На следующий день Быстров подготовил запрос на полный комплекс наблюдения за торговым представителем концерна «Томпсон» и встретился с моложавой женщиной лет под сорок, которая направлялась домохозяйкой от УПДКа в семью Гаспон. — Товарищ старший лейтенант, вы свое дело хорошо знаете, и мне что-либо новое предложить будет трудно! — обратился он к ней, встретив ее вопросительный взгляд. («Вот, черт! Не привыкли они получать наставления! — подумал он, впервые столкнувшись с агентурой под прикрытием УПДКа. — Вот что ей говорить? Об общей бдительности, о повышенном внимании!») — Скажите, а вы знаете французский? — Окончила иняз! — увидев неопределенность на лице Быстрова, уточнила: — Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени Мориса Тереза по специальности переводчик-референт. — Да уж! Звучно! — несколько смешался Павел Семенович. — Скажите, товарищ полковник, меня сдернули с одного серьезного дела и вот перебрасывают к этим Гаспон. В чем тут фишка? — по-простому спросила старший лейтенант. — Фишка, говорите! — повторил новое слово для себя Быстров и, слегка улыбнувшись, сказал: — Эта пара из внутренней французской контрразведки, по моим предположениям, профессионалы высокого класса, поэтому будьте очень осторожны с ними! Это говорю, хотя и понимаю, что вы человек опытный и тертый, но мое предупреждение носит чрезвычайный характер. Так что фишка в том, что если раньше вашими подопечными были просто хитроумные шпионы, то теперь вы работаете с матерыми волкодавами. — Ага! Вот, значит, как! — протянула старший лейтенант, нахмурившись. — Все, что происходит там, у них, немедленно докладывайте мне лично! Ничего не упускайте, и как можно более оперативно. Павел Семенович отпустил ее, проводив до дверей, и вернулся к последним сводкам по наблюдению за супругами Гаспон. Октябрь 1981 года. Москва. Черемушкинский рынок. Марк Вьюгин после мгновенного обмена пакетами с Мари Гаспон на рынке, у прилавка с виноградом, хурмой, яблоками, курагой, купил вслед за ней такой же виноград «Дамские пальчики». Осторожно укладывая кисти в пластиковый пакет, полученный от Мари, он увидел на дне два свертка в виде небольших бандеролей. Двигаясь на дистанции за француженкой, Вьюгин пытливо осматривал все вокруг. Чисто было, когда он пришел на встречу, так же чисто было и сейчас. Проводив ее почти до ворот дипломатического квартала, он наблюдал, как она открыла дверь подъезда и вошла в дом. Передачи и обмены информациями прошли идеально. Повернув назад, Марк вернулся к стоянке у рынка, сел в свой «жигуленок», пакет бросил на заднее сиденье и рванул к дому. В бандеролях были деньги и давно обещанный фотоаппарат. Деньги он небрежно сунул в дипломат-кейс, а вот с фотоаппаратом начал разбираться, следуя подробной инструкции. Процесс съемки был прост и элементарен, располагаешь над страницей, где от уздечки рядом с объективом начиналась нитка с большой, цыганской иголкой, которая должна была лежать на листе, а дистанция по натянутой нитке была необходимым фокусным расстоянием для получения четкой копии на негативе сверхтонкой пленки Кодак 1414. В случае опасности фотоаппарат зажимался в ладони, а другой рукой надо было хвататься за иголку и делать вид, что пришиваешь пуговицы. «Остроумные ребята, эти американцы! Нитка с иголкой! Простенько и со вкусом!» — весело говорил себе Вьюгин, озабоченно читая наставления по системе перезарядки кассеты. Здесь было посложней, чем нажимать на единственную кнопку спуска. Внимательно, шаг за шагом, перечитывая инструкцию, Марк наконец освоил систему и вновь поразился изобретательному решению смены кассеты, до которой сразу и не допер. На следующий день, получив из спецхранения очередную пачку бумаг для анализа и расчетов, он, как мысленно себе сказал, «не отходя от кассы», отснял почти половину 100-й кадровой кассеты. Работать по пересъемке документов стало действительно практично и удобно, даже нервное напряжение благотворно действовало на него. «Вот черт! Значит, мне натурально не хватало адреналина в таких количествах!» — думал он, положив в карман фотоаппарат и отснятую кассету и глядя на дрожащие пальцы и ходившие ходуном руки и ноги. Через две недели у него были готовы девять кассет, и он, как было указано в протоколе контактов, поехал на встречу с Мари на рынке. Автоматически замеченное наблюдение сразу же при входе на рынок как-то не сразу было им понято в реальности. И только мгновение спустя, осознав это, он покрылся потом! Мари стояла у киоска с мороженым и старательно скусывала крепкий батончик «Эскимо». Наблюдение велось двумя бригадами, а может быть, и тремя, как отметил Вьюгин. Это было настолько неожиданно, что в первые секунды он не знал, что делать. Сработал рефлекс, и, подойдя к киоску «Союзпечать», Марк громко сказал: — «Искусство кино» есть? Продавщица, пометавшись глазами по выставленным журналам, пожала плечами и предложила: — Купите «Советский экран»! — Нет, сами читайте этот экран! Повернулся и вышел из здания крытого рынка, успев заметить, как вытянулось лицо у Мари, когда она осмыслила условленную контрольную фразу «Искусство кино» есть?», что по протоколу встречи, подготовленному Марком, означало, что встреча переносится на третий день, по другой схеме. Сейчас опасно! «Ну, это совсем не по делу, тоже мне, тертые французские оперативники! Вазомоторы надо скрывать! Раз на раз не приходится! Ну вот чего ты морду так вытянула, негласники срисуют быстро и будут искать меня, как источника изменения реакции у Мари, надо теряться!» — в секунду пронеслось в голове, и Марк боком, извиваясь между входящими, быстро выскочил на улицу к автомобилю. Завел мотор и подъехал ближе ко входу на рынок. Через десять минут, как и было указано в протоколе, который он сам подготовил, Мари появилась в дверях и пошла по тротуару к машине, оставленной рядом с местом стоянки, почти под знаком, запрещающим парковку. Там стоял гаишник[241], поджидая ее и постукивая полосатой палочкой себе по ладошке. «Ты смотри, как оформили Мари! Даже ряженых выпустили!» — Вьюгин не сомневался, что гаишник — переодетый оперативник. Мари, издали увидев милиционера у своей машины, сунула в зубы сигарету, задымила и подошла. — Здравствуйте! Капитан Деревянко, второй полк! Разрешите ваши документы на автомобиль! — Жё нэ компран па! Не понимай! — резко и агрессивно ответила Мари, не вынимая сигарету изо рта, и попыталась подойти к дверце, но громадный капитан перегородил ей дорогу. Она быстро оббежала машину и, открыв дверь со стороны пассажира, села туда, захлопнув ее перед носом милиционера. Тот начал постукивать в лобовое стекло, жестами призывая открыть дверь и выйти поговорить! Вьюгину не было видно выражение лица Мари, но оно было, вероятно, таким, что гаишник-оперативник вытянулся в струнку, что-то произнес, скорее всего, матерное, и встал перед радиатором, не давая ей выехать. Мари сдала назад, слегка ударившись о передний бампер стоящей сзади машины, и, вывернув руль, взревев двигателем, почти задевая отскочившего переодетого милиционера, выехала на полосу улицы. Эта сцена, продолжавшаяся не более трех-четырех минут, поколебали предположения Вьюгина о том, что его связные ни рыба ни мясо! «Молодец, баба, лихо расправилась с этим ряженым! Они хотели ее прижать, да, накося выкуси, ничего не получилось! — восторженно думал Вьюгин, но мысль о происшедшем заставила его подобраться. — Неспроста эта усиленная «наружка», этот ряженый мент! Что случилось, почему такое внимание? Вдруг?» — задавал он себе вопросы. С нетерпением Марк дожидался третьего дня с этого рыночного происшествия, чтобы по протоколу провести сорванную передачу материала. На всякий случай он положил вместе с кассетами записку на французском языке, где подробно описал все, что видел, и расписал новый протокол встречи. И снова, как и в прошлый раз, Вьюгин тренированным глазом определил, что за Мари поставлена «наружка». В ЦУМе, как всегда бывает в воскресный день, было не протолкнуться от гостей столицы. Марк уверенно пробирался за Мари, не упуская ее из виду, пеших «негласников» он увидел сразу, они держались на недопустимо близком расстоянии от объекта. На втором этаже Марк создал сумятицу перед «моменталкой»[242], пихнув в точно намеченном направлении полного, с большим животом гостя столицы, который, потеряв равновесие, схватился за кого-то из окружающих, а дальше, как в домино, пошло по цепочке. Затем, почти вплотную приблизившись к Мари и встретившись с ней взглядом, неприметно опустил в полиэтиленовый пакет плотно свернутые кассеты с запиской. Все было проделано с молниеносной быстротой, так, что даже оперативники толком не поняли, отчего это вдруг образовалась сумятица в плавном и размеренном движении толпы по второму этажу. Вьюгин выбрался из здания ЦУМа и, прогуливаясь у дверей, дожидался, пока выйдет Мари. «Да, братцы, было жарко вам!» — подумал он, просматривая, как оперативники проводили Мари до машины и побежали, косолапо переваливаясь к своей, чтобы успеть и не упустить в стремительном московском потоке автомобиль француженки. «Дело пахнет керосином! Что-то уж больно рьяно взялись наши за бедную женщину! Такие силы брошены!» — озабоченно подумал Вьюгин. Октябрь 1981 года. Москва. КГБ СССР. Он не знал, что Быстров, изучив все документальные материалы, пришел к единственно правильному выводу: — Наш источник работает с дамой! — сказал Павел Семенович помощнику председателя на очередном докладе по делу об утечке информации. — Было такое с госпожой Петерсон, американкой, которую взяли на закладке тайника! Значит, снова все на хрупкие женские плечи! Вот вам и выбор изящной французской разведки! — Это не разведка! — уверенно сказал Быстров. — И не французская система! — Это как понимать? — удивленно откинулся в кресле помощник. — Методика наша, тем более что источник из нашей системы. Француженка ведет себя как территориалка, а не внешняя разведка. — То есть вы хотите сказать, что она из контрразведки? — Да, у меня сложилось такое мнение! Инцидент с нашим парнем в форме гаишника — полное подтверждение, что мы имеем дело с подготовленной и обученной дамой! Помощник, пристально глядя на Быстрова, пролистал документы в папке «Грабли», раскрыл на нужной странице: — И что тут? — Она была готова переехать милиционера! Она взбесилась! Думаю, даже не от того, что тот к ней пристал с проверкой, а от того, что контакт не состоялся. Источник, который должен был выйти на нее, «срубил» наше наблюдение и ушел. Она, так ничего и не купив на рынке, вышла, а тут нарисовался гаишник, вот она и отвела душу на нем! — Да, так, как вы интерпретируете, похоже! — Второй эпизод. Давка и сумятица в ЦУМе. Стоило ей подняться на второй этаж, как возникла эта неразбериха, а она тут же покидает магазин. — Думаете, источник создал эту сумятицу, этот шум? — Не только это, но и, вероятно, успел в мгновенном контакте передать ей что-то! Все говорит за это. Не было у нее больше никаких дел там, и она просто поторопилась уйти! Этот факт говорит о ее профессиональной принадлежности! — А «семерка» ничего не заметила? — Увы, ничего! Источник опытный, хитрый и очень осторожный! — Что дальше планируете? — Я закончил изучение сотрудников отдела научно-технической разведки, откуда предполагается утечка, теперь сужаю его. Я имею в виду круг подозреваемых! И продолжать наблюдение за женщиной! Данных из резидентуры на эту супружескую пару так и нет? — Тут какая-то странная ситуация, как мне отвечают из Франции. То ли они были засекречены в МИДе Франции, то ли они вообще засекречены. — Это навевает на определенные мысли. У меня образовался круг подозреваемых. Завожу дела оперативного учета[243]. — Быстров начал собирать свои бумаги. — Можете сообщить фамилии предполагаемых? — Не все так просто! В оперативной игре никогда не бывает сто процентов доказательств. Он, она, они могут быть в одном и том же месте, в одно и то же время, но это многозначно в смысле материала. Анализ нужен и нужны выводы на основе фактов. — И все же? — помощник настаивал. — Вот, сами смотрите! — Павел Семенович достал лист бумаги, на котором от руки был написан список фамилий с указанием должности и места службы. — А кто больше?.. — начал было помощник, но Быстров протянул руку и с небольшим усилием вытащил лист бумаги из пальцев помощника. — Не могу я пока, нечего сказать вам! Вот на одного подполковника не могу ничего получить! Отписки идут одни только! — Это кто такой? — спросил, подобравшись, помощник. — Я немного позже доложусь! — пробормотал Быстров и другим тоном, напористо продолжил: — У меня мало людей! Их совсем нет! — Он сказал это как-то отстраненно, будто даже и не о себе, а о ком-то другом. — Скоро вернется наша пара! Будет легче! — Легче не будет! — отрезал Быстров. — Разрешите идти, у меня намечена встреча. — Быстров поднялся с места. — Да, Павел Семенович, идите! Ваши действия оценены положительно председателем! — Помощник махнул рукой. — Постарайтесь побыстрее покончить с этим, мы несем колоссальные потери, можно сказать невосполнимые! Октябрь 1981 года. Москва. КГБ СССР. Быстров вышел из кабинета помощника и глубоко вздохнул, испытывая неудовлетворенность своей деятельностью, когда изо дня в день приходилось отнекиваться или, грубо говоря, отбрехиваться по невыполненному заданию. Он понимал, что слова председателя, положительно оценивающего действия группы, эмоциональная, подбадривающая оценка, не более того. Павел Семенович в полной мере ощущал предателя, но увидеть его не мог, он понимал его мысли и действия, но предложить, кроме кропотливого просеивания, пока ничего не мог. Да еще, Дора Георгиевна с Женей что-то долго заторчали сначала во Франции, а теперь вот, выяснилось, за океаном, в Канаде. Пора бы уж возвращаться, нарыли много и качественно. Теперь, как он думал, концовку надо разыгрывать здесь, в Москве. Павел Семенович, узнав, что они находятся в Канаде и пытаются раскопать по старым делам предателя, которого вербовали «всадники», не мог даже себе представить, что у них предполагается встреча с авторитетным человеком из преступного мира Квебека и от этой встречи зависит прояснение и установка личности крота. — Это вы Быстров? — услышал Павел Семенович мужской голос позади себя и вздрогнул. — Да, я Быстров! — Он обернулся и увидел грузноватого, симпатичного мужчину с пронзительно яркими голубыми глазами, сидящими в глубине глазниц, под черными бровями вразлет. — Вот, подвез вам материалы НТР, которые вы затребовали! — продолжил мужчина, напряженно глядя на Быстрова. — А что так, ноги-то не казенные! — отозвался Павел Семенович и почувствовал, как у него екнуло сердце, а почему, он не смог ни сразу, ни потом себе ответить. Екнуло, и все тут!