Я уже готов дотянуться до этой жизни, забрать себе… Что может быть проще? …склоняюсь к бледным губам, открываю рот… - Аарон. Эхо шепота бьет ультразвуком наотмашь. Рассеивает багряно-серую пелену перед глазами, заставляет одернуть голову, ползут черви трещин по площади, толпе и небу. Пахнет глинтвейном. Ее запах… Элисте. Девочка Эли из Изумрудного города, спасшая храброго льва и подарившая дровосеку сердце. - Зачем такая, как я, понадобилась такому, как ты? Хочешь выпить меня? Как пил всех тех, кто был до? Рычание рвется откуда-то из самого дна. - Твой Бог… Он и правда так жесток, как ты полагаешь. Заставляет, принуждает, испытывает. Он забрал у тебя больше, чем у других, отнял все. Так выпей же его. Голоса рвут на куски и ошметки, оглушают на миг и тут же вздергивает за шкирку. Два разных голоса, но почему-то сейчас звучат вместе. - Как же жесток твой Бог, серафим… Отомсти. Все просто. - Между нами твой голод, Аарон. Он всегда между нами? Мне хочется поддаться на чужие уговоры жалкие мгновения, но эти мгновения меня знатно тормозят. И вот это бесит. Бесит уже по-другому. Другой уровень злости. Я встряхиваюсь, одергиваю себя, возвращаюсь. - Так чего же ты ждешь? Действительно, чего? Грязный, жалкий и избитый прием. Я наконец-то нахожу опору под ногами, понимаю, что делать. Ощущаю границы. Ощущаю теперь эту дрянь одним огромным сгустком, сжатым, стянутым, запутанным клубком. Полагаю, что сплетен он вокруг Элисте. Вокруг настоящей Эли. И я все-таки склоняюсь к ее губам, чувствуя в груди знакомый жар, открываю рот. Губы Лис холодные, недвижные. Я отстраняюсь, надавливаю на подбородок и снова прикасаюсь к Эли. Пью и глотаю, втягиваю в себя эту мерзость, чем бы она ни была. И она даже пробует сопротивляться первые мгновения, а потом рвется, трескается, поддается. Натяжение ослабевает с каждым моим следующим вдохом. Я пью и забираю, и уничтожаю. Делаю то, ради чего, как и сказала Данеш, был создан. Я запираю это в себе. И мой ад – раздразненный, взбешенный зверь – наконец-то находит то, на чем можно отыграться. Впитывает в себя это с радостным воем, вонзается и впивается, тянет и тянет, до тех пор, пока перед мной не появляется свет. Знакомое серовато-молочное свечение. До тех пор, пока запах глинтвейна не заполняет собой все. Ее запах, ее свет. Лис. Я делаю последний глоток, чтобы не осталось ни капли, отрываюсь от губ Громовой, валюсь на пол. Мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. Сэм тоже на полу, все еще с рожей-черепом, все еще касается лба Элисте костлявой рукой. А она дышит наконец-то ровно, наконец-то я вижу и чувствую пса, наконец-то можно выдохнуть. - Я твой должник, - скриплю. Скриплю с трудом, выталкиваю из себя эти слова. Они непривычны и неприятны. Ощущение такое, будто нажрался битого стекла. Сэм склоняет голову сначала к одному плечу, потом к другому, будто прислушивается. - Что ты делаешь? - Пытаюсь понять, не затрубили ли ангелы, не наступил ли конец света. - Катись… в Лимб, падший, - дергаю я плечом, поднимаясь на ноги. - Дай две минуты и с радостью. - Я засек. Эти две минуты мы сидим в полной тишине, я смотрю на Элисте. В голове полная каша и бардак. Желание вытрясти из собирательницы душу за то, что свалила не понятно куда, за то, что вляпалась непонятно во что, крепнет с каждым ее следующим ровным вдохом. Желание запереть к чертям в доме тоже. Шорох одежды поднимающегося на ноги Самаэля выдергивает из несвойственного мне состояния самокопания. - Мне жаль, Аарон, - качает он головой и исчезает. Последние слова царапают, дергают и переключают долбанные рычажки в моей голове. Ну, потому что, когда тебя жалеет Смерть… стоит, наверное, все-таки задуматься. Пересмотреть приоритеты, что ли? Заняться спортом, бросить пить. Что там еще делают в подобных случаях? Проблема в том, что я слишком стар. Проблема в том, что, на самом деле, сейчас я не могу сосредоточиться больше ни на чем и ни на ком кроме Эли. И я тупо сижу еще какое-то время на полу, потом все-таки поднимаюсь, заставляю перелом Лис исчезнуть, беру ее на руки и опускаюсь на диван. Сижу и смотрю. Пробую понять, что только что сожрал. Данеш права: оно древнее. И больше я не понимаю ни черта. Древнее и сильное. И прикасалось к Эли, чуть не убило пса внутри, а значит, и саму Громову. Вопрос на миллион: специально или просто так совпало? Отчего-то кажется, что я что-то забыл. Лис дышит ровно, уже не кажется такой бледной, ее ад и ее свет почти такие, как всегда, запах осени тоже. Только невероятно раздражает кровь на виске. Я убрал рану вместе с переломом, а вот кровь убрать не получилось. И я пробую стереть ее пальцами, но она засохла и получается у меня хреново. Во что ты влезла, Эли? Почему ничего не сказала, не предупредила? И почему меня так прошивает от мысли, что сегодня я к тебе не успел? Стук в дверь обрывает дальнейшие размышления, в проеме приоткрывшейся двери появляется голова Вэла. Вытянутое лицо бледное, в серых глазах немой вопрос. - Босс? – он мнется на пороге, как малолетка на коврике у директора, взгляд мечется между мной, Громовой и поломанным креслом, осколками и хламом на полу. - Вэл, сосредоточься, - говорю тихо, откидывая башку на спинку дивана. - Там ведьмы внизу, что… - Пусть идут, - кривлюсь я, вспоминая, о чем именно забыл. – Мы все обсудили. - А если захотят остаться? - Пусть, - пожимаю плечами. – Им сегодня все за счет заведения. Вэл еще раз оглядывает кабинет и меня с Эли. - Убрать здесь? Кресло новое надо? Вот за это я ценю Вэла: несмотря на все его грешки и трусость, управленец из него более чем неплохой. - Да и да, - киваю. Поднимаюсь вместе с Громовой на руках. Вообще, какая-то дурацкая у нас традиция получается. – Скорее всего, несколько дней меня не будет. - А… - Звонить только в крайнем случае. Бармен кивает немного дергано и исчезает так же быстро, как и появился. А я мерцаю сначала домой, где возвращаю Элисте в кровать, потом к зданию Контроля за ее мотоциклом. Когда возвращаюсь, в доме по-прежнему тишина. Я принимаю душ, переодеваюсь и спускаюсь вниз на кухню. Надо поставить чайник и устроить ревизию в холодильнике. Девчонки будут голодными, когда проснутся. - Бля, бомж, - тяну, одергивая руку с чайником от раковины. В раковине лежит кот, черным клубком на черном камне… Эпично пускает сопли, делая вид, что спит. Черт, сопли… Я оставляю чайник, поднимаюсь назад в комнату и шуршу в сумке Лис в поисках капель. Потом вспоминаю, что нос уродцу уже закапывал перед уходом и оставил пузырек в гостиной. Но ни через десять, ни через пятнадцать минут поисков найти лекарство не получается. И до меня медленно доходит. Кот все еще лежит в раковине, когда я возвращаюсь, все еще пытается меня игнорировать и да, все еще пускает сопли.