— Давай, иди и хорошо подумай. Это просто нервы! Быстров, прочитав отчет Разгоняева, забеспокоился. Заявление Бонзы было совсем некстати, как по текущим событиям, так и в целом. Каштан, не вдаваясь в подробности, сказала, сгребая все бумаги на столе: — Я заберу его к себе на связь, посмотрю на него поближе. Разгоняев пусть наметит очередную встречу, я подойду. Давайте прямо у меня в гостинице, в любом из ваших используемых номеров, завтра. А сейчас сделаем следующее. Договоритесь с Крейном о встрече в университете, пригласите стажерку на это время, проведем все завтра же. Надо понять ситуацию как можно быстрее. Дора Георгиевна осторожно постучала в дверь профессора Крейна, которая находилась в самом конце длинного университетского коридора. — Да заходите! Чего стучать! — раздался голос Гелия Федоровича, и она вошла. — Профессор, здравствуйте! — Каштан остановилась, оглядывая кабинет. Профессор стоял у нескольких аудиторных досок с мелом в руке и, не поворачиваясь к ней, быстро писал длинные цепочки цифр и символов. — Здравствуйте! Мы договорились на сегодня, я помню. Еще несколько минуток, я допишу, у меня семинар через час. Дора Георгиевна подошла ближе к первой доске, потом ко второй, а возле третьей, где Гелий Федорович дописывал в самом низу доски, она остановилась и спросила, неуверенно подбирая слова. — Мне трудно понять, я не фундаментальный математик, но это топологическое доказательство. — Ух ты! В КГБ я знаю только одного хорошего математика, моего ученика, Саблина, а теперь, оказывается, там и дамы владеют царицей наук! Верно, это из области топологии. Что окончили? — Парижскую высшую политехническую школу «Х». — Ну, это вообще! Впервые сталкиваюсь с таким подготовленным человеком. Рад встрече с вами! — теперь уже Крейн оторвался от доски, положил мел, вытер тряпкой руки и с любопытством стал разглядывать Каштан. — Чего уж там, — Дора Георгиевна улыбнулась профессору, — разве это школа. Настоящая школа здесь, в СССР, где настоящие математики не благодаря «делу партии и народу», а вопреки создают шедевры математической науки. Гелий Федорович втянул голову и странно посмотрел на нее, потом посуровел лицом и, предложив присесть к столу, подошел к входной двери и выглянул в коридор. — Смотрите, нет ли конвоя? Нет, товарищ профессор! Конвоя нет, а я не провокатор. И то, что сказала, так считаю. Разве уже не доказано, что мракобесие не позволило правильно и быстро развиваться у нас кибернетике, а наука о генах, селекции и так далее. Впрочем, я к вам не на дискуссию. Скажите лучше, прибор вашего фронтового знакомого — решение вопроса или это намеренная мистификация? — Для нас, это получается, как вы выражаетесь, намеренная информация, но не мистификация. Мы можем не справиться в прикладном смысле, а решение правильное. Но и у нас все было правильно исходя из наших возможностей. — Понимаю вас, французская разведка имеет серьезные позиции на американской фирме Texas Instruments, уж поверьте мне, в полном объеме. Нам в этом плане тяжелее. — Вы совершенно правильно поняли, — начал было профессор, как раздался стук в дверь, — ну вот, она пришла! Гелий Федорович Крейн ласково улыбнулся и пошел навстречу, увидев в дверях своего кабинета Николь Хассманн. Каштан осталась сидеть, с любопытством оглядывая ее. Это была рослая, костистая, молодая девушка, Дора Георгиевна сразу подумала, что на француженку та не тянет, скорее на фройляйн из германской глубинки! — Здравствуй, Николь! Сразу же хочу, чтобы ты простила меня за эту встречу! Не я инициатор ее, а вот! — он указал на Каштан. — Вот она все тебе объяснит. — Привет, — Каштан мило улыбнулась Николь и подала руку, — меня зовут Дора Георгиевна. — Вы что, француженка? — удивленно спросила Хассманн, услышав первые фразы. — Николь! — представилась она и села на стул через стол от Каштан. — Да нет! Я уже несколько месяцев, как из Франции. Здесь редко удается поговорить, сами понимаете, правда, есть один тут местный, большой любитель французской поэзии, но он только постигает наш с вами язык. Так что, сами понимаете, почесать язык не с кем! — Да, это же русское выражение, на французский лад выглядит смешным! — Николь улыбнулась, хотя темные, почти черные глаза остались невыразительными. — Да, я и не претендую на открытие, а просто иногда упражняюсь! Вот вы, вероятно, помимо своего французского, приехали сюда постигать тонкости русского языка, да еще диалекты, сленги с жаргонами и профессионализмами, уже поняли, как их много и как они все не похожи! — О, да! — воскликнула Хассманн. — Я уже зашилась с ними! — Эту фразу она сказала по-русски, напряженно ожидая реакции Каштан. — Ого! Сказано отменно! — отметила та. — Что значит «отменно»? — Предикативное наречие, разговорное, показывает оценку чего-либо, как превосходное, очень хорошее. Необыкновенный parfait или отличный excellent. — Ну, вот видите, даже мимолетное общение с вами принесло мне новые лексически познания! — восторженно сказала Николь. — Для меня это хоть и маленький, но урок. Как жаль, что не вы у меня руководитель практики! — Да будет вам! — отмахнулась Каштан. — Здесь специалисты высокого плана, вот вам как пример профессор Гелий Федорович! — Я это знаю. — Откуда вы, филолог, можете знать о профессоре математики, исследователе фундаментальной науки? — Знаю! — уверенно сказала Хассманн. — У меня есть на то основания, потому что мой папа — сам математик и перед моим отъездом сюда много рассказывал о господине Крейне. — Вот как! — изумилась Каштан. — Как же он мог предположить, что вы найдете его здесь? — У них идет диалог в журнале. Они знают друг друга! — Ах вот даже как! И поэтому ваш папа попросил передать своему заочному другу свои математические выкладки, которые вы привезли и передали господину Крейну? — Простите, но какое вам дело до этого? — сузив глаза, вдруг строго, почти враждебно спросила Хассманн, укоризненно глядя на Крейна. — Это просто вопрос! — А у меня будет просто ответ, — более решительно начала Николь, — это личные отношения между моим папой и профессором Крейном. И вам неэтично спрашивать об этом. — Ну уж сразу неэтично! — приостановила и заострила на этом моменте Каштан. — А я вот думаю, что здесь не в этике дело, а в другом! — Как это понимать? — уже нервно спросила Хассманн. — Гелий Федорович, можно вас попросить оставить нас одних? — обратилась Дора Георгиевна к профессору. Тот быстро подхватился и вылетел из кабинета. Николь удивленно смотрела на этот пассаж, потом понимающе криво усмехнулась и едко сказала: — DST! — Нет, Комитет государственной безопасности. Я — полковник. — Таких полковников не бывает. — Это как понимать? — Такое знание языка, такая внешность! — прямо и не смущаясь, сказала Хассманн. — Что вы хотите от меня? — Да все просто! Я только хочу понять, для чего ваш папа передал плоды своего труда в концерне? — Если скажу, для дела Мира, будете смеяться! — Никогда. Я хорошо знаю французов, я там родилась и много лет прожила, поэтому знаю их моральный срез характера. — Мы не совсем французы. Мы больше германцы! — отпарировала Хассманн. — Так, тем более! — Каштан достала сигареты «Житан» и закурила. — Немцы более трепетно относятся к таким моральным категориям, как война и мир, жизнь и смерть! Николь молчала, обдумывая слова Каштан, потом тряхнула головой и заявила, старательно подбирая слова: — Мой папа, передавая свои бумаги, сказал примерно так: эти исследования начали русские, но остановились и отступились, решив, что это научный тупик, а он нисколько не сомневался в правильности этого пути и смог преодолеть все трудности. Это исследование больше принадлежит русским, чем ему, да и в долгу он перед Советами. Вот так он сказал. — Николь внимательно следила за реакцией Доры Георгиевны, как та поняла, это были искренние внутренние слова и чувства. — Знаю, хорошо знаю об этом! — Каштан, не задумываясь, рассказала Николь о молодом обер-лейтенанте Хассманне, маленьком еврейском мальчике, о войне. Та слушала, не перебивая, попросила даже сигарету. Когда они вышли из кабинета, то увидели вдалеке Гелия Федоровича, который стоял, окруженный студентами. Они попрощались. Каштан уносила в блокноте два адреса Николь. Один из них был в Каннах, где проживала вся семья, в том числе и Фернан. Второй адрес, как бы временный, в Мюнхене, где она через год должна была окончить институт. Дора Георгиевна даже не удивилась, насколько легко пошла на контакт Николь, и, как женщина, Каштан уловила ее особое отношение к Кротову, возможно, это и было основной причиной, однако она отложила решение вопроса о Николь Хассманн на будущее. Кротов вошел в вестибюль гостиницы и начал подниматься по лестнице. До встречи оставалось несколько минут. Разгоняев предупредил его, что полковник из Москвы хочет только познакомиться с ним, однако Геннадий отдавал себе отчет в том, что этот «просто разговор» на языке гэбистов может означать что угодно. Пройдя по коридору, он остановился перед дверью, тихо стукнул и вошел в номер, опешив при входе. В центре комнаты за круглым столом сидели четверо мужчин с картами в руках, было сильно накурено, и стоял сильный запах алкоголя. Все повернулись к нему, а один, который стоял около серванта, быстро подскочил к нему. — Вы от Шени? — спросил он, прикрывая рот ладонью, у него плохо было с произношением, не хватало передних зубов. — Да! Не понял! — недоумевая, ответил Кротов, хотя начинал понимать, что здесь что-то не то. — Ну, от Шемена! — Кротов понял, что тот пытался выговорить слово Семен! — Покажите деньги! — снова прошепелявил беззубый. Кротов послушно залез в карман и вытащил два червонца и несколько пятирублевок. — Это чего такое! — беззубый, наливаясь злостью, ткнул в ладонь Геннадия. — Ты куда пришел, парень? Тебе что, не говорили? — Чего не говорили? — спросил Кротов, уже окончательно поняв, что промахнулся и попал не туда. — Слушайте, я, кажется, не туда попал! Прошу меня извинить! — и начал было движение к двери, но беззубый вцепился в плечо и не отпускал. — Да ты чего, парень! Мы не можем тебя отпустить. Все, раз попал, значит, будешь сидеть здесь, пока мы не закончим. Кротов понял, что попал на закрытую, крупную игру в карты. «Катран»! Так «каталы» называют игровую площадку! — пронеслось в голове у Кротова. — Слышал, что если кто случайный попадает, живым не выходит!» У Геннадия все похолодело внутри. — Где охрана? — внятно спросил один из игроков. — Что за черт! Они, что, снова в буфете!