движением только усиливается. Она невероятная. И мне чертовски мало. Я хочу прикасаться к ней везде, чувствовать под собой и вокруг, чувствовать себя в ней. Отстраняюсь, почти отдираю себя от Эли, чтобы сделать вдох. Хочу стянуть с нее футболку, хочу стащить долбанные слишком обтягивающие штаны, разложить Громову на диване и вколачиваться до тех пор, пока хватит сил. Эта страсть похожа на ярость. Кипит, выкручивает, выворачивает, ломает кости. Ставит меня перед ней на колени. Но я не успеваю ничего сделать. Эли первой сдергивает мою футболку, смотрит потемневшими теперь индиговыми глазами, закусывает губу. Касается моей груди, проводит ногтями от ключиц к животу, сжимает член сквозь джинсы. Неторопливо, тягуче. Дразнит. - Лис, - рычу, перехватывая руки. – Ты доиграешься. - Может… - выдыхает она хрипло, - я хочу. Доиграться, - и кусает, притягивая к себе, заставляя наклониться. Зубы смыкаются на мгновение на шее и тут же отпускают, ее горячий язык выводит дорожку на месте укуса, выдирая из меня шумный выдох. Ее губы обжигают кислотой, подстегивают, усиливают голод. - Нет, - дергаю головой, отстраняясь, подцепляю резинку штанов и стаскиваю их, отшвыривая в сторону. Футболка падает Громовой на бедра, закрывая от меня соблазнительный вид, но… Сегодня никакого атласа и черных кожаных лент. Сегодня простое хлопковое белье, как на студентке-первокурснице. - Эли, мать твою… - тяну хрипло, опускаясь на колени, шире разводя ее ноги. Склоняюсь ниже и втягиваю в себя запах возбуждения, чтобы тут же провести языком через полосатый клочок ткани. Лис дергается, стонет, что-то неразборчиво бормочет. А я поднимаю взгляд к ее лицу, снова провожу языком вдоль, нахожу зубами сосредоточение ее желания. Она закрыла глаза, она вцепилась пальцами в темную обивку дивана до побелевших костяшек, она закусила губу до крови. - Не сдерживайся, - звучит жестче, чем мне того хотелось бы. - Дашка… - выдыхает она. - Ничего не услышит, проспит еще несколько часов, - мне невероятно тяжело складывать слова в предложения, мне невероятно тяжело собрать мозги в кучу, и я не до конца понимаю, зачем это делать. Громова на вкус такая же терпкая и горячая. И мне хочется ощутить ее голую кожу на своих губах, поэтому я стаскиваю с Лис остатки одежды, целую и прикусываю внутреннюю строну бедра. Моя щетина оставляет на нежной коже следы. И Эли дрожит. Дрожит и стонет. Дыхание громкое и отрывистое. И я кайфую от этого. Лис запускает пальцы мне в волосы, царапает, натягивает, и я снова прижимаюсь ртом, пью ее, ласкаю, мучаю, довожу. Снова, снова и снова, то проникая вглубь, то отстраняясь и задевая тугую горошину. Я почти не отдаю отчета в том, что делаю, когда Элисте начинает потряхивать. Внутри Эли жарко и очень влажно. Меня выносит. Я поднимаюсь на ноги, ничего не соображая, избавляюсь от собственной одежды и вдалбливаюсь в Лис одним движением. Эли стонет, всхлипывает, вскрикивает. Теперь громко, теперь совершенно не сдерживаясь. Ее ногти оставляют обжигающие царапины на шее, она слизывает свой собственный вкус с моих губ, она обвивает меня ногами, подается навстречу с не меньшей силой и желанием. Лис трется о меня, сжимает и обволакивает. Чувствовать Эли так, собственной кожей, тугую и горячую вокруг, охренительно. Видеть сумасшедший голодный взгляд, ощущать запах желания, ада и света вокруг. Я не сдерживаюсь. Вколачиваюсь и вбиваюсь в нее, впитываю в себя все то, что сейчас между нами и вокруг. Ее свет невероятный, ее ад крышесносный. Она вся… Хочу сожрать ее, проглотить, оставить себе навсегда, хочу ее… Я сжимаю рукой грудь, надавливаю на сосок, проникаю языком глубже в рот. Целую и подыхаю от каждого следующего движения. Запускаю руку между нашими телами, снова нахожу сосредоточение желания и надавливаю. Лис прогибается в спине, застывает, замирает на миг, откинув голову, закрыв глаза. - Смотри на меня, Лис. Я хочу видеть, как ты кончаешь. Элисте открывает глаза. В них голод, который заставляет меня двигаться быстрее, в них жар, который прошивает меня насквозь. Мне хватает еще нескольких толчков, нескольких рваных, болезненных движений, и Эли кричит, протяжно и хрипло. Ее трясет, она дергается, мечется, всхлипывает в моих руках, сжимается вокруг все сильнее и туже, впивается в меня пальцами. И из меня рвется ответный рык. Мир может катиться в ад, вселенная может катиться в ад. Мне насрать. Меня накрывает, крошит и размазывает. Разрывает в клочья. На мелкие осколки. Гасит. Трясет несколько минут, пока я кончаю, все еще продолжая двигаться, желая продлить наслаждение, чувствуя, как отпускает Элисте, как она расслабляется, обмякает в моих руках. А после я валюсь на пол, утягивая Лис за собой. Лежу и просто пытаюсь вспомнить, как надо дышать, как надо двигаться и зачем надо. Не хочется даже моргать. В голове пусто аж до звона, мышцы немного тянет, наш ад все еще в воздухе. Пахнет сексом. Я притягиваю Эли к себе ближе, целую. Медленно, смакуя, трусь носом о шею и снова падаю назад. Эли не двигается, лежит на мне, поглаживая плечи, легко их царапая, ее горячее дыхание ласкает кожу. Постепенно мир возобновляет свой бег, возвращаются звуки и краски, я возвращаюсь в реальность. Долбит в окна назойливый дождь. - Доброе утро, Лис, - тяну, поглаживая узкую спину. – Голодная? - М-м, - невнятно отвечает Эли и приподнимается надо мной, очерчивает кончиком указательного пальца мои губы, кусает подбородок, коротко целует, заглядывая в глаза, и ложится назад. – Очень. Но я не хочу двигаться. Короткий смешок вырывается из моей груди. Что-то странное давит и распирает изнутри. Что-то непонятное. - У тебя еще десять минут, - бормочу в ответ, рассматривая макушку. Спина Лис влажная от пота, волосы в беспорядке. Мне нравится. И я готов проваляться так вечность, но…. Нам надо поговорить. Нам надо очень серьезно поговорить.