Дома он дал волю чувствам. Это надо же, какие обманщики, ведь было обещано никого не привлекать, не давать растекаться сведениям о нем. Американцы работают не очень изобретательно, грубовато, не то что французы! «Ах, черт возьми, они сами прокололись, прислав этих школяров на работу со мной! Вот тебе и лучшая, самая эффективная спецслужба в мире! Хотя нет, они же территориалы и понятия не имеют, как работать с агентами за границей, в незнакомом городе, без знания культуры и стереотипов. Это было в высшей степени бездарно посылать таких! — думал Вьюгин, наливая коньяк в толстый граненый стакан. Это был не «Наполеон», а легкий дагестанский «Кизлярский», который он больше всего любил из нескольких выделенных им сортов коньяка, производимого в державе. — Сам способствовал этому, когда решил работать только с DST! Теперь глотай! Но это хоть лучше, чем сразу засветиться в SDECE, что равносильно прямо в КГБ!» Он вспомнил, как несколько раз, еще давно, в своей первой ДЗК во Франции он проезжал мимо странного, холодного здания резиденции DST на ул. Соссе,11. В годы оккупации немцами Парижа там размещалась смертельно опасная служба гестапо. Французы до сих пор с дрожью проходили мимо, а уж быть приглашенным туда, даже просто на беседу, было равносильно заживо попасть в собственную могилу. Все попытки тогда завербовать его он сейчас воспринимал как наивные ходы молодого и малоопытного Даниеля, который не решался переступить всегда последнюю черту. Вьюгин понимал, что это была не трусость оперативника и не желание испортить собственную карьеру, а неосознанное чувство неготовности самого Вьюгина поддаться вербовочным действиям. Тогда он и Даниель были незрелыми, начинающими, и спроса с них, как явственно понимал он, было мало. Зато теперь другое дело. Прошло пятнадцать лет! Он думал, чего же он добился за эти годы? Звания подполковника, постоянно невыездной, отрезанный от культуры и плодов западной цивилизации. Постоянные партсобрания, постоянная готовность к отражению ударов, которые на каждом шагу. Нет друзей, жена, с которой не поделишься своими мыслями и которая тут же побежит к своему брату фискалить и доносить, а если узнает это богемное трепло, будет знать пол-Москвы. Подруга, без надежды хоть раз выехать на Запад в своей карьере переводчицы, которая хоть и хороша, но несет в себе яд жизненного разлома! Марк в своих указаниях для связных, он так и называл их просто связными, а не кураторами, сделал приписку, что необходимо привезти из Франции для него. Это все предназначалось только для подруги, о жене он и не думал. Для себя он попросил привезти несколько томиков разных поэтов Франции. Вот этот список и был в центре их разговора на следующий день. — Это мы все привезем сразу же после получения от вас материалов! — сказал связной, не встречаясь взглядом с Вьюгиным, когда Марк подвел его к своей машине. Француз с опаской заглянул внутрь и сел рядом. — Какова будет сумма ваших гонораров за работу? Этот вопрос не раз возникал там, в Париже. Сколько вы хотите получать? Вьюгин молча посмотрел на него и открыл принесенные бумаги. Он хорошо просек систему выхода и мог проносить бумаги на себе. Даже такие мероприятия приятно поднимали уровень адреналина, и после каждого проноса и вноса назад он чувствовал себя просто отменно хорошо! Да еще, если добавить совместно с Аленой работу в архиве, где он давно подобрал столик нужной высоты, где раскладывал свою подругу, и они получали неслыханное наслаждение, да еще в стенах такого учреждения. Нервы всегда были натянуты, как струны! Уставать от этого он не уставал, а наоборот, сразу же после начала работы на французов Марк все чаще и чаще звал ее в архив. Там и выходило все напряжение, которое он испытывал постоянно после восхитительного соития. Вьюгин посмотрел на француза и показал пальцем на строчку документа, который он приберег именно для такого разговора. Там стояла сумма, получаемая от реализации добытых на Западе научных и технологических секретов. — Вы видите, сколько миллиардов долларов получено экономии только за один год! Как вы думаете, сколько я могу, нет, даже имею право запросить? — Не уполномочен решать этот вопрос! Мне нужно получить от вас цифру гонорара, который вы желаете иметь! — Хорошо. Тридцать тысяч рублей! — он подумал, произнося эти слова. Иуда просил тридцать сребреников, потом отмахнулся от этой мысли. Французы — самый жадный народ, поэтому надо начинать с малого, а потом прибавим. — И привозить для меня вещи по списку регулярно, раз в месяц! Связной, слегка вошедший в ценовую политику СССР, был ошеломлен и недоуменно посмотрел на Вьюгина. — Не забывайте мою просьбу, которую я передал ранее, обеспечить меня государственной защитой и государственным обеспечением в том случае, если у меня получится перебраться на Запад. Связник кивнул. Он хотел было задать вопрос, не связано ли такое скромное материальное требование с какой-то непонятной для него идеологической приверженностью, которую тот исповедует? Но передумал! Не его ума это дело! Часть вторая Глава 1. Приезд из российской глубинки ликвидатора. Новый взгляд на ситуацию. Поиски отправной точки. Заточка инструментов. СССР накрыла тень. Документ из Вашингтона Сентябрь 1981 года. Москва, площадь им. Дзержинского, дом 2, КГБ СССР. Быстров после первого же просмотра документов из резидентур хорошо понимал, что утечка представляет собой мощное извержение, струей бьющее на Запад. На столе лежали последние сводки, которые он получал по личному распоряжению помощника Юрия Владимировича Андропова. Без видимых причин, без понятного повода, словно откуда-то поступала конкретная разнарядка, по которой источники на Западе захлопывались силами местных или американских спецслужб и переставали передавать информацию. Расположив на карте мира флажки провалов советских агентов, он удивился веерности распространения той самой разнарядки, как он про себя называл передачу информации предателя. Рапорты начальников линии «Х» из разных стран имели общее сходство, словно написанные под копирку, где констатировалось, что агенты переведены на другие должности в научно-исследовательских центрах, на иные посты в оборонных предприятиях и лишены по разным мотивам допуска к секретным разработкам и технологиям. Такое положение вещей соответствовало провалу или полной ликвидации источников. Павел Семенович не мог понять, почему такие многолетние, устоявшиеся связи, отработанные до мельчайших деталей способы и системы передачи информации могли вот так сразу, вдруг провалиться. Был бы один случай, ну, два, а то сразу один за другим как по времени, почти синхронно, так и по обстоятельствам. Все это указывало на то, что расшифровка и провал ценных агентов произошли только извне, из полученных данных отсюда, из Москвы. За скупыми, протокольными словами стояло трагическое осознание того, что служба контрразведки в центральном аппарате не имеет никакой информации о предателе, ничего не видит и ничего не слышит, это было состояние беспомощности. Положение вещей, детально изученное Быстровым, превышало сказанное Юрием Владимировичем Андроповым, когда он приехал в Москву и только получал задание в кабинете Председателя КГБ СССР. — Мы парализованы по линии «Х», планы от ВПК не выполняются. Раньше было просто отставание. Сейчас отстали полностью. Действует оборотень, который дает информацию широкого и глубокого уровня. Найдите его, товарищ Быстров! Положение дел требует быстрого решения! — сказал, глядя в глаза Быстрову, Андропов. Перевел взгляд на помощника и кивнул: — Для представления вполне достаточно, однако, выполняя просьбу Леонида Ильича Брежнева, который настоял на том, чтобы именно вы приступили распутать это дело, скажу больше! Это было в конце августа, когда он в сопровождении присланного за ним старшего лейтенанта сошел с поезда из Краевого центра. Старший лейтенант приехал в Краевой центр без уведомления из Центра, на троллейбусе добрался до местного Управления КГБ, прошел по служебному удостоверению в приемную председателя, достал из портфеля с двумя ремнями бордовую папку с надписью «Центральный аппарат». Эту папку Женя, так звали прибывшего, в свое время умыкнул, когда еще проходил срочную службу и был прикомандирован к хозяйственно-административному управлению Большого дома. Папка была толстая, с проложенными внутри мягкими вставками, внушительное произведение канцелярского искусства. На складе она вывалилась из разошедшейся по швам картонной коробки, ее подняли, когда собирали вывалившееся содержимое на пол, и отбросили на стеллаж, где она лежала, никому не нужная, пока Женя не взял ее оттуда, вытерев толстый слой пыли. Потом он унес ее домой в очередную увольнительную, и она долго лежала на этажерке, среди книг и журналов, пока не образовалась эта странная командировка. Его пригласил на разговор начальник отдела снабжения и, немного попыхтев, как он всегда делал перед значительным разговором, сказал: — Женя, вот ты отслужил срочную, потом окончил вышку, а все торчишь здесь же, где и был солдатом. Не скучно тебе? Женя, с удивлением выслушав эту тираду начальника, замялся, не зная, отвечать честно или волнисто поиграть на самолюбии начальника, выбрал первое и сказал: — Надоело! Вот вам честное слово! — Ага! — воодушевленно начал начальник. — Женя, тебе надо доставить в Москву одного полковника! Он там у себя в Мухосранске что-то, непонятно, упирается, не хочет ехать сюда! Ну, я его понимаю, не хочет влезать в нашу мутотень, боится за свою чистопородную совесть. Понимает, сука, что здесь хлеб хоть и пышный, но горько достается! Увиливает! — Ну, а я-то здесь при чем? — Женя ошалел от такого экспромта с матерными словами начальника, который сильно озлился на этого полковника за его непомерную, по его понятиям, спесь. — Надо организовать его переезд сюда. Багаж, вещички, ну и прочее! — засопел снова начальник. — А что это «и прочее»? — теперь испугался Женя, прикинув для себя, что может означать это всеобъемлющее слово. — Ты пойди-ка вот в этот кабинет, назовись там, и тебе разъяснят. Понял? Женя поднялся на предложенный этаж, прошел по коридору, пока не попал в нужный кабинет, где одиноко сидел грузный человек с печальными глазами. — Здравия желаю! Старший лейтенант… — начал было он, но человек поднял руку, остановив представление по полной. — Это ты Женя? — Ну, я! — Сядь сюда и жди! Я сейчас! Вскоре он вернулся, пропуская вперед помощника Андропова, которого, судя по всему, этот грузный человек выдернул из какого-то горячего разговора. — Старший лейтенант, получишь приказ на полковника с переводом в Москву, там его пробьешь и поможешь переехать. Задача ясна? — Слушаюсь! — подскочил со стула Женя. Помощник повернулся и вышел, а грузный человек, вытащив из принесенной тонкой папки бумаги, начал вычитывать, протягивая Жене: — Вот здесь приказ о переводе! Это сопроводиловка на тебя, это командировочное удостоверение, это приказ о переводе тебя в распоряжение полковника Быстрова и прикрепление к группе. Задача ясна, тогда дуй в кадры, бухгалтерию, ставь печати и получай деньги. С сегодняшнего дня ты в спецгруппе. Поздравляю! Вот только не могу понять, за какие заслуги. Вечерним поездом Женя выехал в Краевой центр, так до конца и не понимая, что произошло с ним. В приемной Краевого Управления КГБ он покорно подождал приема к председателю, а когда наконец вошел, то и там, в кабинете, так и не понимая до конца всей ситуации, выложил все бумаги на стол моложавому полковнику, который еще полгода назад возглавлял орготдел Краевого Комитета КПСС и был внезапно перекинут в это кресло, которое то ли жало ему, то ли было велико. Он так и не мог понять для себя этот момент. Присвоение генеральского звания маячило где-то в недалеком будущем, а на свои полковничьи погоны он иногда искоса поглядывал и радовался васильковому цвету и сверкающим звездам. Потом его взгляд падал на довольно обширный живот, который сильно влиял, как понимал он, на его далеко не бравый вид со стороны, поэтому предпочитал дела и разговоры вести сидя, скромно пряча, как он мысленно называл, «пузо» за крышкой стола. Лексика госбезопасности давалась ему с трудом, поэтому пока он предпочитал придерживаться государственно-делового и партийного стиля в изложении, укорачивая порой все уточнения и обстоятельства. Просматривая бумаги, положенные на стол старшим лейтенантом из Москвы, он и сам не понимал, для чего прислали сюда этого парня. Он нажал селектор и сказал, опустив голосовые связки как можно ниже: — Быстрова ко мне пригласите, пожалуйста! В это время Павел Семенович, получив по сарафанному радио сообщение, что прибыл старший лейтенант из Москвы по его душу, немедленно собрался и в быстром темпе пошел в свою ведомственную поликлинику. — Так что, Паша, ставим диагноз тот же. Невропатия седалищного нерва? И что ты так прицепился к этому жопному диагнозу? — подбросив очки на лоб, спросил его лечащий врач, старый, тертый-перетертый еврей Исаак Наумович. — Ты же знаешь, Изя, что там хотят меня забрать в Москву? Сегодня даже приехал специальный человек оттуда! А я не хочу туда. Я хочу здесь доработать, тут, где все так хорошо знаю и понимаю! А там я ничего не знаю и не смогу понять их столичной жизни! Зачем же буду себя подвешивать на крюк?! — Если тебя хотят, значит, ты им нужен. И не поможет тебе мой диагноз! — ответил врач, выписывая бюллетень. — Иди, Паша! Пусть тебе повезет! С такими же словами его провожал генерал, бывший председатель комитета, когда он сразу же после получения в Управлении Краевого КГБ приказа из Москвы подготовить перевод полковника П.С. Быстрова в центральный аппарат КГБ СССР, приехал к нему на дачу. Генерал на пенсии не был оторван от жизни своего управления и о приказе знал, хитровато поглядывая на недоумевающего Павла Семеновича, который сбивчиво рассказывал, что Москва затребовала его. — А вы сами, Паша, и что такой взволнованный? — со своим одесским акцентом спросил он. — Это же такое дело, каждый мечтает получить презент, такое приглашение! — Не знаю, как все, но мне и здесь хорошо! Не хочу я никуда уезжать. — Приказы не обсуждаются. Обсуждаются только сопутствующие моменты, непреодолимой силы болезни, например, или…. 59-ю статью[135] хочешь? — Ну и что я выдам, если здоров, как бык! Генерал широко улыбнулся и, как ребенку, назидательно сказал: — Не зарекайтесь и не возводите бастионы! Откуда вы знаете, шо там внутри у вас происходит? Идите к Изе и скажите, шо у вас невралгия седалищного нерва. — Это что еще за дрянь такая! — Вы же не будете говорить, шо у вас больная голова, а тухес — самое оно то, шо надо. Вроде здоров с виду парень, ан тебе нет, сиделка не работает. Не может сидеть, лежать, ходить периодами, когда воспаляется болячка. Езжайте в нашу поликлинику, передайте привет Исааку Наумовичу, и пусть он пишет свой диагноз. Авось отобьетесь! Идите, и пусть вам повезет! Выходя из дверей поликлиники, Павел Семенович столкнулся с высоким, симпатичным парнем, который цепко охватил его глазами и тихо, почти шепотом спросил: — Это вы Быстров? — Нет, вы только посмотрите! — начал было спектакль Павел Семенович, потом плюнул на это дело, чего бутафорить, и сказал: — Быстров! Парень, широко открыв глаза, протянул руку и, поймав ладонь Павла Семеновича, даже не поглядев вниз, крепко пожал, не отрывая взгляда от глаз Быстрова: — Женя! Вот, приехал за вами! Идемте, будем собирать вещи. Приказ только что подписан.