Январь 1981 года. Москва. КГБ СССР. Быстров просматривал рапорты наблюдений за Вьюгиным, которые пришли абсолютно пустые. Недовольно пробурчав себе под нос, Быстров подумал, что загулял объект или с перепоя не может прийти в себя. Когда же на второй и третий день все повторилось, раздался телефонный звонок от начальника группы наружного наблюдения. — Объект нигде не появляется. Что делать с бригадами? Снимать наблюдение? Быстров почувствовал не беспокойство, а полную тревогу. Немного помедлив, он прикидывал создавшуюся ситуацию, потом попросил: — Бригады пока не отводите. Сегодня же постараюсь прояснить! Положил телефонную трубку и поднялся с места, оглядывая всех. — Нет нигде нашего Вьюгина. — Быстров это сказал, потом вдруг совершенно другим тоном продолжил: — Ну, не может же быть экстракция![284] — Почему не может быть? События развивались как раз в эту сторону. Он человек опытный, хорошо оценивающий обстановку. Понял, что дела его плохи, вот и запросил экс! — Каштан сказала это спокойно и обыденно, так, словно заказывала в столовой обед. — Но когда, как? Последнее наблюдение показало, что он ночью вернулся домой. Наблюдение сняли до утра, а потом отметили, что машина осталась у подъезда, а он не вышел из дому и не поехал на службу. Неужели в этот промежуток он улизнул? Павел Семенович повернулся к Жене: — А ну-ка позвоните ему на службу! Или домой? Нет, давайте вначале на службу. Женя, не доставая справочник, на память набрал номер и попросил к телефону подполковника Вьюгина. — Да неважно, кто спрашивает! — Женя сделал значительную паузу и быстро проговорил: — Из Большого дома! Хозчасть. Быстров видел, как округлились глаза у Жени, отфиксировал, как напряглась Дора Георгиевна, заметив эту реакцию. Женя положил трубку и как-то невнятно сказал: — Вьюгин арестован! Находится в изоляторе городской военной комендатуры. Быстров, ничего не понимая, встал и зашагал по кабинету, бормоча себе под нос: — Как это арестован! За что арестован? — Давайте свяжемся с военной прокуратурой и выясним все до прозрачности! — сказала Каштан, сама с трудом воспринимая это известие. По телефону получить вразумительный ответ не получилось, пришлось вызывать машину и ехать туда лично, как посоветовал военный прокурор. Быстров вернулся часа через три какой-то посеревший. Молча разделся, сел за стол, достал из кожаной папки листок бумаги. — Вот что удалось раздобыть! Это копия постановления о задержании Вьюгина в качестве подозреваемого в убийстве человека и нанесении физических увечий своей подруге Алене. Кадровый сотрудник разведки, старший офицер, коммунист, награжденный шестью медалями, смог убить двух человек! Вот такие дела! — Ага! В огороде бузина, а в Киеве дядька! — Каштан прошла к столу Быстрова и взяла в руки прокурорский документ. — Ну, это я вам скажу разворот почище, чем в шекспировских трагедиях! Быстров снова взял в руки привезенный документ, повертел его, потом бросил на стол: — Это что за финт такой? Уход? — вслух, как бы спрашивая себя, проговорил он и ответил: — Своеобразный уход! На 15 лет, если не под «вышку»! Такого не может быть! — Бросьте, Павел Семенович, в нашей жизни все возможно! Это бытовое преступление еще не ставит точку в нашем расследовании! Мы своего добьемся и докажем, кто он есть на самом деле! — Каштан сказала это так уверенно и так твердо, что Быстров почувствовал, как спадает напряжение. — Так, надо идти на доклад! Положение аховое! — ответил Павел Семенович, набирая телефонный номер приемной заместителя. — Это Быстров, можно сейчас явиться на доклад? Все, идем! Помощник сидел, как и они, перечитывая бумагу из прокуратуры, иногда поглядывая на Каштан и Быстрова, словно те принесли ему какую-то шутку на розыгрыш. — Ну, я вам скажу, это воще! — Помощник положил прокурорскую бумагу на стол. В кабинете воцарилось тяжелое молчание, только тихо сопел Быстров. — Я вот не знаю, что делать… Наше обвинение в шпионаже строится на косвенных, а здесь явное и тяжкое преступление. Следствие по убийству и нанесению продолжается, как я понял, и мы не можем вмешиваться. Прокуратура закончит, суд военного округа приговорит его, и он поедет отбывать срок наказания. А мы утремся и будем счастливы, что хоть так ликвидировали предателя и закрыли утечку. — Минуя нас, судьба вершит дела![285] — тихо сказала Дора Георгиевна. — Ну и ничего! Пусть сядет, а он сядет! Потом выдернем его! Подсоберем улики, факты и откроем дело. — Павел Семенович уверенно посмотрел на помощника. — Не сомневайтесь, раздавим крысу! Третьего марта 1982 года Военный трибунал Московского военного округа признал виновным Вьюгина Марка Александровича в покушении на умышленное убийство с особой жестокостью, умышленном убийстве и ношении холодного оружия, и приговорил к максимальному сроку — пятнадцати годам колонии строгого режима с лишением воинского звания и наград. Вдова убитого Вьюгиным гражданина Куприна и его любовница, покалеченная Алена Бухаркина, не удовлетворились решением суда. Они направили кассационные жалобы и потребовали приговорить Вьюгина к смертной казни. Особенно свирепствовала Алена, оставшаяся инвалидом третьей группы. В своих жалобах она каждый раз подчеркивала, что никогда и ничем не угрожала Вьюгину. Когда после нескольких свиданий выяснилось, что Вьюгин женат и разводиться не собирается, она просила прекратить ухаживания, потом умоляла расстаться, как порядочные люди! Все это было напрасно, он упорно продолжал преследовать ее, даже угрожал испортить карьеру, сфабриковать материалы на нее, как на валютную проститутку, сделать «выкинштейн» из Москвы в ее родной город Тамбов. Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР оставила прежний приговор без изменений. И бывший подполковник КГБ отправился по этапу в далекий Иркутск, в колонию № 272/3. Март 1982 года. СССР. Москва. Супруги Гаспон, поочередно меняя друг друга (январь, февраль и часть марта), выезжали на контрольные точки встречи с Призом. Париж предложил вновь возобновить работу с агентом, посчитав, что изоляция контактов после происшествия на рынке вполне достаточна. Для французов было большим испытанием в свирепые морозы, доходившие до 27 градусов, простаивать у Планетария или на Поклонной горе в ожидании появления Приза. В конце марта Марсель Шале доложил президенту Франции, что связь с бесценным русским источником окончательно прервана. — Как пришел ниоткуда, так и ушел в никуда! — огорченно вздохнул Миттеран, а про себя подумал, что, может, оно и к лучшему. Приз сделал свое дело и вовремя ушел. Не знал он, что в это время самый значительный шпион всех времен трясся в теплушке по Сибири, приближаясь к великому и загадочному озеру Байкал. Март 1982 года. Северная Америка. Вашингтон. Белый дом. Президент Рейган прочитал донесение ДЦР и сказал: — Ну, что же, вместо марафона в нашем противостоянии с Советами пришел черед спринта. Наш один-единственный технологический ход разрушит весь паритет, сложившийся в мире. Этот Приз проделал такую работу, которая не под силу была даже нашей стране. Жаль, что мы его так ни разу и не видели. Уильям Кейси хорошо понимал, какой ход имел в виду президент. Начинались большие маневры звездных войн, а он не любил работать с большими мистификациями. — Господин президент, агенты живут недолго, эта истина проверена временем. Меня волнует, сколько проживет наш блеф и станет ли он по-настоящему реальным наваждением. Президент Северной Америки приподнял брови и усмехнулся: — Мы объявили «санкции» против СССР. Приостановили рейсы Аэрофлота в США, закрыли советскую закупочную комиссию в Нью-Йорке, прекратили поставки нефтегазового оборудования; запретили выдачу лицензий на продажу электронно-вычислительной техники. — Рейган поднял палец, призывая к вниманию. — Отсрочили переговоры по новому долгосрочному соглашению по зерну и отказались возобновить соглашения по энергетике, по научно-техническому сотрудничеству, по космосу. Полностью пересмотрели все другие соглашения по двустороннему обмену. — Да, господин президент, эти меры значительны. Только бы сработало наваждение со звездными войнами! Тогда придет полный и окончательный разгром. — Вот, вот! — Рейган дружески улыбнулся. — А где наша прекрасная русская шпионка? Госпожа Суэзи так и не дала свое согласие? — В Москве мой доверенный человек начал работать с ней. Она не проста и хочет иметь достоверные материалы. Те документы, что ей предложили в мое отсутствие, она отвергла, да еще посмеялась. Теперь она поставила вопрос конкретно! Ей нужны данные разработок Ливерморской лаборатории. — Так дайте ей то, что она хочет! Не в полном объеме, а только успешные эксперименты. Я хорошо знаю, что они есть. И смотрите, чтобы информация о том, что половина Америки погрузилась во тьму после неудачного опыта по сбиванию ракеты в свободном космосе, не попала в руки русских. Март 1982 года. СССР. Под Иркутском. Исправительно-трудовой лагерь. Начальник исправительно-трудового учреждения № 272/3 еще раз перечитал характеристику, выданную в суд и подшитую в дело: «Подполковник-инженер Вьюгин М.А., 1928 года рождения, русский, член КПСС с 1960 года, образование высшее. В органах госбезопасности с 1959 года. С 1976 года Вьюгин М.А. работал в управлении Главного управления КГБ СССР. За короткое время освоил новый для него участок работы. К выполнению служебных обязанностей относился творчески и с инициативой. Принимал активное участие в общественной жизни коллектива. Дважды избирался членом партийного бюро отдела. Последний год являлся военным дознавателем в информационно-аналитическом отделе». (Из служебной характеристики на помощника начальника отдела Управления «Т» Первого главного управления КГБ СССР Вьюгин М.А.) Придвинул к себе письмо Вьюгина к жене, только что поступившее, и прочитал несколько строчек, которые он отметил для себя: «Милая, родная моя девочка, не знаю, сколько времени придется здесь провести. С такой статьей, как у меня, т. е. 102 УК РСФСР, сидят люди ровно по 15 лет. У Володьки Шевч. наверняка остались связи либо в МВД, либо в ЦК. Пусть попытается что-либо сделать. До 1/2 срока ох как далеко. Выдержу ли? Все время думаю о вас, тебе и Владьке. Сколько не успели сделать, а все было так реально, и вот эту реальность я себе воображаю. Квартира бы превратилась бы в музей». Сравнил с предыдущим, более злым и провокаторским. Вызвал к себе на беседу. — Гражданин начальник, заключенный Вьюгин по вашему приказанию прибыл! — Как настроение, как условия? — Начальник посматривал на этого большого, красивого мужчину и как удивился еще тогда, до прибытия этого убийцы в лагерь, так и продолжал удивляться, когда к нему прилетел из Москвы худощавый, жилистый полковник КГБ с умопомрачительным удостоверением. — Быстров! — представился он. — Из Управления делами КГБ. К вам скоро поступит некий гражданин Вьюгин на отбытие срока за убийство. — Ну, да! — подтвердил начальник лагеря. — Наша колония перевоспитывает не одного такого! Строгий режим! — Вот, вот! — подхватил Быстров. — А нельзя ли внести некоторые коррективы в условия содержания? — Товарищ Быстров, у нас есть внутренний устав, протоколы содержания и прочие ограничительные бумаги, изменить которые мы не вправе! Вы хотите какого-то послабления, смягчения режима для вашего бывшего офицера? — Начальник колонии взвесил на руке папку, где были написаны имя и фамилия будущего заключенного. — Нет, совсем напротив, мы не довели до конца его дело. Он скрылся за этой статьей об убийстве! — решительно сказал Быстров, понимая, что с этим пожилым, суховатым полковником надо быть предельно откровенным. Всего несколько дней назад он настойчиво докладывал помощнику, что надо продолжать вести предателя и в лагере, где тот отбывает наказание за убийство. — Оставить это дело я не могу! Задета моя профессиональная гордость, он смог уйти от меня. Пусть таким способом, но он улизнул, и я хочу его достать. — Конкретные предложения есть? — Помощник скучно поднял глаза на Быстрова. — Изложу устно! — жестко ответил Быстров и коротко изложил свои предложения. — Ну, это… — помощник начал было строить фразу, но передумал и коротко кивнул Павлу Семеновичу. — Согласен! Действуйте! Быстров испытующе смотрел на начальника лагеря, еще раз прикидывая про себя, говорить ли с ним напрямую, без экивоков, или закамуфлировать свою просьбу в обтекаемые формы. Решил продолжить говорить напрямую: — Нужно дать задание вашему проверенному человеку, который будет оказывать психологическое давление на гражданина Вьюгина. Организовать для него невыносимые условия, как для убийцы случайного невинного человека и искалечившего беззащитную женщину, которую тоже хотел убить. — Ага, признаться впервые так говорят напрямую, да еще о своем коллеге!