— В любом случае я буду отфиксирована нашими! Меня срубят! Мне нужна будет санкция на посещение, а вы сами понимаете, что это значит? — Тогда где? — Ну, не в метро же! — Каштан немного подумала и сказала: — Лучше встреча на выставке Ильи Глазунова. Там будет самая презентабельная мотивировка, да и мне отписаться будет легче. Я хорошо знаю художника. — На вашем сленге это будет как? — спросил американец. — А на вашем? — Сladestine operation[274]. Wire[275], — бросил Глен. — Вербовочный подход к объекту заинтересованности, ну, а затем сама вербовка. — Okay! — согласился Глен. Декабрь 1981 года. Москва. Выставка произведений И. Глазунова. Каштан не поверила своим глазам, когда увидела, кого надо делать под вербовку. Это был Глен собственной персоной. — Начиналось все так нежно, с котят, а чем закончилось? — ехидно спросила Дора Георгиевна. Она поняла, что в Ленгли решили, что такого уровня агент, как она, должен иметь источник уровня Глена. — Ничего! — злясь на центр и приказ от самого ДЦР, ответил Глен. — Пусть будет именно так! Вы что, возражаете? — Он был просто взбешен, когда поступила установка работать источником самому. — Нисколько! Сколько ваших тут присматривают? — Никого нет! Это литерная операция, о ней знаем только мы с вами и Кейси! — Он чуть было не добавил о президенте США, но остановился, предполагая поделиться позже, после первых положительных успехов. — Так уж и никто больше! А шифровальщик? — А story and a reason to bе there[276] имеет совершенно секретный характер. А у вас? — Провожу «сборку» самостоятельно без прикрытия. На столе оставила рапорт о возможности инициативной встречи и подготовке предвербовочных мероприятий. Глен слушал, покачивая головой, в знак понимания. Каштан заострила тему: — Фабрикатор[277]будете вы или там у вас в агентстве? — Да Бог с вами, какой же я производитель? Все будет оттуда! — Он махнул рукой куда-то неопределенно. — И вот первый блок! Глен распахнул полу пиджака и из широкого кармана достал несколько сколотых листков бумаги. — Это наша подготовка к Стратегической оборонной инициативе. Президентом одобрена именно такая концепция для средств массовой информации. — Он приподнял первые три листика и показал их Доре Георгиевне. Потом переложил их в конец пачки и показал открывшийся документ. — А вот это — истинная позиция перед финансовым штурмом конгресса на выделение 27 миллиардов и мотивировка с перечислением всех новейших технологий, которые будут привлекаться для поднятия этой программы. Слушания пройдут в закрытом режиме. — Ну, товарищ, это мы и без вас знаем! — с иронией небрежно бросила Каштан. — А после слушаний в конгрессе будет полный стенографический отчет. Так что, считайте, что пуля попала в молоко. — Это как «в молоко»? — Фигура речи! Мимо! Пусто! Принесли устаревшую, малосущественную информацию. Это просто сhèvre![278] — Простите, не понял? — Dangle[279] в вашей номенклатуре! — Но это не так! Никакой дезы, никакой мистификации! Мы можем и должны создать для вас режим полного доверия вашего руководства. Моя кандидатура как нельзя лучше служит этой цели! Дора Георгиевна давно изучила личное дело Глена, которое вытащил специально для нее помощник и, лукаво улыбаясь, бросил на стол: — Это настоящая фигура! Значительная! Хорошо бы иметь дело только с ним, как оперативником на самом высоком уровне. Так неожиданно и сложилось. Каштан не могла поверить в такую удачу, когда они встретились, но последующий ход событий сильно разочаровал. — И это все, на что вы способны! — произнесла она с едва заметным пренебрежением, но так, чтобы Глен уловил этот оттенок. — Пока это все! — чуть более раздраженно ответил американец. Эти документы ему было предложено передать Каштан на первой агентурной встрече. Глен, прочитав их, отправил срочную шифровку о том, что эти материалы не имеют особой важности для Советов и, по его мнению, все изложенное там представляет низший уровень разведывательной работы, а в общении с сотрудником КГБ такого уровня и ранга будет выглядеть насмешкой, если не глупостью. Ему ответили, присадив на месте, что, пока не прислали более интересные, которые только готовятся в недрах аналитических структур ЦРУ, Пентагона и госсекретаря, довольствоваться этим. Так оно и получилось на встрече. — Давайте так, Глен! — Дора Георгиевна небрежно сунула бумаги в сумку. — Или будем серьезно работать или просто расходимся как в море корабли. — Какие корабли? — Глен недоуменно смотрел на нее. — Это наше идиоматическое выражение. У вас нет такого, хотя вы и морская держава. Ну, примерно такое значение, как у Генри Лонгфелло: «ships that pass in the night»[280]. Короче говоря, я с вами в бирюльки играть не нанималась! Приносите настоящий материал в следующий раз. Нам нужна конкретика, например, данные по итогам работы Ливерморской лаборатории[281]с подробными научными выкладками и доказательствами. — Так вы что, знаете? — вырвалось у Глена. В Вашингтоне, перед его отъездом в СССР, он при получении инструкций и последних указаний стал свидетелем телефонного разговора Кейси с кем-то из руководства Ливерморской национальной лаборатории им. Э. Лоуренса. После этой беседы, где звучали серьезные категории, директор ДЦР смущенно улыбнулся и в своей манере, проглатывая окончания слов, сказал: — Глен, теперь вас можно лет на 50 посадить! Вы только что услышали то, что знают два человека. Президент Соединенных Штатов и я. Вот теперь и вы! — Но я мало что понял! — покраснел от волнения Глен, хорошо понимая, что у Кейси слова не расходятся с делом. — Вы слышали, что ядерная начинка не срабатывает, и придется возвращаться к химическим вспышкам для лазеров? — Директор загнул один палец. — Компьютерные программы заваливаются после прохождения третьего витка! — Он зажал еще один палец. — Подъемная сила не имеет запаса в пять тонн от полезного веса стартующей ракеты! — Последний, третий палец был загнут. Кейси показал кисть руки с загнутыми пальцами. — Этого вполне хватит! — Но почему? — отчаянно спросил в конец перепуганный Глен. — Если бы я тебя не знал тридцать лет, ты бы был в мешке для перевозки трупов. Потому что ты стал свидетелем того, что звездные войны — это миф, фикция, мистификация. — Уильям, дружище, я и о звездных войнах знаю только по нашему бюллетеню! — Пока так, но скоро мы начнем обрабатывать народное мнение, да так, чтобы все население страны поверило в нашу способность сделать непробиваемую крышу над всеми штатами, а после них в это поверит весь мир, а главное, СССР! И вот тогда начнется самое важное. — Что же начнется? — автоматически переспросил Глен и понял, что допустил ошибку. Кейси как-то странно посмотрел на него, щелкнул пальцами и только сказал: — Придет конец Советам! — И что же мне теперь делать? — почти обреченно спросил Глен. — Жить с этой государственной тайной, с величайшим секретом всех времен и народов! Сложность этого короткого разговора с незначительными на первый взгляд репликами Глен осознал только значительно позже, когда прибыл в резидентуру разведки США в Москве. Теперь он хорошо знал, что висит на волоске, однако по мере развития политической ситуации как в мире, так и здесь, в Москве, он начинал себе задавать вопрос, а не был ли этот инцидент в кабинете ДЦР постановкой, бутафорией, чтобы донести через него истинное, нужное Кейси, действие. Может быть, зная, что Глен будет работать с русской высокопоставленной шпионкой, произойдет главное: Глен натурально провалится и скажет то, что составляло высшую государственную тайну. И тут же спрашивал себя: при каких обстоятельствах? Может, их подготовили для него? Составляя шифровку для Кейси, Глен, стараясь правильно и точно передать итоги первой встречи с Каштан, вдруг понял, что его пытаются использовать «из глубины». Результатом было то, что она пошла на полный контакт, но сморозить такой обвал с документами его заставил Центр, словно пытался прощупать степень информированности Кремля. Просьба Каштан подготовить материалы по Ливерморской лаборатории означала, что разведка внимательно следит за всеми действиями Северной Америки и достаточно широко информирована, только не имеет документального подтверждения основных узлов проекта, если требует результатов научных и технологических работ. — Доступ к научным разработкам мне не получить! Это недосягаемый, даже для меня, уровень! — В таком случае у нас не остается ничего. О чем тогда говорить! — резко бросила Каштан. — Вы хотите получить нечто — за ничто! Глен задумчиво смотрел на нее, для себя прикидывая варианты. Выбрал самый простой: — На днях лечу в Вашингтон. Постараюсь привезти для вас кое-что! Каштан пожала плечами и, закругляя встречу, бросила: — Вольному воля, спасенному рай![282] — Это как понимать? — Запомните и дома посмотрите! Когда ждать вас? — Через две, может быть, три недели! У себя в почтовом ящике найдете билет на оперу, там и увидимся. Информация, полученная Гленом при этой встрече, определила направление дезинформации. — Слушайте меня, Глен! — сказал ему Кейси, когда он прилетел на Рождество. — Это хорошо, что они затребовали от вас факты! — Но, господин директор, это же высшие секреты, и вы сами предупредили меня об этом, когда попытались посадить на 50 лет. Кейси восторженно засмеялся, словно Глен поделился с ним гениальным открытием: — А что, если вы передадите ей данные по Ливерморской лаборатории, а потом я вас сажаю на 50 лет в подтверждение того, что вы выдали высшие секреты. А? Каково! Глен поежился от такой перспективы и задал вопрос: — Но ведь я могу и не привезти ничего? — А это исключается! Только активная работа! Мы подготовим для вас материалы, и вы вернетесь не с пустыми руками. Кейси посмотрел вслед Глену без сожаления, он знал, что издержки в работе разведок всегда присутствуют. Вздохнул и придвинул к себе текст выступления. — Таким образом, — в своей манере, проглатывая окончания слов, говоря невнятно, Уильям Кейси высказался на Совете национальной обороны, — советская угроза отодвигается с мировой арены, они сейчас озабочены нашими новыми планами в стратегической обороне и будут озабочены еще более в будущем. Они пустят «под нож» в своей стране все, что есть, для обреченной на провал попытки создать что-либо в противовес нашему плану стратегической оборонной инициативы. И случится наш запланированный экономический коллапс в СССР, который приведет к политической катастрофе.