У смотрителя все тот же допотопный телефон на столе, все та же секретарша в приемной – Любовь Андреевна – и все такой же завал в кабинете, как и был двадцать лет назад: три кружи, в одной из которых доживает свои последние мгновения кофе, ворох бумаг, фотографии, ручки, книги. Кабинет все такой же маленький, и его стены по-прежнему давят. Только кресло Доронина теперь явно удобнее, а старый компьютер сменил новый моноблок. Глеб отрывает взгляд от какой-то бумаги, реагируя на щелчок замка, и удивленно вздергивает брови. Готов поспорить, в его руках отчет о вчерашней мертвой ведьме. И мне очень интересно, что в нем. Глеб снова оглядывает нас, на этот раз концентрируя внимание, немного хмурится. - Потом, - коротко бросает смотритель невидимому собеседнику и вешает трубку. Сцепляет руки в замок, устраивая на них подбородок, теперь смотрит поверх очков. Когда-то давно, в прошлой жизни, Доронин был сельским учителем, и былые замашки нет-нет да проскальзывают до сих пор в его жестах, фразах и интонациях. Он любит менторский тон и наставления. - Эли, Аарон, - кивает Глеб, - и… - делает многозначительную паузу, переводя взгляд на Куклу. - Варвара Лунева, - юное дарование, сама того не подозревая, очень четко чувствует бывшего учителя. В ней просыпается мамина-папина гордость и лучшая ученица класса, и Кукла вытягивается в струнку, как у доски, делает шаг вперед, вздергивая подбородок. Зазнайка-отличница. - Я… - начинает принцесса, но договорить не успевает. - Варя будущая собирательница, Глеб, - хмуро чеканит Эли, обрывая девчонку. А Доронин подается вперед, буквально впивается взглядом в мелкую, выпуская наружу свой ад. Его глаза меняют цвет, становясь из почти бесцветных насыщенно-зелеными, немного заостряются черты лица. Кажется, что изменения неуловимые или, по крайней мере, должны быть такими, вот только эти изменения приводят к тому, что Кукла шарахается назад, впечатываясь спиной в Ковалевского, тут же ее услужливо подхватившего. - Как интересно, - тянет Глеб, втягивает носом воздух, выпрямляется в кресле, поправляя очки. – Твоя работа, Аарон? - Моя находка, - киваю. – Или находка «Безнадеги» - вопрос семантики. - Варвара Лунева… - Глеб немного поворачивается к Кукле, убирает свой ад, снова превращаясь в доброго дядюшку. – Что ж, здравствуй… Меня зовут Глеб Доронин, и я, скорее всего, буду твоим смотрителем. Ты знаешь, кто такие смотрители? - Да, - и спохватившись, неуверенно: – Здравствуйте. - Вот как? – Доронин вздергивает брови, продолжает рассматривать Куклу, но обращается не к ней. – И как много она знает, Зарецкий? - Все, - чеканит снова Эли. – Аарон рассказал ей все. В кабинете тишина. Напряженная, недовольная… Доронин всегда плохо реагировал на «непослушание» и отклонения от плана. Полагаю, это тоже еще из его учительского прошлого. …задумчивая. Эта тишина давит на Куклу. Доронин на нее давит. Возможно, еще и на Ковалевского за компанию. Но точно не на нас с Эли. Глеб прекрасно знает меня, что же до Громовой… К ней приходил Самаэль, и она все еще не шагнула в брешь – вряд ли на нее вообще кто-либо может надавить. Но Кукла удивляет. Не вжимается сильнее в Ковалевского, не бегает взглядом по мебели в кабинете, не отводит его от Доронина. Смотрит почти с вызовом. Хм, возможно, для нее не все еще потеряно, и она вывезет… - Хорошо, - наконец с нескрываемым удовлетворением кивает Глеб. – Миша проведет для тебя экскурсию, посмотрит, что ты можешь и над чем надо поработать, а мы пока побеседуем. - Но… - начинает Ковалевский, только сейчас убирая руки с плеч девочки-цветочка, и замолкает под взглядом смотрителя, и коротко кивает. – Пойдем, - открывает светлый дверь перед Куклой. - Спасибо, - поворачивается недособирательница ко мне и Эли, сжимает в руках ремешок сумки. Ее розовое пальто, сумка, каблуки… Она смотрится нелепо и неуместно в серо-сизых тонах кабинета, коридоров, этого здания. Клоун в морге. – И… я хочу извинится за… - Не бери в голову, Кукла, - пожимаю плечами. – И учись думать. - Да, - кивает она, несмело улыбаясь. – Я поняла. Спасибо, - и скрывается за дверью. - Как быстро растут дети, - качает Эли головой, вызывая у меня короткий смешок. Доронин за всем этим наблюдает с невозмутимостью дохлого льва, стаскивает с носа очки и указывает на диван. - Про это… создание, - начинает он, - мы поговорим с тобой потом, Аарон. Сейчас я хочу, чтобы ты оставил нас с Эли вдвоем. - Нет, - качаю головой. Диван тоже все тот же: старый, с выпирающими пружинами, следами пролитых кофе, чая и Бог знает чего еще, дико скрипучий. Он скрипит так, будто молит о смерти, будто стонет хрипло-ржавым шепотом. И проблема не во времени. Этот диван скрипел так всегда, с того самого мгновения, как сошел с конвейера, будто заранее готов был сдохнуть. - Зарецкий… - Можешь даже не начинать, - улыбаюсь. – Хочешь, звони Санычу, хочешь, стучи своему начальству, но… нет. Доронин вздыхает, все еще протирает свои очки, хмурится. Он выглядит как потасканный пес – уставший, голодный и озверевший. - Ну… может, оно и к лучшему, - бормочет себе под нос, возвращает взгляд ко мне с Лис. – Ты знаешь про ведьм? Киваю. - Скорее всего, теперь к ведьмам добавились собиратели. - И ты сейчас посвятишь меня в детали, - вздыхает Элисте. Напуганной или настороженной не выглядит и… не ощущается. - Деталей мало, Громова. И прежде, чем «посвящать тебя в них», мне надо, чтобы ты ответила на мои вопросы. - Валяй, - Лис откидывается на спинку. – Только давай без трагических пауз и нагнетаний. У меня какая-то дерьмовая неделя, если честно. Не усугубляй. Доронин только хмыкает, лезет в карман за мобильником, что-то нажимает. - Диктофон, - поясняет смотритель скорее мне, чем Эли. – Опиши мне, что и кого ты видела, что чувствовала, когда пришла за Кариной. - За первой с этой хренью? – и, не дожидаясь ответа: – Да ничего, на самом деле. Там были только люди, когда я приехала. Немного задержалась из-за… Осень, ты понимаешь, - в итоге пожимает плечами. – Примерно минут на двадцать-двадцать пять. Когда остановилась, смертные уже стояли возле. И да, я уверена, что это были просто люди… - Мы знаем. - Дальше, как обычно, припарковалась, сделала так, чтобы они меня не заметили, пошла к машине. У нее был красный Купер. Вся морда разбита, на дороге только задница торчала. Я не видела лица – сплошная мешанина из машины, стекла, подушек безопасности и крови. Протянула руку… - Ты говорила, что в машине был ребенок, - зацепился Доронин. - Детское кресло и ботинок на заднем сидении. Фантики, - Эли прикрывает глаза, хмурится, погружается в себя и ту аварию. – Кажется, видела еще детский рюкзак, но не уверена. Если и был, то валялся под сидением. Маленький пакет сока точно валялся. Я прошла к водительскому окну, заметила, что внутри горит свет, попробовала найти чистый участок кожи. Не смогла. Карина рыжей была – единственное, что четко рассмотрела. - Дальше. - Коснулась ее щеки. Кожа была холодной, влажной от дождя, пружинила под пальцами. Я не поняла, что в ней нет души. Не стала проверять, потому что не было времени, так полезла. - Дальше, - чеканит Доронин как заевшая запись. - Дальше все. Вместо души я схватила эту дрянь. Вязкую, гнилую, липкую, как растаявшая на жаре жвачка. Одернула руку и свалила. Потом позвонила тебе. - А со вторым трупом? - Там я все поняла почти сразу, - голос Эли звучит еще глуше. Слова и фразы еще более отрывистые, дыхание медленное. Эти воспоминания одни из последних, вытащить их проще, чем те, что о Карине. - Телефон не ловил, не тегировал место, да и… - Что? - Не так что-то было в том парке. Не знаю: тихо, безлюдно, почти без запахов, промозгло очень. Какой-то странный холод для середины октября, - качает Лис головой. – Сухой. Я принюхалась, но запаха души, звука смерти не уловила, поэтому пошла на запах трупа… крови. Он меня к ведьме и привел. - Больше ничего не почувствовала? Никого рядом не видела? - Нет. Там не было никого. По крайней мере, не в тот момент, как я пришла. Только тело и… его части под лавкой. Я дотронулась до лодыжки, чтобы убедиться, что души действительно нет, но больше ни к чему не прикасалась, - Эли передергивает плечами, вдыхает и выдыхает несколько раз, открывает глаза и впивается взглядом в лицо Доронина. – Зачем ты спрашиваешь об этом снова, Глеб? Смотритель выключает диктофон, убирает мобильник в карман, скребет пальцами лоб, морщась. - Последний вопрос – имена все еще у тебя в списке? - Да, - кивает Лис. – Проверяла несколько часов назад. Так в чем дело? - Сегодня нашли труп Ани Лесовой, - сухо роняет Доронин, поднимаясь из-за стола. – Была в ней душа или нет, непонятно. Тело нашли не мы – люди. Лесовую убили около месяца назад, в собственной квартире, переломали все пальцы на руках, вырвали сердце. В ее спальне все в крови. Вся кровать залита, матрас можно выжимать. Элисте чуть дергается, сжимает руки в кулаки. А я копаюсь в памяти, пытаясь вспомнить, кто такая Лесовая, и почему имя кажется мне знакомым. Понятно, что собирательница, но… где мы пересекались? И при каких обстоятельствах? Анна… Анна Лесовая… Что-то крутится в памяти. Где-то совсем близко. Лесовая… Аня Лесовая… Твою ж мать! Я только чудом заставляю себя сидеть на месте и не дергаться, а Доронин продолжает радовать сказкой на ночь в стиле дарк. - Ее соседи нашли, вонять начало. Вызвали ментов, вскрыли двери, а там она… Скорее всего, к ней пришли, когда она собиралась ложится, ночью. Точнее сказать пока не могу. Но суть не в этом. Суть в том, что вместо души у нее то же дерьмо, что и у твоих ведьм. Один в один. М-м-м, казалось, что этот день не мог стать лучше, но... только что стал. - Я ее давно не видела, - качает Лис головой. – Гораздо дольше, чем месяц. Около двух лет назад, наверное… Мы тогда пришли… в одну точку: убийство и самоубийство. Перекинулись парой слов и разошлись. Обычные трупы были. Ничего такого.