— Нет, дорогой Марк, он в штате советников при помощнике председателя! Его вытащили для проведения серьезной работы здесь, у нас! — А что за работа? — помертвел лицом Вьюгин. Елизаров пронизывающим взглядом окинул Марка, немного подумал и сказал, но весьма неуверенно: — Не знаю! Говорят, дыру приехал заделать! К себе в группу затребовал одного из ваших, из ПГУ. Такой расклад был более неожиданным для Вьюгина, чем создание самой группы. — Не знаешь кого? — Какой-то Каштан Д.Г., полковник из действующего резерва. Отозвали из «вышки» на работу в группе. Вьюгин мог ожидать от судьбы чего угодно, но только не такого. Он мгновенно вспомнил свою протокольную беседу в Париже с ней накануне отъезда, и внутри все оборвалось. — Это она! Дора Георгиевна Каштан! — с трудом выдавил из себя Марк. — О, ну вот видишь, ты знаешь! — довольно заулыбался Елизаров, себе же он пометил и положил на полочку в памяти реакцию Вьюгина на такое известие. Видимо, сталкивался с ней. Елизаров презирал почти всех, кто окружал его, в том числе и Вьюгина, хорошо зная, что этот пожилой подполковник закончил свой карьерный рост. Тем не менее дружбу с ним водил, зная, как приятно бывать с ним здесь, в «Хаммерцентре», поесть, попить, а то и прихватить с собой одну или двух местных красавиц, которых у Марка, как понимал Елизаров, по службе было пруд пруди, и поэтому слегка завидовал ему. Сейчас он явственно видел, что его информация не доставила особой радости. — Ты чего приуныл? — спросил он небрежно. — Да не приуныл я, просто трясут наш отдел! — сам того не ожидая, признался Марк. — Это точно! Если эта парочка села на хвост, то пиши пропало! — увидев, как расширились зрачки у Марка, спохватился и добавил: — Ну, сам понимаешь, так только говорят! Я-то не знаю, чего они могут! — Зато я знаю! — резко ответил Вьюгин и попросил счет у официанта, послушно склонившегося над именитым гостем из «конторы». В это время Павел Семенович, выпроводив из кабинета Вьюгина и просидев допоздна, изучая привезенные им документы, сделал вывод, вернее, поправил он себя, предположение о том, что все данные привели его в информационно-аналитический отдел Управления научно-технической разведки, где есть перспективный, подозреваемый в предательстве кандидат! Одного никак не мог понять Быстров, каким образом при строгой регламентации заданий в отделе, где работал Вьюгин, тот может оперировать всеми данными по работе с разведывательной сетью по всему миру, во всех странах. Должностные полномочия не позволяли владеть таким материалом даже начальнику всего управления, а тут пожилой, давно засидевшийся на одном месте подполковник свободно имеет доступ к самым строгим государственным и служебным тайнам. Такого не может быть, думал Павел Семенович, в который раз перечитывая должностные полномочия дознавателя инженера-подполковника Вьюгина, тут кроется какая-то невидимая, непонятная щель, откуда он может получать информацию высшей категории допуска. А что означает эта его фраза, когда он меня послал! И не куда-нибудь, а в инстанцию! Словно выставил оборону для себя. Тут надо искать разгадку! Только в том, что он пытается скрыть за словами о неполноценности моего доступа к выяснению его полномочий! Ну что же, мы люди не гордые, проглотим его издевательство и спесь! Нет бы сказать своими словами, что есть аспекты моей работы, которые нельзя раскрывать перед любым человеком, а сразу же лезет в бутылку, дескать, иди, мил человек, в ЦК, там и выясняй то, что тебе нужно! Так я же не любой человек, не с улицы, а обличенный высокими полномочиями! Как будто он не знал, куда лез! Наглец! Ему не хватило проницательности и осторожности, когда он это ляпнул про себя, кичась, я защищен со стороны инстанции, и не смей ко мне подходить на пушечный выстрел! И как он, вообще, просочился сюда, в Большой дом, без вызова, без предъявления обстоятельств визита? Павел Семенович позвонил в бюро пропусков и спросил, каким образом попал в здание Вьюгин. В трубке образовалась тишина, потом ее подхватил кто-то другой и сбивчиво пояснил, что пропуск был заказан из «леса» для передачи важного материала. — А кто именно? Снова образовалась тишина, было слышно, как шелестели страницы, кто-то надрывно кашлял, потом снова возник другой голос, который недовольно сказал, что пропуск был заказан по просьбе секретаря парткома из приемной начальника. — Это все? — зловеще переспросил Быстров, пугая на другом конце провода этот новый голос. — А что, есть какое-то нарушение? — запальчиво, почти крикнул голос. — Да нет! Все в порядке! Спасибо! — ответил спокойным тоном Павел Семенович и положил трубку. Теперь стало понятно, что Вьюгин пользуется исключительным положением в высших сферах. Тут же стал накручивать внутренний телефон в приемной заместителя. — Это Быстров. На месте? — вздрагивающим голосом спросил он дежурного в приемной помощника. — Павел Семенович, помощник давно отъехал. Записать вас на утро? — Обязательно! Непременно! — Ну, зачем же так усиливать? — добродушно спросил дежурный. — Извиняюсь, вырвалось! — Павел Семенович положил трубку и набросал короткий рапорт о состоявшейся встрече с Вьюгиным и своих подозрениях, которые основательно стояли после скрупулезного изучения личного дела и круга обязанностей его служебного положения, где была возможность получения доступа к информации, которая уходила за кордон. — Разрешите? — Утром он открывал дверь кабинета помощника. — Входите, Павел Семенович! Вчера пораньше уехал, небольшой юбилей отмечали в семье. Что у вас случилось? — Вчера ко мне заявился с затребованными бумагами подполковник из ПГУ, а потом на мой вопрос о его служебных полномочиях послал меня! — Далеко? — живо и заинтересованно спросил помощник. Быстров дернулся на вопрос помощника, но продолжил по теме: — В инстанцию! — увидев, как вытянулось лицо у помощника, пояснил: — Сказал, что мой допуск не позволяет ему распространяться, над чем он работает и каковы его служебные обязанности, затем послал меня в инстанцию, где, по его словам, если мне так интересно, мне все объяснят! И добавил, что там есть еще и самый верх, и вот туда-то и надо попасть, чтобы получить информацию о его служебных обязанностях! — Неплохо! — вдруг весело сказал помощник. Павел Семенович знал, когда помощник так начинает, значит, он сильно задет. — Подчиненные нам не подчиняются! — Скажу больше! — Быстров подумал секунду и решился сказать о возникшей неприязни. — Он мне с первой секунды стал неприятен! Когнитивный диссонанс! — Ну, это бывает! — бросил помощник и, усевшись за стол, принялся читать рапорт Быстрова. — И что, вот так запросто приехал, словно в общественный сортир забежал по дороге с совершенно секретными документами? — все еще не понимая, поднял глаза на Быстрова. — Да, вот так! Я позвонил насчет его пропуска, так там после отчаянного футбола с телефонной трубкой от одного к другому все же выдавил из них, что пропуск был заказан из приемной ПГУ по просьбе секретаря парткома, — холодно констатировал Павел Семенович, остывший после вчерашнего столкновения. — М-да! — отозвался помощник и снова углубился в рапорт, хотя отчитан был полностью, и он попросту выигрывал время для своих выводов. — Вьюгин сидит в информационно-аналитическом отделе, иногда проводит по отдельным поручениям оперативные мероприятия. Я и сам не могу понять кое-что! — Например? — Помощник прищурил глаза, его заинтересовали такие подробности. — Ну, например, ни в одном документе я не встречал его фамилии в выходных данных! — И что? Мало ли по каким причинам его имя не прописывается! — Нет причин! Прописываются все, кто готовит какой-либо документ. К кому аргументировать? Раньше его имя пестрело почти на всех документах, а тут вдруг исчезло. Словно он и не работает в отделе. — А что он там делает в таком случае? Быстров пожал плечами и сделал недоуменное лицо. Помощник открыл свою тетрадь для записей и начал там писать. — Постараюсь осторожно выяснить круг обязанностей этого сотрудника, и не волнуйтесь! — Помощник закрыл тетрадь. — Сделаем так, что комар носа не подточит. Павел Семенович кивнул и собрался уходить, сделав вопросительное лицо. — Хорошо! Идите! — махнул рукой помощник. — Так что делать? — в нависшей тишине спросил Павел Семенович. — Провести установку! — охотно отозвался помощник и тут же напрягся: — А я сегодня же выясню по этому Вьюгину. Сейчас разберусь с делами и поеду на Старую площадь[248]. Быстров напрасно прождал до позднего вечера вызова, так же прошел и следующий день. Павел Семенович хотел было напомнить о затянувшемся выяснении, как на третий день неожиданно в кабинет зашел сам помощник и, усевшись за круглый стол в углу кабинета, поманил пальцем: — Идите, сядьте здесь! Надо поговорить! — И от того, как он сказал эти слова, у Быстрова заныло сердце. — Да вот он я! Что-то стало известно по Вьюгину? Помощник молча смотрел на Быстрова, словно в последний раз что-то прикидывал. Он не мог сказать ему, что и его послали так же, как Вьюгин отбрил Быстрова, только в жесткой, даже оскорбительной форме. Помощник, приехав на согласованную встречу, вошел в кабинет завотделом ЦК КПСС, в прошлом генерал-лейтенанта госбезопасности, и сразу же получил строгое указание: — У меня мало времени, товарищ! Коротко говорите. — Коротко не получится! — Помощник напрягся, понимая, что встречен в штыки. — А вы постарайтесь! — бросил заведующий Административным отделом ЦК КПСС, который занимался и курировал КГБ, по команде которого дали указание начальнику управления привлечь Вьюгина для подготовки отчетов в Политбюро ЦК КПСС. — Меня интересует, почему наш сотрудник из Управления «Т» на вопрос о его служебных обязанностях отсылает меня к вам, в ЦК? — Ну что же, бывает и такое! Завотделом понял, о ком спрашивает помощник. Поручение члена политбюро было конфиденциальным, а ответить напрямую он не мог, было бы нарушением партийной тайны. В то же время он не хотел конфликтовать на этом моменте с влиятельным человеком из комитета. — Вот что, — не давая возможности задать новые вопросы, продолжил завотделом, — если товарищ Андропов сделает запрос к товарищу Суслову и тот сочтет необходимым дать ответ, то вы будете проинформированы в той степени, в которой будет позволительно это сделать. Я не имею больше ничего сказать вам. — Вы как-то не по-русски говорите! — взбешенный внутри, но внешне холодно и почти равнодушно прикрепился к произнесенной фразе помощник. — Что вы имеете в виду? — поднял левую бровь завотделом. — Фраза «Я не имею больше ничего сказать вам» звучит не на русском языке! — Помощник сильно рассвирепел на этого партаппаратчика. — Ах, это! Углубленно изучаю английский язык, вот и прозвучало! — со смешком ответил завотделом и выпроводил помощника из кабинета: — Все, дорогой товарищ, на этом мы закончим.